«День мертвых» и кино живых на «Кинотавре»

Вся наша жизнь – тюрьма, даже на воле, говорит режиссер Кирилл Соколов. Кадр из фильма

Назвать режиссера Виктора Рыжакова дебютантом странно, но факт остается фактом: на 32-м «Кинотавре» опытный театральный постановщик представил свой первый художественный фильм. Главные роли, матери и сына, в «Дне мертвых», снятом по мотивам пьесы «Родительский день» Алексея Еньшина, сыграли Агриппина Стеклова и Александр Паль. Семейную тему продолжает и картина «Оторви и выбрось» Кирилла Соколова, три года назад мощно стартовавшего с «Папа, сдохни», а теперь, судя хотя бы по реакции фестивальной публики – первых зрителей, вполне претендующего на призы. Оба фильма стилистически и жанрово находятся на разных, если не сказать противоположных кинематографических полюсах, но при этом у них немало общего. Так сказать, родственные души.

Проснувшись с похмельем и незнакомкой под боком, наскоро одевшись, перепрыгивая ступеньки, Леша (Паль) сбегает к подъезду, где его уже ждет с венками и искусственными цветами в черных мешках мама (Стеклова). Ругает, что проспал, ведь договаривались: сегодня родительская суббота, день, когда принято поминать усопших членов семьи, и им нужно успеть объехать сразу несколько кладбищ, навестить могилы прадеда и прабабки, бабушки, мужа, второго сына. О последнем разговор зайдет еще не раз, к нему мама отчего-то ехать не спешит, даже не хочет, оттягивает момент и разговор. Один из многих, которые ждут героев в их дорожном приключении на стареньком красном «мерседесе», один из самых сложных. В термосе чай, в пакете пирожки, за окном – летний лес, между деревьев – кресты и памятники, а на зеркале заднего вида болтаются стилизованные черепушки – символы мексиканского национального праздника, Дня мертвых, в который, по поверью, души умерших родственников посещают живых.

Рыжаков к кино подходит с очевидной осторожностью: героев всего двое, локаций немногим больше, за основу взята пьеса, а значит, скреплено действие прежде всего диалогами и работой двоих исполнителей. При этом никакой нарочитой театральности в этих слагаемых нет, материал кинематографичен и говорит языком кино. По форме – классическое роуд-муви, а вот по содержанию – что-то до боли знакомое, поколенческое, но не про конкретное время и эпоху, а про вечное родительское «внуков не дождусь», про кажущиеся странными, но неоспариваемые постмортальные традиции, про спорное, что о покойниках или хорошо, или никак.

Это «никак» врывается в картину ее основным конфликтом, накаляет обстановку в салоне автомобиля: живые выясняют отношения с мертвыми и друг с другом, пытаясь преодолеть болезненную недоговоренность, пока смерть не разлучит. Хотя, возможно, уже разлучила, и путешествие по кладбищам, в загробный мир, фотографии у одних надгробий и иступленные, бессильные слезы у других облегчают совесть. Так и живем. Кто-то увидит себя в героине Стекловой, язвительной и ранимой, пекущей пирожки и повязывающей платок, мыслящей стереотипами и видящей при этом трансцендентальные сны-спектакли. Другие – в Пале, тут уж окончательно преодолевающем любые навязанные ему исключительно комедийные типажи, но с этой же жанровой легкостью врывающемся в пространство высокой трагикомедии. В кино Рыжакова куда больше размышлений о пресловутых «русских скрепах», и размышления эти куда изящнее, чем в любой чернушной драме, коих отечественный кинопром производит в несметных количествах, под собой не чуя этой самой страны. А тут говорят нашим языком, не новым, а просто общим.

Язык – то, что отличает и фильм Соколова «Оторви и выбрось». Иной, как раз таки не по-российски изобретательный, плоть от плоти киношный. Тут и референсы, и цитаты, и пародии, калейдоскоп образов и картинок, динамика и экшен, но во вторичности уж никак не упрекнешь. Хотя бы потому, что режиссер, ловко балансируя на смысловых, этических, визуальных гранях (да, в этом плане вполне уместны сравнения с Тарантино), чувствует – и это роднит картину с «Днем мертвых» – всю трагическую суть этого русского мира.

Оля (Виктория Короткова) выходит из тюрьмы. Он отсидела в колонии четыре года за то, что выколола глаз сожителю-менту (Александр Яценко). Дома остались мать (Анна Михалкова) и дочь Маша (Софья Кругова), которую героиня планирует забрать и увезти в город, чтобы вместе начать новую жизнь с ее новым мужем по переписке. Девочка, вынужденно самостоятельная для своих лет (отца не было и нет, мать в тюрьме, бабка залечивает от несуществующих болячек), отправляется в этот путь босиком и без лишних слов. Им тоже предстоит своего рода роуд-муви, пешее и поспешное, потому что по пятам несутся бабушка и одноглазый экс-сожитель. Женщина требует вернуть ей внучку, мужчина, нещадно избивавший Олю, но простивший ее за выколотый в целях самозащиты глаз, – выйти за него замуж. Еще одна семейная драма, не менее душераздирающая в своей абсурдности и жизненности, развивается параллельно в той самой колонии, где сидела Оля. Надзирательница (Ольга Лапшина) – дочь надзирателя, жена надзирателя (Виталий Хаев) и мать начинающего надзирателя (Данил Стеклов) – вдруг понимает, что хочет для сына иной судьбы. Но от ФСИН так просто не уйдешь.

Вся наша жизнь – тюрьма. Мощный символ, который Соколов выворачивает до страшно смешного, как, впрочем, и все остальное действо, – не насмехаясь над жестокостью, но и не закрывая на нее глаза. И эти бесшовные переходы от комедии положений, где все герои с синяками и несут околесицу, к весьма жестоким сценам, в которых женщину бьют в живот, мать стреляет в дочь, а ребенок прижигает пулевое ранение головешкой, виртуозно рисуют объемное картину. И нездорового общества, состоящего из надзирателей и заключенных, и ячеек этого общества, чьи внутренние отношения – вот уж и смех, и грех, и пока смерть не разлучит нас. А пока не разлучила, никуда не убежишь, не оторвешь, не выбросишь: даже если впереди чистое поле и новая жизнь, все равно потянет назад, где по асфальту разлита кровь – не водица перестрелявших друг друга родственников. Маленькая девочка волочит на себе раненых, тянет их к спасению. А они потянут ее на зону, где один семейный подряд будет отныне надзирать за другим.