Константин Хабенский: "Я лучше на сегодня не могу"

Фото автора

3 мая в прокат вышел «Собибор» – первая режиссерская работа Константина Хабенского; в этот же день фильм показали в штаб-квартире ООН в Нью-Йорке. У «Собибора» получилось много премьер: самая первая состоялась в конце января в Еврейском музее и центре толерантности (в присутствии президента России Владимира Путина и премьер-министра Израиля Биньямина Нетаньяху), мировая премьера прошла 23 апреля в Варшаве, затем – премьера в «Октябре» и пресс-показ в «России сегодня».

Фильм – о единственном в истории удачном восстании в лагере смерти, которое организовал и возглавил военнопленный Александр Печерский (Константин Хабенский), еврей по национальности. Начинается он с чьего-то надсадного закадрового дыхания (чьего – станет известно в самом конце). И сцены затишья на складе концентрационного лагеря – скучающие немецкие офицеры пребывают словно бы в ожидании чего-то. Место действия поражает основательностью и выстроенностью обстановки, тщательностью деталей, мелочей и подробностей. И ощущением все пронизывающего орднунга. Кажется, что видишь не павильон с декорациями на экране, а заглядываешь сквозь время в Собибор 1943 года. Работе художника-постановщика – высший балл.

К воротам лагеря прибывает поезд, и темп времени преображается – все и всё переходит в «рабочий режим»: немцы устремляются на перрон, квартет из заключенных скрипачей и виолончелистов принимается играть, а репродуктор – вещать приветствия, обещания новой достойной жизни, информацию – вроде той, что необходимо сдать вещи и не забыть при этом взять квитанцию на них. Из поезда выходят пассажиры, оглядываются, оценивают обстановку; «Жить здесь, кажется, можно», – написано на лицах.

Камера особо следит за двумя группками прибывших – за партнерами-ювелирами (европейского склада самоуверенный красавец помоложе и всего пугающийся типичный представитель еврейской нации постарше, а также жена последнего – красивая, модная, эмансипированная). И за простеньким семейством с детьми – маленькой девочкой и подростком. Невозможно стремительно (может быть, в течение часа) из той и другой группки, от тех и других останется в живых по одному человеку…

Объявляется о временном разделении мужчин и женщин для дезинфекции. Женщин стригут в тесноте, скопом и почему-то голыми. Потому что остриженных их отправляют в душевую, где запирают и вместо воды пускают газ. Недоумение, обреченное понимание, агония… Натуралистическая и страшная сцена, за которой в небольшое оконце наблюдает комендант лагеря (Кристофер Ламберт). Она очень сильная, но что-то мешает восприятию – музыкальный ряд. Без этой иллюстрирующей музыки было бы страшнее и глубже. Перебор способен нивелировать все.

С этого момента фильм делается неровным, иногда начиная проседать.

Восстание готовится на фоне повседневной жизни лагеря (столярной, сапожной, сортировочной мастерских) – и садистских развлечений немецкого состава. И если сцена расстрела на плацу каждого десятого (люди стоят на коленях, напряженность, обреченность лиц, в глазах: «меня – не меня?») эмоционально очень точно сделана, то длительное избиение кнутом одного из заключенных вызывает вопросы – зачем так долго это показывать и мог ли остаться в живых несчастный (а он как ни в чем не бывало приступает к своим повседневным обязанностям) после подобной экзекуции? Еще одна сцена: заключенные, впрягшись в телеги, возят и возят немцев по кругу. Могло ли такое быть? Могло и не такое, но в данном случае понимаешь, что сцена придумана для, так сказать, пущей кинематографичности (что и подтвердится на пресс-конференции).

А еще, как выяснится, никто не понял, что за девушка (Фелисе Янкелль) то и дело возникает перед Печерским с проповедями терпения и смирения – и почему она в отличие от остальных может свободно передвигаться по лагерю. Оказывается, прибыла сюда вместе с главным героем из минского лагеря; старые знакомые и возникающая на наших глазах «лав стори». Куда без любовного «бантика», хотя ему точно нет места в режиме выживания и подготовки общелагерного побега. Как-то не верится и что другая молодая красивая заключенная (Мария Кожевникова) будет расхаживать по лагерю в глубоком декольте, а она расхаживает (наоборот, красотки мазали свои лица грязью, закутывались в платки и не поднимали глаз). Понятно, что фильм игровой, а не документальный, но все равно, берясь за такую тему, как Холокост, необходимо обращаться с ней предельно аккуратно. Пара-тройка красочных придумок-завлекалок – и зритель не поверит в достоверность остального.

Еще эта бесконечно поясняющая музыка – типа если визуально до вас не дошло, вот вам еще и аудиовариант!

А вот за то, что в финале нет ничего победно-оптимистического – респект. После того, как по одному перебили немцев в мастерских (с трудом, отвращением и ужасом, ведь сами-то не убийцы!), заключенные под пулеметным огнем с вышек выломились из лагерных ворот, побежали по заминированным полям (что тоже не сразу становится понятно. «Кто это их бомбит?» – зашептался зал). Камера долго фиксирует бегущего в одиночку 15-летнего Шломо (Иван Злобин), того самого, который лишился семьи в день прибытия в Собибор (это с его закадрового дыхания начинается фильм) – и на экране появляются строчки: «Из 400 человек 100 погибли при побеге, 150 были схвачены по доносу местных жителей, до конца войны дожили 53 человека». Чего уж тут победно-оптимистичного – люди вырвались из ада адским способом, выжили из них единицы…

После пресс-показа съемочная группа – в основном, конечно, режиссер Хабенский – отвечала на вопросы журналистов. «Как ваш фильм можно рассматривать в контексте современной России?» – «Таким вопросом не задавался. Зрители, как минимум, не должны оставаться равнодушными. Подобный материал нельзя делать менторским тоном, снимать с холодным носом».

«Почему картине присвоен статус 12+, там ведь столько травматичного для психики ребенка?» «Памятуя, в какие компьютерные игры играют современные дети, думаю, наш фильм не повредит психике ребенка».

Кто-то попенял – мол, вы сделали злое кино, выходящее в прокат перед светлым праздником 9 Мая. Хабенский в ответ рассказал о судьбе Шломо, который после войны поселился в Бразилии, где убил 18 скрывающихся фашистов: «Так родился новый герой-мститель, окрашенный кровью». Кто-то не поленился перечислить все фильмы о Холокосте: «Какое место в этом ряду занимает ваша картина?» Ответ Хабенского вызвал аплодисменты: «Эти фильмы не могут стоять в одном ряду… По-моему, «Собибор» – это первый фильм, 5% от покупки каждого билета на который уйдут в фонд детской онкологии». Как и честное признание: «Я лучше на сегодня не могу».

Человек сделал 34 (!) монтажные версии фильма!

Константин Хабенский – один из немногих порядочных и непустых людей среди наших звезд, вызывающий и как личность, и как артист громадное уважение. По его словам, он хотел сделать эмоциональное и чувственное кино, и это у него вполне получилось. Еще получилась отличная дипломная работа, если по большому счету, а хотелось бы картины уровня «Списка Шиндлера», «Жизни взаймы» и «Рая». Но справедливо ли хотеть такого от режиссерского дебюта? Вопрос. Если же руководствоваться любимым продюсерским вопросом «Зайдет – не зайдет?» – для массового зрителя «Собибор», безусловно, «зайдет». Для киноискусства – боюсь, что нет.