Роман Полански обвиняет

Историческая драма перетекает в детективную историю. Кадр из фильма

Премьера «Офицера и шпиона» (в главной роли – Жан Дюжарден) состоялась на Венецианском фестивале, где картина помимо прочих призов получила Гран-при жюри – несмотря на висящие над автором почти полвека обвинения в изнасиловании несовершеннолетней и не утихающие в связи с этим споры о том, совместимы ли гений и злодейство. В случае с Полански и его новой работой, очевидно, что да.

В 1895 году французский офицер еврейского происхождения Альфред Дрейфус (Луи Гаррель) был обвинен в шпионаже в пользу Германии: сослуживцы срывают с его формы знаки отличия и ломают шпагу, военный трибунал приговаривает к заключению в островной тюрьме – суд проходит быстро, сомнений ни у кого нет. Одновременно с этим у военной разведки появляется новый руководитель Жорж Пикар (Дюжарден), которого немало удивляет то, как устроено ведомство – куча бесполезных людей, занимающихся на работе болтовней, чтением чужих писем и изучением содержимого мусорных корзин, доставляемых завербованной уборщицей из немецкого посольства. Из обрывков бумаги «разведчики» складывают компрометирующие письма. Одно из них, якобы написанное Дрейфусом и послужившее неоспоримым доказательством его вины, красуется в рамке на стене кабинета начальника. Решив менять порядки в подведомственной ему организации, Пикар выходит на след майора Эстерхази и постепенно убеждается, что тот давно сливает информацию врагу – в том числе ту, за которую отбывает наказание Дрейфус.

«Дело Дрейфуса» раскололо общество и предвосхитило настроения наступающего XX века. О национальной принадлежности обвиняемого поначалу говорят впоголоса, но антисемитские настроение витают в воздухе – и шепот переходит в крик. Как и расследование Пикара, начавшееся неспешно, но набравшее обороты и разросшееся до национального, а потом и мирового масштаба. Полански мастерски выдерживает ритм и форму: костюмная историческая драма про мужчин в усах и кителях, вынужденно сдержанных, но поголовно ведущих двойную жизнь, зачастую не подходящую под критерии военной чести и достоинства, перетекает в детективную историю на все времена. Которая разворачивается в Париже, в декорациях оживших импрессионистских полотен Моне, рекламных плакатов Мухи и прочих визуальных примет «бель эпок».

Сфабрикованное дело не вызывает подозрений у общественности, ведь военные пользуются непрекословным авторитетом. Взорвать систему и вскрыть ее ошибку в этом случае можно только изнутри – в Пикаре, военном с 20-летним стажем, неизбежно зараженном той же нетерпимостью к евреям и крутящим многолетний тайный роман с замужней женщиной (Эмманюэль Сенье), просыпает ся граничащий с совестью профессиональный азарт. Он подогревается недовольством внутренним устройством военного дела. И даже вставшие на сторону Пикара либеральная общественность и интеллектуальная элита во главе с писателем Эмилем Золя, опубликовавшим с подачи Пикара посвященную этому процессу обличающую власть и военных статью с заголовком «Я обвиняю» (так называется и фильм в оригинале), способны вызвать общественный резонанс, но не решить ход дела – Золя чуть было сам не сел в тюрьму. Пикар же, до последнего преданный армии и вдруг объявивший ей бой, – вот герой, способный заставить бывалых вояк утирать нервный пот со лба.

Полански смещает угол обзора в «деле Дрейфуса» с самого Дрейфуса (он появляется в кадре пару раз, поражая прежде всего внешним преображением Гарреля – тут он молодой старик с залысинами и ранней сединой) на того, кто ради него рискнул всем, – при этом Пикар на протяжении всего действия не ставит под сомнение собственную преданность профессии и саму профессию. Не отказывается от карьеры, даже заглянув в прогнившее нутро системы. Действует не из ненависти, а из любви к выбранному пути и любви к родине. Замечать изъяны и не мириться с ними – это ли не истинное ее проявление? Применить заявленные режиссером темы к сегодняшнему дню нетрудно, особенном в том, что касается сфер общественного мнения и судебных ошибок. Важно то, что режиссер вглядывается не в самого обвиняемого (тем более что уж кому-кому, но не ему живописать страдания невинного), а в людей вокруг, предлагает посмотреть повнимательнее не на осужденного, а на осуждающих, не на них, а на нас.