Никогда не говори "иногда"

Чемодан – один из главных героев и единственная метафора фильма. Кадр из фильма

«Никогда, редко, иногда, всегда» Элизы Хиттман добрался до отечественных экранов с двумя весьма почетными и, как выясняется после просмотра, заслуженными наградами в копилке – сперва картина покорила главный американский фестиваль, позднее того же успеха, Гран-при жюри, добилась на одном из основных европейских. В главных ролях – перспективные дебютантки Сидни Фланиган и Талия Райдер. И чемодан, который эти двое повсюду таскают за собой.

В Нью-Йорк две кузины приезжают из маленького города в соседней Пенсильвании, где они учатся в школе и подрабатывают кассирами в супермаркете. Там же, в полуподпольном медицинском центре, одна из них, 17-летняя Отом (Фланиган), узнает, что беременна. Аборт несовершеннолетней без согласия родителей в этом штате запрещен, а родителям – равнодушной матери с парой малышей-братьев на руках и по ходу фильма вызывающему все больше подозрений то ли отцу, то ли отчиму – сказать не представляется возможным. Остается только двоюродная сестра, она же лучшая подруга Скайлер (Райдер), которая молча крадет деньги на дорогу, запихивает одежду в пылящийся под кроватью саквояж и прыгает вместе с Отом в автобус до Нью-Йорка.

Скайлер, которую менеджер магазина каждый вечер без спроса сально поглаживает по руке, как никто другой понимает, что значит быть молодой девушкой. И будет ждать в приемной то одной, то другой клиник. Здесь, в отличие от больницы дома, доктора не будут крутить пропагандистские ролики о том, что аборт – это убийство (хотя у порога толпятся пролайферы с плакатами), нужно всего лишь заполнить обязательную перед операцией анкету с четырьмя вариантами ответов: «никогда», «редко», «иногда», «всегда». На вопросе о насилии Отом замолчит, глотая слезы, – и молчание это скажет больше, чем любое из предложенных слов.

Фильм Хитманн снят очень просто – кроме злосчастного бесполезного чемодана, который героини так ни разу и не открывают и который олицетворяет собой весь свалившийся на их хрупкие детские плечи груз непрошеной, навязанной ответственности, здесь нет символов, метафор и приемов. Отрезок из жизни, выхваченный похожей на документальную камерой и помеченный с помощью наведенного объектива, зума и фокуса в нужных местах. То на лице Отом, слышащей от участливой медсестры самые сложные слова в жизни, – оператор не крутит стандартные «восьмерки», а концентрируется исключительно на главной героине, безмолвно отыгрывающей разрывающую ее изнутри трагедию. То на руках: будь то цепкие клешни мерзкого босса, успокаивающие ладони врача или тонкие пальцы Скайлер, которые в знак поддержки и благодарности держит Отом.

Минимум диалогов, особенно между сестрами. Они молча прорываются сквозь шумный мегаполис-муравейник, невидимые, но предприимчивые. Помыться в туалете, поспать на вокзале, поесть за счет едва знакомого парня – так уж устроен мир, в котором им довелось жить. Когда на одной чаше весов оказывается чуть ли не жизнь самого близкого человека, а на другой – поцелуй с незнакомцем за пару сотен долларов, выбор очевиден, не нужно ни предлагать, ни просить, просто идешь и делаешь, что должен. Вопросов к двум сестрам, которым в школе кричат «шлюхи» (а что творится дома, остается и вовсе за кадром), нет, зато к миру, в котором им приходится жить, а точнее выживать, масса.

Тихое по форме высказывание режиссера превращается на экране в безмолвный крик обо всем самом наболевшем и актуальном: о правах женщин и подростков, о физическом и моральном насилии, о социальных стереотипах, об отцах и детях. В ответ на все еще возникающий, несмотря на все #MeToo, вопрос толпы «А что же она все это время молчала?» хочется бросить: «А кто-нибудь спрашивал?» Вариант ответа – «никогда». Ведь даже в «хорошей» клинике в большом городе 17-летнюю беременную девочку с синяками на животе и слезами от слов «насилие» и «принуждение» в лучшем случае участливо подержат за руку.