Наталия Григорьева
Кинофильм «Белый пароход» отличается статичными, выверенными кадрами. Кадр из фильма «Белый пароход»
Первый день показов фестиваля «Маяк» зарифмовался – даже временем года, всюду зима – с фильмом открытия смотра, «Анорой» (см. «НГ» от 07.10.24), воспевшей маленькую женщину в большом мире мужчин, бабла и зла. Открывшие вслед за этим конкурсную программу женщины-режиссеры представили свои истории о, конечно, женщинах – не просто героинях, а супергероинях. От москвички из казахстанского села, которая возвращается на родину хоронить отца и свое прошлое, до учительницы музыки из Якутии, вступающей в противоборство с русским директором, и согревающе холодного печника (а не печницы!) Агнии из нордической фантасмагории о бессердечном чиновнике и бездушных новостройках. Все три картины для их постановщиц, которые еще и сценаристки, – игровые полнометражные дебюты. Разной степени убедительности, но вышедшие точно не комом.
«Папа умер в субботу» Заки Абдрахмановой начинается с надрывного плача – спрятавшись ото всех в гримвагене киновизажистка Айко (Лаура Турсунканова) судорожно утирает градом льющиеся слезы. Не хочет плакать, но не может остановиться – в родном селе в далеком от Москвы, где теперь обитает девушка, Казахстане умер ее отец. Вскоре станет понятно, что рыдала Айко хоть и от горя, но не от скорби. От покойного она давным-давно сбежала за границу, но ничто и никто не забыт и не прощен. Девушка едет на похороны. В дом, где все еще живут ее бабушка, тетя с дядей, вторая (а на деле даже третья) жена отца (Самал Еслямова из «Айки» – еще одна рифма) с дочерью-подростком. Блудную Айко все родственники с порога попрекают. За внешний вид – нужно бы платок, а она в капюшоне от толстовки. За дерзкую речь – что примечательно, русскую, на казахский Айко не переходит, так что смешение языков (и вновь «Анора») звучит сумбурным, но мелодичным и органичным саундтреком. За неприкрытое непочтение к умершему – не понимают, за что можно не любить такого хорошего и достойного человека.
Скользя по замерзшим поселковым тропинкам – неожиданный зимний Казахстан, редкость для кино, – Айко идет к свободе. От прошлого, от чуждых традиций, от удушающей консервативности, от бесконечного ощущения себя «белой вороной», которую выдают даже несвойственные остальной «стае» светлые волосы. Процесс сепарации предстоит не только Айко, важна и трогательна линия ее друга детства, который из-за любви однажды сломал ногу и до сих пор хромает, до сих пор любит. Вместе они лягут на снег, кадром из «Вечного сияния чистого разума», а потом – прости, прощай. Что же до семьи, то, задержавшись в доме из принципа, вопреки своему желанию и желанию всех остальных, Айко узнает лучше и себя, и папину теперь уже вдову, и сводную сестру. Ничего нет в них плохого, просто все они, все мы, иногда не самые надежные рассказчики. Вот и Айко, выслушав их версии, озвучит и свою – не прошлого, тут у каждого так и останется своя правда, а будущего. Опыт старшей дочери может быть той самой «ошибкой», на которой научится и не оступится младшая. Несмотря на горечь, которая льется с экрана, «Папа умер в субботу» полон еще и юмора, музыки, смеха. Фильм, который ни о чем не говорит напрямую, но понятен и прозрачен, как морозный воздух, – в нем нетрудно увидеть и сегодняшний день, и что-то вечное и вечно актуальное.
Тему отцов, матерей и дочерей в каком-то смысле продолжает «Агния» Павлы Стратулат. Евгения Громова играет заглавную роль – потомственного печника (героиня отрицает феминитив в своей профессии и поправляет всех, кто норовит обозвать печницей) из северного городка. Сапожника без сапог, ведь дом, в котором женщина живет с маленьким сыном, буквально замерзает – обледенелый, весь в сосульках. Отопления нет, и, кажется, не будет, несмотря на все протесты жителей. Однажды сынишка Агнии вываливается из треснувшего то ли от ветхости, то ли от обледенения окна, но вместо немедленного переселения мать получает совет завести второго ребенка и получить новую квартиру.
Будет сделано. Но вначале Агния переберется в сторожку на участке кандидата в мэры Бориса (Сергей Гилев). Он закажет ей печь и впустит в семью. Точнее, семья, жена и дочь, которая развлекается, расстреливая макет папы из ружья, потянется к ней и затянет в свою странную жизнь в стеклянном особняке на опушке леса. Замотанная в шарф и невозмутимая Агния начнет класть кирпичи, до комичного не реагируя на происходящий вокруг абсурд – в этом, пожалуй, единственная прелесть фильма. Вроде бы и комедии, и политической сатиры, и социальной драмы, всего по чуть-чуть, и все не до конца. А конец и вовсе разочаровывает своей не к месту прямолинейностью – она ему печь, он ей ребенка, а государство за это, как и обещало, новую квартиру. Будто не смогла режиссер удержать пусть робко, но нащупанную линию этакой сдвинутой, искаженной, фантасмагоричной реальности, поддавшись желанию все-таки сказать в лоб. Такое морализаторство картину не уничтожило, но упростило, что, пожалуй, куда обиднее.
«Белый пароход» Инги Шепелевой, напротив, ни слова в простоте не говорит. Картина из Якутии привычно уже для фильмов из этой части России гипнотизирует зрителя снегами, шаманскими обрядами, национальной музыкой. Куда без нее, если действие разворачивается в стенах школы-интерната для одаренных детей, а главная героиня Марта (Элла Соколова) руководит здешним хором. Годы перестроечные, из столицы направляют нового директора (Александр Кошкидько), который берется за репертуар – и первым делом требует избавиться от песни «Белый пароход», которую Марта с ее учениками год из года исполняют на празднике начала сезона судоходства. Для него эта композиция – пережиток прошлого, для нее – договор с высшими силами. Оружием вновь становится язык, Марта на якутском объясняет, что песне быть, директор на русском говорит, что ничего не понимает.
Статичные, выверенные кадры сменяют друг друга – каждый красивее предыдущего. Кровавым следом по белому снегу тянется алый занавес из актового зала. В зеркалах множатся отражения. Торчат вмороженные в берега остовы кораблей. Все на своих местах, стоят по струнке, по росту – эта симметрия и убаюкивает, как и медленный, тягучий ритм фильма, но со временем режет глаз. Искусственность эта, конечно, от слова искусство (высокое, как усаженный соснами берег реки в фильме) и к лицу истории про кусочек льда вместо сердца, но будто бы и слишком натужна. В финале лед тронется, в прямом и переносном смысле, но окажется, что не он всю дорогу сковывал и героиню, и картину про нее.
