О чем молчат матери

Психологическую драму о материнском чувстве вины трудно смотреть, не отворачиваясь. Кадр из фильма

На Венецианском кинофестивале экранизация романа итальянки Элены Ферранте «Незнакомая дочь» получила награду за лучший сценарий – книгу и адаптировала, и снимала в качестве режиссера Мегги Джилленхол. В последний день 2021 года состоялась цифровая премьера картины, которую теперь можно посмотреть на Netflix. К тому же она скорее всего станет одним из фаворитов начинающегося наградного сезона, уже получив две номинации на «Золотой глобус» за лучшую режиссуру и лучшую женскую роль в исполнении Оливии Колман. Впрочем, и партнерши у нее в этом фильме достойнейшие, Дакота Джонсон и Джесси Бакли.

Одинокая женщина под 50 по имени Леда (Колман) приезжает отдохнуть на греческий остров. Кажется, что она мечтает о тишине и покое, однако очень скоро пляж, где она греется под палящим солнцем, заполняет шумная разновозрастная компания – и Леда вдруг с раздражением, но и с интересом начинает рассматривать молодую маму (Джонсон) с маленькой дочкой. Чуть позже они все перезнакомятся, Леда вроде бы охотно расскажет, что у нее самой две взрослые дочери, будет повторять их возраст и имена всем, кто заведет с ней беседу, – от кокетливого управдома (Эд Харрис) до той самой молодой матери Нины и ее пока еще только беременной родственницы (Дагмара Доминчик). Станет понятно – по интонации, по из раза в раз возникающей будто бы недосказанности, по тому, с каким почти что злорадством, смешанным с горечью, женщина будет сулить своим более молодым «коллегам» невыносимые тяготы грядущей материнской ответственности, – что в ее истории не все так гладко.

И тут же возникнут заполняющие пробелы флешбэки, в которых молодая Леда (Бакли) будет возиться с маленькими девочками, дочками, тщетно пытаясь совместить родительство с академической карьерой переводчика и литературоведа и с личными страстями, в которые так захочется сбежать от домашней рутины.

Выбрав роман Ферранте для экранизации, Джилленхол взялась за актуальную, но непростую тему – снять кино не просто про женщин, а про матерей и материнство в целом, причем про его, так сказать, темную и, как правило, не обсуждаемую (потому как – осуждаемую) сторону. Постулат, вписанный в емкую и еще более токсичную, чем «я же мать», крайность «ты же мать», диктует женщине отказ от права на ошибку в виде негативных эмоций – усталости, гнева, раздражения и вытекающих из этого роковых действий. Героиня Колман, названная именем древнегреческой мифической Леды, ставшей олицетворением как раз таки идеальной женственности и материнства, опровергает этот канон – и всю дорогу несет бремя совершенного греха, пытаясь оправдать себя.

Актриса так тонко, филигранно играет инфантильную растерянность и одновременно будто бы присущую уже более старшему возрасту нервозность, брюзгливость, что порой смотреть на это некомфортно – она невольно раздражает каждым своим действием, абсурдным, недобрым, и каждым движением лица. Поиски первопричины надлома уводят в не менее нервозную юность, где ее изображает Джесси Бакли (невероятное попадание в типаж и органику – эти двое будто созданы играть друг друга в разных временах и возрастах), у которой уже тогда слезы подступают к глазам с подозрительной частотой.

Первой сценой, взятой на самом деле из финала, «Незнакомая дочь» путает зрителя, заставляя его поверить, что смотреть предстоит триллер или детектив. Но интонация и ритм очень быстро сбиваются и стихают, а потенциально жанровое кино превращается в психологическую драму. Нетрудно поймать себя на осуждении героини, подтверждая тем самым укоренившийся в подсознании социальный конструкт. Куда труднее смотреть, не отворачиваясь, понимать и принимать. Не всё, но хотя бы право матери оставаться человеком, а не функцией, право заявлять не украдкой, шепотом и отворачиваясь – как это делает Нина в исполнении здесь едва узнаваемой не только внешне, но и актерски Дакоты Джонсон, – а честно и с уверенностью на ответное понимание, что порой бывает невыносимо трудно. В том числе и от осознания, что уход из семьи мужчины порицаем, но, можно сказать, принят, как, к сожалению, распространенная данность, тогда как уход женщины не подлежит апелляции. Как и ее попытки всеми силами удержаться, отводя душу в случайных связях, жалобах незнакомцам, минутах, часах, днях вырванного одиночества.

Самым суровым судьей она станет сама себе, даже если по сюжету в финале ее и настигнет кара, словно из древнегреческой легенды. Джилленхол не снимает со своей героини вины, оставляя на суд зрителя ее прошлую и настоящую – но в то же время, когда до конца не известная реальность не прошлого, а настоящего прорывается телефонным звонком из дома, все-таки дает ей шанс.