Алла Боссарт
"Питон и сторож" Антон Дьякова как будто нарисован поверх знаменитых "Колобков".
На фото - кадр из мультфильма.
Получив в середине лета письмо из дирекции КРОКа с традиционным вопросом «вы в этом году с нами?», многие облегченно вздохнули.
Международный фестиваль анимации КРОК, сколько помню, никогда не ждал милостей от природы и жил по-большевистски, в борьбе. Но так трудно, как в последние годы, в эпоху диких, бредовых, страшных разборок России с Украиной, еще не было. На мой вопрос об уверенности в завтрашнем дне организаторы КРОКа смотрели на меня как на слабоумного ребенка. Какая уверенность? Из 12 миллионов рублей, потраченных на фестиваль (фрахт теплохода, приглашение жюри, призы и прочее) ровно половину, 6 миллионов Кроку дал старинный его друг и участник, французский предприниматель из города Анси Франсуа Саломон.
Практически не изменив регламента – те же три десятка стран, та же сотня, точнее, 150 фильмов в конкурсе, те же пять программ, те же восемь денежных призов – КРОК из двойного подчинения (России и Украине) стал «однозначно» российским. Связанные с этим проблемы легко понять на уровне семьи. Папа и мама развелись. Причем алиментов папа не платит. Дальше можно не объяснять, правда?
Так что 24-й КРОК оказался, можно сказать, в какой-то мере радостным сюрпризом.
Люди, давно связанные с фестивалем (не только команда), разумеется, болеют за него словом и делом, кто как может, потому что он – часть их (нашей) жизни. Однако, правомочен и вопрос провожающих, машущих КРОКу платочками с берега под музыку из фильма «Арго»: в чем, собственно, стратегическая необходимость этого фестиваля, чтобы так-то уж бросаться на амбразуру?
Один ответ совсем простой: необходимость – именно стратегическая, потому что КРОК – составляющая культурного контекста страны. Впрочем, такое объяснение чем дальше, тем менее очевидно и понятно большинству конкретно в этой стране.
Поэтому будем как для Мьянмы.
Только международных фестивалей анимационного кино в мире проводится больше ста. По сравнению с самыми крупными: в пряничном Анси, в Загребе или Хиросиме – наш КРОК по масштабу, в сущности, междусобойчик, речная прогулка. И это – единственный международный профильный фестиваль в России!
В Японии – тоже один. Но – в тройке крупнейших мира, и это при том, что авторская анимация на островах существует каких-то 15 лет. Уже сейчас японский анимационный артхаус лидирует, а участие в Хиросимском фестивале для мультипликатора престижно, как для «игровика», например, Берлин или Венеция.
Когда-то, в пору расцвета студии «Союзмультфильм» (СМФ), никому не пришло бы в голову задаваться вопросом о значении искусства анимации для страны. Советская мультипликация была в той же примерно «области балета», что и космос: национальный приоритет, мировая слава. Наши мастера – Хитрук, Норштейн, Назаров, Петров, Татарский – известны во всем мире, бюджет Советского Союза и России отнюдь, мягко говоря, не гнушался заработанными ими тысячами долларов. Недавно скончавшийся в США (далеко не в нищете) Олег Видов когда-то толково поставил на советскую анимацию, в общем-то по дешевке сторговав у СМФ львиную долю золотого фонда. Российские художники мульткино были королями всегда. Норштейн чуть не плачет, вспоминая, какие тонны рабочих кАлек с «феерической графикой» сжигались в баках «Союзмультфильма». Теперь не эти, конечно, но ничем не худшие российские художники работают в Калифорнии, во Франции, Германии, в Нидерландах, в Англии, в Канаде, в Швейцарии, в Китае. Даже в небогатой Польше. Даже в скромной Болгарии. Даже в Колумбии.
Вариться в своем соку художник не может. Любой фестиваль любого кино – далеко не только смотр достижений. При умелой организации и пристойных деньгах, с хорошими креативщиками, с правильно отобранной программой фестиваль это – школа, кинорынок, лаборатория, обмен технологиями, что в анимации – вообще первое дело. Не говоря уже об идейной подпитке. Когда фестиваль поставлен в условия выживания, как КРОК, ему не до затей.
В этом году фестиваль отметил потрясающие юбилеи: столетия Федора Хитрука и легендарного директора кукольного объединения СМФ Иосифа Боярского, 85-летие киевского режиссера Давида Черкасского, 80-летие другого киевлянина Евгения Сивоконя, 60-летие Александра Петрова. Показали кое-чьи фильмы, кое-какие старые телепрограммы с участием юбиляров, сказали слова любви. А были бы возможности – пригласили специальных кураторов, чтобы каждый юбилей превратить в маленький семинар. Норштейн мог бы на серьезном лекционном уровне, как он умеет, рассказать о влиянии и значении Хитрука. Куча учеников Сивоконя (а у него учились едва ли не все украинские аниматоры), показали бы свои фильмы, что дало бы представление о школе в развитии. Мировая звезда Игорь Ковалев, который вышел из мастерской Черкасского – провел бы мастер-класс. Да и о Петрове люди пишут диссертации.
Но что до украинцев – тут геополитика вообще не позволила практически никому приехать на КРОК. А до остального просто руки не дошли.
Но КРОК все-таки, хотя и с кровавыми нервными затратами, состоялся, и даже традиционный карнавал провели. А глубину профессионального погружения заменила широта обзора. Хотя количество фильмов неизбежно отражается на качестве, например, обсуждения. На КРОКе это называется «разбором полетов» и является самым, возможно, важным инструментом рабочего общения. Но с пользой для авторов разобрать, скажем, 20 картин за полтора-два часа – задача маловыполнимая. Спасает формат корабля, где неделю авторы сутками не расстаются и могут общаться как за столом, так и в ночное время на палубах, когда нормальные люди спят. Эти? Нет, эти не спят. Никто, кстати, не утверждает, что они – нормальные.
Из 900 представленных фильмов в конкурс отобрали 150. По мне – так половины хватило бы за глаза, но, как справедливо отмечает председатель селекционной комиссии Светлана Филиппова, «один ценит прежде всего идею, для другого важна история, для третьего – настроение или визуальное решение». Последний, прошлогодний фильм самой Светланы «Брут» по рассказу Ашкенази в профессиональном рейтинге находится в спектре от «шедевра» до «полного провала». Так что при комиссии из пяти разных режиссеров плюс великий знаток, критик и директор программ Алик Шпилюк, добиться единства мнения в принципе нереально. Поэтому – либо единственный отборщик (как, например, в Оттаве, где арт-директор Крис Робертсон отбирает конкурсную программу в основном сам) либо, как у нас, 25 часов просмотров.
То же самое можно сказать о жюри. Пять режиссеров из пяти стран, каждый со своим вкусом, с традициями и культурой своей страны. Поэтому нет смысла вообще говорить о фильмах-призерах как о некоем лице фестиваля, никакого лица они не отражают (это касается не только КРОКа, но вообще любого смотра-конкурса). Когда я в аэропорту перепутала свой чемодан с чужим, мой приятель с удивлением откомментировал: общего между ними только то, что оба – чемоданы. Что общего между председателем жюри эстонцем Рао Хейдметсом и членом жюри индусом Сурешем Эриятом? Только то, что оба – титулованные режиссеры анимационного кино с тучей наград. С учетом того, что Рао по данным разведки ни разу в обсуждениях не воспользовался правом второго голоса, вообще странно, что эта пятерка пришла к какому-то решению без кровопролития.
Однако именно КРОК с его раздутой программой и не особенно четкими критериями как раз и дает возможность наблюдений не в лабораторных, а, как бы сказать, в полевых условиях.
В Индии, сетует Суреш Эрият, «анимацию все еще считают лишь техникой, а не самостоятельным способом рассказать историю». Конечно, подобная политика «заказчика» тормозит развитие искусства, поэтому индийская анимация пока еще не показывает серьезных результатов, очень многословна, похожа на самодельно «оживленные», хотя декоративно красивые компьютерные картинки. («Мы рисуем картины» Нины Сабнани.)
В то же время самый продвинутый восточно-азиатский регион (Япония, Китай, Южная Корея) совершил за 10-15 лет такой феноменальный скачок, который впору назвать чудом (по примеру иранского или гонконгского чуда в игровом кино). Видимо, это связано с тем, что азиатские этносы в принципе очень обучаемы, схватчивы и со страшной скоростью в короткие сроки обгоняют учителей. В прошлом году я писала о таком дебюте – поразительном фильме китайского режиссера И Чжоу «Лёсс» - не только мастерском и мощном, но и сохранившем самобытность в голландской школе.
Азиаты экспериментируют свободнее и парадоксальней, чем европейцы и россияне, в которых чувствуется «усталость металла». Собственно, выдвижение Восточной Азии в топы рейтингов всех международных фестивалей мира и является сегодня одной из самых заметных тенденций в мировой анимации. Забавно, что на фестивале в Хиросиме именно индиец Ишу Патель (у Нины Сабнани заметны кое-какие зерна его манеры, которые он успел бросить в родную землю до отъезда в Канаду) свободой своих мультипликационных трансформаций поразил воображение Кодзи Ямамуры. Потом из, условно говоря, «кимоно» этого японского абсурдиста вышел весь молодой японский анимационный артхаус. Дебют Ямамуры «Голова-гора» был номинирован на «Оскар». Это 2002 год, когда Ямамура, как и многие японцы, влюбился в Игоря Ковалева – киевлянина (сейчас москвича), к тому времени уже 10 лет работавшего в Калифорнии. В скобках: Ковалев, в свою очередь, в юности совершенно помешался на графике и анимации эстонца Прийта Пярна, навсегда впитав его абсурд и брутально-меланхолическую манеру. Это к слову – так художники получают взаимные прививки, и совершается круговорот анимации в природе.
Кодзи Ямамура в одиночку встал на пути индустрии аниме. «Голова-гора» уже достаточно сложна, и своим головокружительным абсурдом идейно близка к знаменитому игровому дебюту Спайка Джонса «Быть Джоном Малковичем». Во второй авторской картине, шедевре многослойной атмосферной анимации «Сельский врач Франца Кафки»,(специалисты считают ее одной из лучших экранизаций Кафки в истории кино)режиссер соединяет кафкианскую атмосферу и кёгэн – стиль японского комедийного театра масок, где искаженные образы символизируют ложь персонажей. Совмещая фирменное восточное безумие (Агутагава) с безумием Кафки, рваную линию Пярна с пространственными играми Швицгебеля,–Ямамура упорно идет к вершинам настоящего, насыщенного смыслами артхауса.
Однако последователи стараются вырваться из-под его мощного влияния и конвертировать восток в запад. Одни ввели в широкий обиход известную еще в 30-40 годах технику «фризлайт» («рисование» источником точечного света – да хоть сигаретой – в темноте с одновременной съемкой возникающих фигур на длительной выдержке). Другие делали «грязное» физиологичное кино, сканируя фактуры прыщавой кожи. Третьи дрейфовали к абстракции. При этом цепкие ученики японской школы странным образом не теряли приобретенного японским артхаусом драйва, интеллектуального напора, смело погружались в подсознание…
На КРОКе многих очаровала простейшая линейная графика (обычная рисованная анимация) Такаси Курихара «Счастливые привидения». Это телесериал про забавы странных существ, претерпевающих разнообразные деформации, что приводит к возникновению новых персонажей, и те вступают в свои дальнейшие как бы бессмысленные отношения.
Мне это напомнило обворожительную выдумку Кортасара «Жизнь хронопов и фамов» (почему-то до сих пор не экранизированную). Счастливые привидения так же далеки от людей и так же воплощают разные человеческие темпераменты, склонности и странности.
Просто – ведь не значит плохо. Просто бывает и изящно, и остроумно, и элегантно. А бывает, конечно… Иначе.
Другая японская пара, представленная на Кроке, - Мираи Мизуэи Хана Оно (девушка подключилась к Мизуэ недавно и, скорее всего, в их дуэте играет пока роль вспомогательную). Мизуэ – такой микробиолог от анимации. В его фильмах скачут и перетекают друг в друга разнообразные насельники микромира – клетки, молекулы, инфузории, вирусы и бактерии. Или иные разные невразумительные штучки. Или даже просто кубики, которые меняют формы. Японцам нравится. С Ханой Оно они сделали и показали на Кроке очередную абстракцию «Эпоха неопределенности». Кабы не аннотация, нипочем бы мне не догадаться, что на экране – «мир до своего рождения, который был бесформенным сгустком энергии». Знаете, у меня вообще есть калейдоскоп, и он легко заменил бы мне этот почти 4-минутный ролик. Кстати, судя по количеству лент, абстрактное направление сейчас – одно из мощных (и модных) в анимации. Часто за многозначительностью нефигуративного ряда очень легко скрыть пустоту. Да и вообще всё, что угодно. А думать хотят и умеют не сказать, чтоб легионы.
Но ослепительная вспышка Ямамуры зарядила японскую авторскую анимацию XXI века такой могучей энергией, что отдельные протуберанцы, вылетающие из нее даже и не совсем в ту степь, куда хотелось бы, пока погоды не делают. Японцы, как и китайцы, по-прежнему лидируют на фестивалях, а сам Ямамура преподает в токийском университете, где его студенты – скорее апостолы, чем просто ученики. Если бы они могли, то стали бы клонами Ямамуры-сана. Так что школа жива и процветает. А почему на Крок попал фильм Мизуэ, а не, например, Ацуси Вады, самого яркого и интересного представителя поколения – кто ж его знает. Может, тот случай, когда «съесть-то он съесть, да хто ж ему дасть».
Кстати, о зоопарке.
«Питон и сторож» Антона Дьякова, «Союзмультфильм». Вот и кино-то хорошее. Затурканный директором сторож зоосада, почти люмпен, им и становится, изгнанный за побег голодного питона. Но тот находит своего старого боевого товарища, начинается крепкая дружба и взаимовыручка. Фильм смешной, трогательный, осмысленный. Точный по изображению, выразительный по мультипликату. Но автор – еще один, не пятый и не десятый и, конечно, не последний на планете художник, «укушенный» Ковалевым.
Графика, весь визуальный ряд «Питона» - вот будто бы взяли кальки сериала «Следствие ведут Колобки» и поверх нарисовали новых персонажей, в неотличимой стилистике. Один к одному. Ранний Ковалев – как живой. А поздний, Ковалев середины нулевых-десятых, в полный рост расположился в кино китайцев Чэня Си и Аня Сю. Тоже очень хорошем, кое-что мы видели на прежних КРОКах. Можно понять. Игорь прекрасный режиссер, магнетический мастер. Вот эдак сидишь-сидишь, да и напишешь невзначай: «Подъезжая под Ижоры…» Любовь-с.
Понятно, что чем характерней, ярче чья-то манера, тем больше народу она притягивает. Кино Игоря Ковалева, при крайней личной скромности самого автора, – оперение самца. На него нельзя не запасть, не отреагировать. Можно сильно невзлюбить – да. Или страстно влюбиться. Но не пройти мимо.
Подражание идолам было всегда. Новое тут – собственно объект моды. Ковалев культивирует депрессивное уродство. Сегодня вдруг стало интересно и нужно это.
Почему? А вы зайдите в фейсбук. Не тошнит от котиков? Взгляните на рекламу – не тянет к раковине от красоток и их красивой жизни? Райское наслаждение прет на нас из всех утюгов. Гламур атакует. Как известно, римские патриции после обильных трапез, отвечая на штурм большой жратвы, шли в отхожее место и щекотали себе перышком гортань…
Человеческая цивилизация со всеми ее причиндалами в виде политики, войн, урбанизации, болезней – в принципе, уродлива. Появись сегодня чудесный Сутеев – ничего, кроме недоумения, он бы не вызвал. Котики и утята, как и красавицы в бриллиантовых шевроле на босу ногу, тошнотворны потому, что это – парфюм на немытом теле. (Почему и тяжкий такой труд – хорошее детское кино, о чем чуть дальше.) Искусство, и анимации в частности, завоевывает зрителя в одном случае: если автор честен. Честен и умен. Ну, талант за скобками, он подразумевается.
Кино Игоря Ковалева – депрессивно и неэстетично на уровне декларации. Но в нем заложен такой заряд авторского интеллекта и художественной честности, такая китайская работа по сведению звука с изображением, по выстраиванию ритмической структуры, - что весь этот серо-буро-малиновый колорит, нависшие мужские лбы и тяжелые женские челюсти, эти руки-окорока и тупые свиноподобные дети – весь этот отталкивающий мир совершенно волшебным образом преображается в гармонию. Несмотря на сугубый (хотя и сложно считываемый) нарратив – это, конечно, поэтический кинематограф, чем и современен.
Я пыталась по просьбе Игоря написать для него сценарий. Это оказалось невозможно. С чем сравнить? Вот, скажем, сон или галлюцинация. Их сочинить невозможно. Можно кое-как пересказать, но мне еще не попадалось в литературе адекватное описание придуманного сна или бреда. Если они хороши и захватывают – значит, автор это реально пережил, видел. Фильмы Ковалева – чистая поэзия. Потому что это его сны. Ударение на обоих словах. Поэтому Джойс, Пруст и Гоголь – у изголовья, Рильке и Бродский – в чемодане, ну и соответствующее кино в радиусе Бергман-Чжанкэ.
Я не большой поклонник его последнего фильма «До любви». И, хотя я в меньшинстве, у меня есть серьезный единомышленник. Сам Ковалев. Он даже не хотел давать его на Крок, хотя у фильма уже солидный послужной список из Утрехта, Хиросимы, Загреба, Познани, гран-при Суздальского фестиваля, 5 номинаций премии Икар и так далее. Честно говоря, я думаю, тут играет роль магия имени. Так, уже став миллионершей, Джоан Роулинг прекратила участвовать в книжных конкурсах, чтобы дать шанс другим авторам.
Кино казалось мне то ли слишком уж темным (во всех отношениях), как вода во облацех. Либо, что хуже, слишком уж простым. Что и подтвердил автор, объяснив, что оно – про любовный треугольник. И никакого второго дна. Эка!
Но – уломали. Кино в конкурсе. Игорь мрачно выслушивает комплименты на обсуждении, подробно отвечает на вопросы, которые уже вызубрил, давая десятки интервью. И один Константин Бронзит, верный своей ядовитости, смещает центры: «Я не раз смотрел, и мне все время кажется, что ты меня троллишь». Смех в зале.
Сценарий «До любви» был написан Ковалевым десять лет назад. Десять лет человек крутил в мозгах будущее кино. Первый авторский фильм, сделанный без сиамского своего друга Александра Татарского. Без его круглого внимательного глаза и алмазного слова.
Когда Игорь спросил в дирекции: так я вручаю «Ворону»? – ему сухо ответили – нет, мол, на этот раз решили обойтись без тебя. На Кроке есть спецприз имени Татарского, самый престижный и дорогой – Пластилиновая Ворона: «за высший пилотаж». Его традиционно вручает Игорь Ковалев как со-отец «Пилота», соавтор Татарского и его ближайший соратник. А тут – обойдемся, значит.
Интрига считывалась сравнительно легко. Приз получил сам Игорь. «С каждым годом, - сказал он в микрофон, - мне всё больше не хватает Саши»… И больше ничего не сказал. Потому что эти слова были, как условие задачи: необходимы и достаточны.
Я не знаю другой области искусства, где дружбы завязывались бы так легко и прочно. Где люди были бы так доброжелательны и участливы друг к другу. И где взаимопомощь была бы настолько конкретна и действенна.
Авторская анимация – дело везде небогатое, хоть в Японии, хоть во Франции, хоть, само собой, в России. Попросил меня товарищ помочь со сценарием, продюсеры заплатили пару сотен, и спасибо. А ничего бы не заплатили – да и ладно. Дик Гроблер, живописец и режиссер из ЮАР на одном из Кроков познакомился с Ником Фелпсом, американским саксофонистом и композитором, постоянным гостем Крока. Джазмен сто лет сопровождает на фестиваль свою жену-продюсера Нэнси. Дик и Ник «посидели», и вот – к дивной красоты фильму Гроблера «Пожалуйста, лягуш0ка, всего один глоточек» Ник пишет прелестную музыку, которую и записывает лично.
А про Ника Алекс Будовский рассказал такую байку (Алексей Будовский – Питер-Нью-Йорк-Богота, гражданин мира, открытый, чтоб не сказать «отрытый» Кроком 15 лет назад. Как в прошлом году – и китайский дебютант И Чжоу).
«Ник участвовал в записи альбомов Тома Уэйтса «Alice», «BloodMoney» и «MuleVariations». И вот звонит у Ника в Сан-Франциско телефон. Снимает он трубку – Том Уэйтс: «Хай, Ник, бери свой тромбон и дуй ко мне». (Уэйтс живёт в двух часах езды к северу от Сан-Франциско). «Том, ты ж знаешь, я играю на всех духовых, кроме тромбона». Большая пауза. Уэйтс: «О’кей... Тогда бери свой тромбон и дуй ко мне!!!»
Пришлось Нику ехать к Уэйтсу, и тот-таки заставил Ника сыграть на тромбоне, и получилось неплохо. Это одна из двух песен написанных для саундтрека к кинофильму который так и не вышел на экраны. А песня очень хорошая – «Jayne's BlueWish» называется».
Это я все к тому, что какая хорошая вещь дружба, и какие странные сближенья бывают то и дело на пересечениях анимационных дорог…
Заставить Ника Фелпса сыграть на тромбоне было, думаю, легче, чем уговорить артистов Российского госоркестра кинематографии сняться в анимационном джеме «Аниматанго». Но продюсер Сергей Капков и режиссер Елена Чернова сделали это! Под музыку Матоса Родригеса в знойном танго «Кумпарсита» за3 минуты успевают последовательно оторваться десятки самых фантастических пар, нарисованные 12-ю постановщиками (в том числе и Лешей, а вернее, Алексом Будовским из Колумбии). После чего к осьминогам, штопорам и коале (в обнимку с эвкалиптом) с явным удовольствием присоединяются сами музыканты во главе с дирижером Сергеем Скрипкой.
Всего над фильмом работало 50 художников. Анимация – искусство артельное и остается им даже сейчас, когда появляется все больше мелких студий, носящих имена режиссеров, из которых, собственно, и состоят.(Студия Будовского называется просто FigliMigli). Хотя это явление присуще в большей степени России. Европа, Америка, Япония и Китай (в меньшей степени Южная Корея) все-таки дают возможность своим даже молодым аниматорам гнездиться на больших студиях. Западный режиссер работает в упряжке с художниками, музыкантом и даже порой со сценаристом, что уж вообще небывалая роскошь. В анимации сценарное дело давно перестало быть отдельной профессией (да по сути никогда и не было), режиссеры закрывают эту нишу сами. Возможно, поэтому в России при сильной формальной стороне так часты сырые истории и слабые идеи. Художников учат большие, иногда великие художники. И они постигают тайны света, линии, фактур, материалов, движения, ритма… Постигаютглавным образом не ЧТО, а КАК. А вот «про что»,драматургии – их практически не учат. Уж как бог даст. Ковалев сетовал, что наша анимационная молодежь как бы не вышла из пубертата.Взрослое искусство замешано на жестокости. А подросток боится, мол, говорить о ней, боится пугать.Тут Игорь ошибается. Подростки жестоки, очень жестоки, вам это любой мент скажет (как и любой зэк). Но наше кино действительно чересчур… как бы это выразиться необидно… мимимилое. Даже в больной теме, звучащей сейчас в мировом искусстве с особой силой (и это сближает мульткино с игровым) – теме семьи, «отцов и детей», противостояния поколений – российские аниматоры умудряются обходиться без особых драм, не говоря уж о трагедии. Из «взрослых» фильмов только«Праздник» Нины Бисяринойкоснулся «семейных обстоятельств», да и то оооочень осторожно. Старушка ждала-ждала далекого сына на Новый год, ждала-ждала, отчаялась… а тут он – оп! и приехал. Вот зуб даю – у француза, немца, бельгийца, о японце и говорить нечего – не застал бы чувак маму на этом свете. Но нас «Союзмультфильм» воспитал на хеппи-энде...
Остальные российские фильмы об отцах и детях, братьях и сестрах и прочей родне попали в категорию «кино для детей». А там правят бал «Ми-ми-мишки» студии «Паровоз», про которую председатель Ассоциации анимационного кино Сергей Меринов сказал, что «Паровоз» своей производительностью «поражает всё анимационное сообщество, которое там еще не работает».За два года выпущено 103 5-минутных серии. С одной стороны, на такие телевизионные проекты, которые «учат ребенка дружить и играть, любить родной край и уважать традиции, вести правильный образ жизни и следить за гигиеной» государство легко выделяет средства. С другой, ребята, конечно, шибко не заморачиваются и шарашат свое веселое 3D с восхитительно писклявой озвучкой буквально от живота веером.
Повеселее – сериал «Три кота» Дмитрия Высоцкого. И нарисовано съедобно (художник Андрей Сикорский, блестящий график и живописец с уклоном в сюр, стёб и вывих), и истории забавные, и реальные дети озвучивают, что симпатично.
Анимационные сериалы (во всем мире) – вообще отдельная большая история с совсем другими деньгами и задачами. Я коснулась ее с одной целью – очередной раз сказать, как кинематограф, в частности, анимационный, искаженно представляет себе современного ребенка. Самая большая беда этих сериалов – диктат даже не Госкино и Минкульта, а детских психологов, которые вынуждают авторов снимать кино для маленьких холёсенькихдулячков.К такому кино привыкли. И когда появился лучший на современном детском телепространствеобаятельный сериал «Поросенок» Натальи Березовой, студия «Пилот» столкнулась с дикой проблемой. Некий зритель написал на режиссера ДОНОС в министерство культуры. О растлении подрастающего поколения. Наталья – человек без сантиментов, с хорошим,слегка циничным юмором, и кино ее такое же. Реально смешное, ироничное, с доверительным хулиганским налетом.
«Телегу» спустили на студию, директор пригласил Наташу и велел ответить. И Березовая на 12 страницах написала диссертацию о воспитании у ребенка чувства юмора.
Воображаю, какая серия инфарктов обрушилась бы на кураторов, предъяви им какой-нибудь русский Такаси Курихара сериал «Счастливые привидения»…
Вообще фестивальная панорама при ближайшем рассмотрении – далеко не вид с палубы, где бывает красиво, а бывает, напротив, убого. Скорее, это вид муравейника изнутри – я тут любовалась в интернете, вот уж где крутой сюр.
Юрий Норштейн, со-президент фестиваля (в паре с автором великого «Врунгеля», «Айболита» и «Острова сокровищ» Давидом Черкасским – классические«белый» и «рыжий». ДЧ: «я просыпаюсь, и мне хорошо уже от этого. А если что-то не так, я перехожу в другое место, и все дела») верен своему прославленному пессимизму:
- Полагаю, во всем мире дела с авторской анимацией обстоят гораздо хуже, чем нам бы хотелось. Возрождения общекультурного, художественного, умственного пока не предвидится.
Юрий Борисович Норштейн в скобках гений хочет упразднить компьютерную анимацию, чтобы «слышать скрип карандаша по кальке» и вообще всячески ощущать фильм. «Глаголы “слышать” и “чуять” разные по корням, но едины в русско-украинском значении. Мы богаты едиными словарными прививками, а прививка спасает иногда от тяжелых заболеваний», - говорит он, и это хорошая идея. Но без компьютера сегодня не работает ни один мастер в мире, и даже на студии Норштейна «Артель» кое-какие технические операции производят с его помощью. Что такое компьютер? Да ничего. Железо. Средство. Инструмент. Человек стал человеком, когда взял в руки палку – инструмент. В искусстве творятся вещи, намного интереснее технических новаций.
Есть режиссеры и художники, как Саша Свирский, для которого даже слово «Александр» слишком длинное. Ему в принципе чуждо вербальное, знаковое.Только образ. Спрашиваю, что такое «Танзонк»? Так называется его фильм о войне человечества с машинами, о любви и смерти солдата-человека и женщины робота. Саша одариваетфирменным ответом:
- Ну так… вообще… (пожатие плечами).
Его поклонники (15 лет назад он освоил флэш-анимацию, чем и пробавлялся долгие годы и прославился) завели ему сайт, где в рубрике «о себе» - ровно три слова: «это мультипликатор такой». Сельская дикость на грани легкого аутизма стала, конечно, имиджем. Работает непрерывно, с феноменальной скоростью, причем все время экспериментирует, и фильмы всё усложняются.
Свирский – единственный участник Крока, у которого в конкурсе было целых два фильма плюс «Люк» Мирзоян и Мельникова, где он – художник-постановщик – в сущности, тоже автор.И тут я отборщиков искренне поздравляю. Игорь Ковалев, культурно, как мало кто, оснащенный, объездивший с мастер-классами полмира, говорит о Свирском: «обожаю его, каждый кадр, каждая линия – какой-то анимационный экстракт».К вопросу о критериях: ни один фильм Свирского не отмечен даже дипломом, даже общественным призом.(В то же время «Хулиганские сказки» англичан Якоба Шу и Яна Лахауэра – грубоватая3D-шная забава, микс популярных сказок получает главный приз в категории детских фильмов и в придачу приз зрительских симпатий.Ну это – об искусстве принадлежать народу.)
Между тем, Александр Свирский – действительно воплощенная, сгущенная анимация. Дмитрий Быков называет свое мышление «вербальным» - мысль приходит параллельно с речью, во время говорения. Вот так же у Свирского – визуальное мышление. Как сороконожка, он не знает, почему он эторисует. Он знает только – как. А это словами не объяснишь. Сценарий, условно говоря, автором которого он является,рождается «в момент говорения», в смысле – рисования.Условно – потому что никакого сценария, конечно, нет, как нет и раскадровок.Такое возможно только при абсолютном доверии (а оно есть, т.к. продюсер Свирского – его жена с концептуальным именем Надежда). В официальной каталожной аннотации это называется «использует метод импровизации». Автор называет это «мне нравится, как линия себя ведет». Интересно, что одна из работ Антонина Арто о Пауле Клее называется «Приключения линии»… Воистину, бывают странные сближенья.
Спросите его, почему в фильме «9 способов нарисовать человека» этих способов – именно девять? Он пожмет плечами: ну так… И очень характерно, что среди этих способов: живописных, графических, шрифтовых, абстрактных, коллажных и прочих есть один вообще не задуманный автором под названием… случайный.
В аннотации к фильму приведена цитата: «Осознание самого себявсегда являлось насущной необходимостью человека со времен его окончательного обособления от животного мира. Изображение же человеком самого себя было одним из важнейших инструментов этого осознания». Подпись – Оно Бранза. Я проверила – никакого Оно Бранза в природе не существует. Не исключаю, что супруги Свирские именно чтотроллят публику – в смысле, придумали «цитату» сами. Почему нет? Я сама иногда так делаю – для убедительности…
Сюр и абсурд сопровождают Сашу неотступно. От места рождения – ставропольского села Советское Руно (!) до краковского фестиваля Etiuda&Anima, где «за блестящую графическую интуицию» он получил приз под названием Бронзовый Бармаглот.
Как и Норштейн, Свирский любит рисовать «от руки» - чем, по сути, занимается всю свою жизнь, включая два года работы машинистом на насосной станции, где никого не было, делать особо было нечего, и он сутки кряду спокойно себе рисовал. Но студией под названием «SashaSvirsky» является, собственно, его компьютер.И flash он тоже очень любит – за гибкость, скорость, свободу в обращении со сканами.
Свирский – тот вымечтанный Норштейном персонаж, для которого слышать и чуять – однокоренные слова. Мы много говорим о культуре. Один культуролог бросил как-то, что «новая культура» - это оксюморон. В смысле – либо культура, либо новая. Хлестко, но глупо. Такие ребята, как Саша Свирский – новая культура. Абсурд, восходящий к Хармсу и Введенскому. Сюрреализм, восходящий к Паулю Клее. Безбытность и абсолютная свобода самовыражения, восходящая к ребенку и Велемиру Хлебникову. Природный вкус, восходящий к лубку. А Яндекс, например, по запросу «Александр Свирский» дает множество ссылок – но исключительно на Сашиного тезку – известного святого.
Все-таки, Юрий Борисович, сдается мне, дела не так уж безнадежны.
Дарья Гармоненко