Наталия Григорьева
Ярость однажды выплеснется в виде странного протеста.
Кадр из фильма
На завершившемся в Геленджике смотре российского кино «Маяк» лучшим режиссером признали Дмитрия Давыдова – в программе участвовал его новый фильм «Чума». Черно-белая притча об эпидемии силы в якутском селе, снятая будто по заветам филиппинца Лава Диаса, малоподвижной, если не сказать статичной камерой и с безопасного расстояния – но, к счастью для зрителя, со щадящим (и редким нынче) хронометражем в полтора часа. Автор «Пугала», «Нелегала» и «Молодости» продолжает, пусть и осторожно, примерять волнующие темы на различные жанры и изобразительные формы – на этот раз визуальные лекала, по которым кроится фильм, универсальнее некуда.
Схоронивший жену безропотный плотник Иван (Георгий Бессонов) в одиночку воспитывает сына Тараса (Эрхан Слепцов). Мальчик то дерзит отцу – «лучше бы ты умер», то агрессивно молчит, культивируя внутри ярость. Однажды она выплеснется в виде странного протеста. Недостроенная лодка Ивана, за которую он планировал выручить необходимые деньги, сгорит посреди двора, он обвинит в этом соседа Влада (Евгений Николаев) – еще одного отца-одиночку – и получит от последнего хорошую взбучку на глазах у всей деревни. И Тарас, не видевший до этого грубости, почуяв что-то, презрительно уйдет. Прибьется, будто на запах, к дому «победителя», проникнет, как паразит, в чужую жизнь – и не просто примет ее правила, а с рвением бросится исполнять все, что якобы должно сделать из ребенка «настоящего мужика». На радость соседу, вдруг обретшему желаемого отпрыска на замену – его собственный, безымянный подросток, ровесник Тараса, разочаровывает, предпочитая физической деревенской работе из-под палки созерцание.
Большое – а внешне локальный и камерный конфликт тут стремительно обретает очертания глобального кризиса – видится на расстоянии, и Давыдов то и дело отодвигает камеру до общих планов с кромкой черного леса или полосой серой реки. Маленькие люди, не вершащие судьбы мира, впитывают из воздуха принесенное из далеких горячих точек облако токсичных отходов чьей-то несущей смерть жизнедеятельности – и впрямь чума, на оба дома.
В целом не свойственная Давыдову, но свойственная феномену якутского кино прямолинейность – что ж, у каждого правила и в каждой фильмографии должны быть исключения – здесь уместна.
Нынешнее время все больше не терпит иносказательности, так что метафоры и прочие завуалированные послания должны если и быть, то хорошо и внятно читаться. Куда интереснее, что такого эстетского видеоряда у режиссера, пожалуй, еще не было. В том смысле, что картинка впервые получилась, что называется, международно-фестивальной, и, возможно, именно эта дорожка, хоть сегодня и весьма извилистая, все же выведет уникальную, но пока по большей части локальную индустрию к новым берегам.
Тем более что место набившей оскомину патриархальной повестки тут занимает схожая, но все же более актуальная и адаптированная под нынешнее болезненное время. Женщины остаются за кадром уже не по причине того, что режиссер – мужчина, а потому что реальность не оставляет никаких шансов на милосердие. Не дают этим мальчишкам ни горевать, ни бунтовать, ни расти эмоционально. Замкнутый круг, где последние легко перехватывают инициативу и, подражая, становятся первыми, и наоборот. Потому что вечный вопрос о том, в чем сила, сведен сейчас к одному из очевиднейших ответов – да в силе она и есть.
Кто первый, того и правда, того и руль, того и бензопила. Того и ружье. Конечно, символичное для всей российской культуры, но тут скорее как отсылка к «Иди и смотри» Климова, чем к известному литератору. Имеется и пронзительный детский – но, конечно, к этому моменту уже никакой не детский – взгляд прямиком в камеру. Всем бы пойти – да посмотреть.
