Любовь во время холеры в Одессе

Сергей Муравьев, Валерий Тодоровский, Ксения Рапопорт, Ирина Розанова и Леонид Ярмольник на Звездной дорожке «Кинотавра» в Сочи. Фото РИА Новости

Картина «Одесса», во многом основанная на детских воспоминаниях режиссера, стала первым фильмом юбилейного фестиваля российского кино, который начался в Сочи 9 июня. Снимали, как известно, почти целиком в павильонах «Мосфильма», где выстроили настоящий одесский дворик – натуру уходящую, если уже не ушедшую. Но такую же узнаваемую и знаковую, как знаменитый говор, почти отдельный язык, на котором говорят в кадре и которому пришлось специально учиться исполнителям главных ролей – Леониду Ярмольнику, Ирине Розановой, Ксении Раппопорт, Евгении Брик и Евгению Цыганову.

Последний играет столичного журналиста – летом 1970-го он привозит сына Валерика (Степан Середа) из Москвы в Одессу к родителям своей жены. В доме дедушки Григория Иосифовича (Ярмольник) и бабушки Раисы Ировны (Розанова) в это же время живут и две другие их дочери, Лариса и Мира (Раппопорт и Брик). Первая – с мужем-композитором, который от отсутствия работы медленно уходит в запой (Сергей Муравьев), и молчаливой дочкой-подростком, не отрывающейся от книги, вторая – с мужем Ариком (Владимир Кошевой), который мечтает уехать в Израиль.

Ну и куда в Одессе без соседей? На веранде напротив обитают три поколения Жориков: дед, отец, внук. Есть и внучка, которая, недовольно ворча, уступает Борису и Валерику (у родителей жены спать уже негде) свою комнату на ночь. Герой Цыганова уверен, что на следующий же день вернется в Москву, его ждет заграничная командировка. Но город охватывает эпидемия холеры – ни вылететь, ни выехать невозможно, единственная связь с «большой землей» – в телефонной трубке, которую родственники то и дело будут выхватывать друг у друга, чтобы рассказать застрявшей в Москве жене Бориса о том, что творится в Одессе. А рассказать и правда будет о чем.

Снимали фильм на пленку (оператор – работающий в Голливуде Роман Васьянов), что за счет одной только естественной «зернистости» картинки создает необходимый временной фильтр и вместе с декорациями переносит в Одессу 70-го, город, которого нет. Пусть территория его ограничена, по сути, одним двором – герои всего несколько раз выбираются за пределы собственной и соседской квартир на «натуру», – помещается в нем столько историй, судеб и сюжетных линий, что хватило бы на несколько картин. Это и делает историю многогранной, и одновременно будто бы перегружает ее: конфликты и драматические повороты вспыхивают один за другим, конечно, не на пустом месте, но слишком уж велика их концентрация.

Какова завязка, уже не вспомнишь, сценарий в какой-то момент будто бы начинает жить своей жизнью, а авторам фильма остается, повинуясь этому течению вымышленной, но основанной на правдивых историях реальности, верно развести актеров в многолюдных мизансценах и выстроить очередной живописный и почти статичный кадр. Двигаются мало, изнывая от жары и друг от друга, говорят много – с говорком. Колоритным и вроде бы верным, но видно, что выученным, если не сказать – вымученным.

Лето – маленькая жизнь, ценность которой в фильме усиливается в разы за счет близости смерти. Эпидемия холеры проходит фоном, но невольно затрагивает всех и каждого, стариков, родителей, детей. Вынужденная изоляция не только создает внешнее ощущение камерности и театральности происходящего, но и драматургически доводит любую ситуацию до пика. Одесская семейная ругань из анекдотических кухонных перепалок перерастает в разговоры о серьезном и трагическом – юмора в фильме практически нет, и, с одной стороны, это приятная неожиданность, ведь волей-неволей ждешь от картины под названием «Одесса» стереотипных комических персонажей и ситуаций. С другой стороны, некоторые эпизоды выходят почти фарсовыми, хотя,  очевидно, таковыми не задуманы, – опять же издержки перегруженного людьми и историями сценария.

И вот уже эпидемия холеры из фона превращается чуть ли не в причинно-следственные «костыли» в оправдание не всегда понятных и логичных действий. Этакий пир во время чумы, толкающий людей на безрассудные поступки, – объяснение, имеющее право на существование, но рождающее у зрителя еще больше вопросов.

Кропотливый труд авторов «Одессы», сотворивших в павильоне целый мир, – единственное, к чему нет абсолютно никаких претензий. Очевидно, что для Тодоровского это личная история, сотканная из детских воспоминаний, – пара эпизодов даже снята  глазами мальчика Валерика. Ностальгия по стране своего детства, где грубоватый одесский колорит освещен ласковым и нежным солнцем, свет которого превращает тень от колышущейся на ветру занавески в волну, разливающуюся по полу, где внезапная и преступная страсть возрождает к жизни, где предательство не разъединяет, а соединяет семью.

Звучит неправдоподобно, да и выглядит по большей части именно так – совсем как натренированный на репетициях акцент и заученные реплики на идише. Но ведь это кино, которое может служить ничуть не худшим оправданием для вольности, чем холера. 

Сочи