Алексей Малашенко На Востоке ничего не делается быстро. В том числе в политике. Торопливость там чревата непредсказуемыми, чаще печальными, чем счастливыми последствиями. Там трудно даются реформы. Там правит Традиция. Бороться с ней бессмысленно и опасно.
После распада СССР руководители новорожденных государств подверглись искушению, отказавшись от устоявшихся стереотипов, идти на чрезвычайные меры, принимать молниеносные решения. В той революционной ситуации осторожность в делах и мыслях казалась символом застоя, в омут засосавшего великую страну.
Скоропалительность дорого обошлась и государствам, и людям.
Среди тех, кто пытался "притормозить" слишком поспешный ход истории, был президент Узбекистана Каримов.
Ислам Каримов избалован вниманием журналистов, ему посвящено множество научных публикаций. Он, по выражению автора только что вышедшей в московском издательстве "Вагриус" книги "Узбекистан на историческом повороте" Леонида Левитина, "знаковая фигура для постсоветского Узбекистана". Его можно признать таковой для всей Центральной Азии, а в известном смысле для всего постсоветского пространства. Почему? Во-первых, потому, что Узбекистан оказался в центре региональной политики, а во-вторых, сравнительно удачным примером строительства национальной государственности. Разумеется, не все будут согласны со вторым пунктом данного утверждения. Однако все познается в сравнении, а с этой точки зрения нельзя не признать, что Каримову долго удавалось обходить острые подводные камни транзитарного периода.
Можно понять пафос книги, автор которой честно снабдил ее название "припиской" - "критические заметки сторонника президента Каримова". Да, хвалить Узбекистан означает хвалить его президента. А это не так уж и просто. Ведь его страна находится "на историческом повороте", и хотя поворачивается она плавно, без особых толчков, все равно до полного завершения ее маневра далеко.
Книга Левитина посвящена этому повороту, которой выписан в ней с самых разных сторон - экономической, социальной, политической, в контексте межэтнических отношений, в плане формирования внешней стратегии.
Особенностью методологии автора является то, что, с одной стороны, он справедливо подчеркивает стремление узбекского руководства не порывать с традицией, с "алгоритмами национальной истории", а с другой - достаточно уместно соотносит ее с историческим опытом других государств и политиков.
В книге немало сказано о перспективах использования традиции, а также о том, каким образом это уже делается нынешним режимом. "Сверхзадачей" Конституции Узбекистана автор полагает отражение в ней "цивилизационных особенностей" страны. Впрочем, он тут же напоминает, что "вне Конституции остались демократические традиции узбекского народа", в частности обращение к такому институту, как махалля. Замечу, однако, что если роль махалли не отмечена на конституционном уровне, то в практической жизни значение махалли уже давно, еще до распада СССР, признано.
Однако, как только что говорилось, не традицией единой жив современн ый Узбекистан. В книге упомянуты реформаторский курс президента США Франклина Рузвельта, стратегия стран Юго-Восточной Азии, опыт Скандинавии. К этому можно добавить интерес к турецкой и особенно китайской моделям. Однако Каримов не склонен их имитировать (хотя первоначально соблазн пойти по этому пути был у всех центральноазиатских руководителей). В основе узбекской стратегии лежит синтез своего и чужого. В итоге постепенно формируется нечто, подчас действительно оригинальное и вместе с тем продуктивное. Словом, частный опыт политического и экономического строительства Узбекистана оказывается элементом общемирового опыта, который, возможно, звучит парадоксом - может пригодиться еще кому-то, может быть, и из числа бывших советских республик.
Но вот с чем нельзя согласиться, так это с оценкой Левитиным Узбекистана как "самодостаточной страны". Думается, таких стран в принципе нет и быть не может. Когда-то мотив самодостаточности СССР присутствовал в официальной советской идеологии. Стратегия же Узбекистана строится не на пресловутой самодостаточности, но, напротив, на стремлении быстрее войти в мировое сообщество.
Непростой сюжет для "критических заметок сторонника президента" - демократические процессы в Узбекистане и роль оппозиции.
Демократическая перспектива в ее европейском, я бы даже сказал в "еврохристианском", исполнении, у Узбекистана вряд получится. Это аксиома, которую во второй половине 90-х сумели уразуметь даже самые бескомпромиссные сторонники западной модели. "Как в Швеции", в Узбекистане не будет. Здесь действительно иные традиции взаимоотношений индивида и власти, иные приоритеты формирования политической системы. Возможно, когда-нибудь, через сотню-другую поколений, ситуация там и будет принципиально иной. Но об этом будет написана другая книга.
А пока Левитин пишет, что, "конечно же, в стране авторитарный режим". И продолжает "посттоталитарный, но тем не менее авторитарный". И в режиме этом президент наделен широким кругом полномочий как глава государства и как глава исполнительной власти. Есть столь любезная нынешнему руководству России "вертикаль власти". И вертикаль эта более чем внушительная. Именно она обеспечивает и политическую стабильность в обществе, и постепенность реформ. Без нее общество может впасть в хаос. Между прочим, при всех издержках авторитаризм рассматривался и рассматривается многими столпами политической науки (взять того же Жозефа де Местра или Освальда Шпенглера) как нечто объективно-полезное и даже неизбежное при переходном периоде.
Однако является ли такой режим единственным гарантом развития страны, социального благополучия ее граждан? Не будем забывать, что проводимая в интересах людей в широком смысле слова Реформа требует особого климата - большей социальной мобильности населения, большей степени открытости общества, соответствующих институтов и кадров. Когда же реформа проводится сверху, то возникает сложнейший вопрос о готовности к ней стоящего под Каримовым государственного аппарата.
Уместно вспомнить, что обществу в Узбекистане, в других странах Центральной Азии присуща клиентельная зависимость, основанная на клановых, региональных, этнических связях (а России это не присуще? - А.М.). Можно, как делают некоторые, обвинять в этом советскую систему, при которой, несмотря на коммунистическую идеологию, эти отношения вовсю процветали. Но Левитин пишет о "понимании" клиентельных отношений и непотизма традиционным обществом - "это явление не отвергается народной моралью, а воспринимается как нечто само собой разумеющееся". Это ведь тоже традиция. И кстати, тоже способствующая стабильности. Однако при ее гипертрофии - а опасность этого существует - она легко оборачивается депрофессионализацией чиновничества, административной стагнацией, которую Узбекистан не может себе позволить.
Одно из средств, чтобы переломить эту ситуацию, - создание особого мобильного слоя чиновников, заинтересованных в проведении реформ. "Определенный уровень рациональной бюрократии, - замечает Левитин, - есть необходимое условие модернизации". С ним нельзя не согласиться. Хотелось бы верить, что такая разновидность здравомыслящей бюрократии уже формируется в лоне узбекистанской государственной администрации. Назовем их условно "младоузбеки". Именно этот слой чиновников, если ему удастся сформироваться, станет двигателем последующих реформ.
Но не единым чиновничеством жива политическая ситуация. Есть еще и оппозиция, существующая для того, чтобы "не дремали авторитарные караси". Ей в книге уделено много места. И совершенно справедливо. Потому что при каримовском варианте авторитаризма оппозиция, пусть даже "умеренная", может, должна быть востребована. "Модернизация в Узбекистане, - отмечает исследователь, - не может набрать необходимые обороты без участия оппозиции, как силы, способствующей принятию стратегических решений и их реализации".
Левитин в принципе разделяет мнение президента о наличии в стране трех видов оппозиции - номенклатурной, национал-демократической и исламской, а также то, что лидеры оппозиции "не выдвигают конструктивных альтернатив проводимому властью курсу". Первая реакция - немедленно оспорить это утверждение. Однако если поразмышлять, то можно прийти к выводу, что альтернативы, например, "номенклатурной оппозиции", сводятся, по существу, к стремлению принять более действенное участие в разделе властного пирога.
Не столь однозначно обстоит дело с национал-демократами. Очевидно, что "первая волна" нацдемократов, особенно это касается "Бирлика", в начале 90-х всерьез верили в скорую демократизацию общества, в возможности его хотя бы частичной адаптации к европейской политической традиции. Были в этом и искренность, и мягкий интеллигентский авантюризм. Они в самом деле верили в такого рода перспективу. Но общество не было готово к восприятию тех форм демократии, которые ему предлагались. Тем более что ее компрометация на постсоветском пространстве шла полным ходом - "шоковая терапия", расстрел Госдумы в России в 1993 г., этнополитические конфликты и т.д.
Проще всего списать неудачи узбекских национал-демократов на авторитарный режим. Однако при этом следует помнить о главном - отсутствие у национальной демократии широкой социальной основы, неадекватность ее установкам местной политической культуры. Эффективность действия национал-демократической оппозиции была незначительной, а сама она в принципе обречена.
Куда решительнее выступала и выступает исламская оппозиция, на стороне которой "симпатии определенной части маргинальной люмпенизированной молодежи...". Исламская оппозиция в книге характеризуется как непримиримая, как "терроризм под зеленым флагом". Такое видение, хотя и разделяемое многими специалистами и политиками, в том числе в России, не полностью характеризует это движение противников Каримова. Во всяком случае, именно исламисты по сравнению с другими оппозиционными направлениями обладают сравнительно широкой социальной базой, и именно они способны открыто противостоять нынешнему политическому истэблишменту, предлагая свою привлекательную для части населения альтернативу.
В 1994 г. в интервью "НГ" Ислам Каримов признавался, что он "приговорен" исламскими радикалами. Тогда в его словах слышался эпатаж. Шесть лет спустя, после взрывов в Ташкенте, стало ясно, что то было предвидение. Или предчувствие. Скорее всего и то, и другое. Можно и шире: исламскими радикалами приговорено узбекистанское государство в его нынешнем виде. По их замыслу, его со временем должно сменить другое - исламское. А борьба за великие перемены не бывает без великих утрат и скорбей.
Дарья Гармоненко