Наталия Григорьева
В фильме о войне нет ни одного кадра с поля битвы. Кадр из фильма
«Тайная жизнь» Терренса Малика участвовала в конкурсе прошлогоднего Каннского фестиваля – основных призов не получила, разве что пару второстепенных. Малика, снявшего за последние 10 лет ряд спорных фильмов – от утомительного псевдофилософского «Древа жизни» до издевательски бессюжетного «Путешествия времени», – многие будто бы списали со счетов, считая этаким классиком, о котором лучше уж ничего, чем хорошо. Новая работа разом сбивает все навешенные ярлыки, хотя режиссер ничуть не изменяет своему размеренному стилю повествования и размазанному хронометражу. Между тем история, за которую взялся режиссер, впервые будто бы идеально соответствует выбранной им давным-давно форме.
Сюжет «Тайной жизни» основан на реальных событиях: в 1943 году, в разгар Второй мировой войны, нацистская Германия в очередной раз объявила мобилизацию для граждан соседней Австрии. Верующий фермер Франц Егерштеттер (его в фильме играет немец Аугуст Диль) отказался принять присягу, за что был арестован, заключен в тюрьму и в итоге казнен. После окончания войны он был реабилитирован, а в 2007 году причислен к лику блаженных – до этого момента дожили и его жена, и трое их дочерей. Малик живописует бытие (иначе уже точно не скажешь) Франца – эти, по сути, недолгие месяцы от момента призыва до казни – широкоугольными кадрами-полотнами, немногословными, но точными в своей внутренней интонации. Получается фильм о войне, в котором нет совсем привычных кровопролитных сражений и персонажей. Весь он – о тайной внутренней жизни человека, с которого и сегодня не грех брать пример. Как говорится, не все герои носят плащи.
В целом сохраняя линейность повествования и придерживаясь исторической фабулы, Малик, конечно, наполняет фильм поэтическими отступлениями. Безмятежные зеленые пейзажи австрийской глубинки – крошечная деревенька, окруженная горами, – сменяются этюдами в серых тюремных тонах. И там, и там почти всегда тишина, взгляды убедительнее слов, а убеждения и любовь побеждают вообще все, даже смерть. Пока Франц переживает физический ад арестанта, его жена, оставаясь на свободе, оказывается такой же заложницей – вера в мужа делает ее изгоем.
Можно было бы сказать, что один в поле не воин, но гипотетическая победа над режимом, презрение насилия и личный нонконформизм здесь вовсе не самоцель, а принцип, от которого нельзя отступить. Нельзя предать себя, свои моральные устои, особенно в таких экстремальных условиях – сиюминутных в сравнении с вечностью, кто бы там ни смотрел на нас из ее глубин. Герой верующий, но даже это, по сути, имеет разве что художественную ценность: за кадром звучат симфонии и хоралы, камера оператора Йорга Видмера выхватывает иконописные лица, все, кроме нацистских охранников (а их не переводят даже субтитрами), говорят на универсальном английском – все это немного не от мира того, 1943 года, да и не от мира сего. Но при этом на все времена.
Где-то там, параллельно с одиночным сопротивлением Франца Егерштеттера, свою правду разными способами отстаивают тысячи – выбор есть всегда. Малику, режиссеру-отшельнику, в этот раз оказывается ближе такая, и как наиболее подходящая его авторскому стилю, и как наиболее, надо думать, актуальная. Эту внутреннюю струну он натягивает без малого три часа экранного времени, что – редкий случай – уместно. Слишком уж все это тонкая материя, которая любит неспешность, вглядывание, наполняясь с каждой минутой большим смыслом и убедительностью. Время испытывает и героя, и зрителя, в особенности современного, привыкшего жить по принципу «мой голос ничего не решает». Еще как решает, ведь в конце концов дольше всего придется жить с самим собой.
комментарии(0)