Константин Лопушанский: "В мире появился какой-то радикализм"

Константин Лопушанский представил в рамках прошедшего в июне Московского кинофестиваля свой будущий фильм «Сквозь черное стекло» – историю незрячей девушки, которая получает шанс обрести зрение, если выйдет замуж за одного состоятельного мужчину. С одним условием – не видя жениха. Главные роли в картине исполнили Максим Суханов, с которым режиссер уже работал над своей предыдущей лентой «Роль», и дебютантка Василиса Денисова. Обозреватель «НГ» Наталия ГРИГОРЬЕВА поговорила с Константином ЛОПУШАНСКИМ о том, почему он решил снимать современную историю, о судьбе авторского кино, о его учениках и о молодежи в целом.

– Расскажите, о чем будет фильм «Сквозь черное стекло»?

– Несколько необычно для меня, что это очень современная история – я нечасто к таким обращаюсь. История, внутри которой заложена мелодрама, что тоже для меня нехарактерно. Правда, она с поворотами, я бы сказал, ложная мелодрама, с большим количеством философии, размышлений, более серьезных тем, которые сегодня меня очень волнуют. Речь о том раздрае, радикализме в обществе, который разделил поколение тех, кого принято называть «папиками», и поколение молодых – они предъявляют к «папикам» и построенному ими за последние 20 лет миру претензии этического порядка. Таким образом, и любовная история, и поколенческий конфликт замешаны на совершенно разном воспитании и совершенно разных этических принципах героев. В сюжете это доведено до крайности. Героиня – слепая девочка, которая воспитывалась в интернате при монастыре. Понятно, что это за воспитание было, это радикальное мировоззрение, и дело даже не в том, что религиозное, а именно с этической точки зрения радикальное. А герой – некий очень богатый человек, из тех «папиков», которые обрели очень много денег, но вместе с ними очень много цинизма. Эти два мировоззрения сталкиваются, и ничем хорошим эта ситуация, как вы понимаете, кончиться не может, отсюда трагический финал. Но для меня важно не только это – очевидно, что за этим сюжетом читаются очень узнаваемые вещи, которые сейчас раздирают наше общество. Это не только спор двух точек зрения, двух возрастов, принципов – это конфликт на уровне полного неприятия друг друга, оскорблений, конфликт, который давно уже вышел за рамки общения приличных людей. Мне вообще кажется, что в мире в последнее время появился какой-то радикализм, все доходит до крайности и ничем, кроме стрельбы, закончиться не может. Это меня очень пугает. А так как я придерживаюсь шекспировской концепции о том, что художник должен держать зеркало перед действительностью, то я должен отражать эту жизнь. Но в целом история – и это для меня неожиданно и дорого – очень эмоциональная, чувственная. Впервые у меня в фильме очень много сцен интимных, эротических. Можно подумать «седина в бороду...», но я бы сказал «повзрослел».

– Вы говорите, что у картины будет трагический финал – таким же вы видите финал сложившейся в мире и в стране ситуации?

– Не знаю, не берусь об этом рассуждать и не хочу, чтобы фильм на эту тему рассуждал. Но эти мысли должны у зрителя возникнуть, он должен об этом думать. И так как это не статья в газете, а произведение искусства, то думать через эмоциональную сферу, через сопереживание этим героям, через понимание этих точек зрения и ужасающего конфликта, который губит и одного, и второго персонажа.

– То есть этот фильм – своего рода предостережение?

– Можно сказать и так, хотя я не ставил себе целью предостерегать. Любое искусство, которое рассматривает проблематику такого рода, очень острую и современную, оно невольно становится предостережением. Прожив этот опыт на экране, зритель считает его своим, и это позволяет ему, может быть, несколько иначе жить дальше.

– Кому в первую очередь адресован этот фильм, какой аудитории?

– Как ни странно, он обращен к молодежи. Более того – этого тоже у меня никогда не было – в нем звучит современная музыка. Надеюсь, что и тем, кто по возрасту принадлежит ко второй конфликтной группе, он будет интересен, но все же аудитория предполагается молодая. Потому что главная героиня – 18-летняя девочка, которая неожиданно, благодаря чуду, обрела зрение, но не стала Золушкой. Она увидела мир, но он ее сильно смутил – тот мир, который предложил ей герой.

– Главного героя играет Максим Суханов, с которым вы уже работали над фильмом «Роль». Как выбирали остальных исполнителей, в особенности героиню?

– Я делаю пробы всегда очень подробно – практически снимаем несколько важнейших сцен из будущего фильма, скромно, на простую камеру. Разговариваем с актером, пытаемся проанализировать, насколько ему это подходит. Потому что люди могут быть одинаково талантливы, но у одного складывается один рисунок роли, у другого – другой, который мне больше подходит. И это все надо нащупать на берегу. Очень трудно было найти героиню, потому что ее особенность не только в том, что она слепая поначалу, но и в том, что она имеет определенное воспитание. Оно накладывает отпечаток, проявляется в мелочах, является основой глубочайшего сюжетообразующего конфликта.

– Я читала, что вы являетесь сторонником авторского кино и противником жанрового, коммерческого. А в каком сейчас, на ваш взгляд, состоянии находится авторское кино? Можно ли говорить о неком подъеме или, наоборот, об упадке?

– Насчет того, что я сторонник авторского кино, вы правы, а вот насчет того, что противник коммерческого, жанрового – это сущая неправда, оговор. Тут не надо проводить грань. В силу моей режиссерской судьбы у меня не было возможности снять настоящее жанровое кино. Я снимаю раз в пять лет, сам пишу сценарии – это долгий процесс. Что касается коммерческого кино, оно тоже должно быть очень авторским, очень качественным. Спилберг – это авторское кино? Рука мастера чувствуется?

– Конечно.

– Ну вот и все. Это рядом все лежит. Сейчас, как мне кажется, наоборот, происходит какое-то сближение. Режиссеры авторского кино сейчас очень часто снимают вещи гораздо более демократичные и жанровые, и это замечательно. Мне пока судьба не предоставляла такой возможности, но замыслы есть. Так что я не вижу противоречий. Что касается этой моей новой работы, то у нее, как мне кажется, очень сильный зрительский потенциал. Эта проблематика очень волнует молодежь, она очень чувствует острый поколенческий конфликт – это можно увидеть, даже выйдя на улицу. Мы видим там эту молодежь, которая к кому обращается? Как раз к этим самым «папикам». И мои студенты также размышляют. Молодежь всегда радикальна в силу возраста, так что тема отцов и детей была и будет всегда актуальна. А в какие-то периоды обретает совсем уж острый характер.

– Из чего складывается бюджет фильма? У него есть государственная поддержка?

– Она есть, очень небольшая, как и у всех сейчас, но есть. Есть несколько иностранных партнеров. Продюсер Андрей Сигле занимается этой головоломкой, думает, как это все сложить и снять достойно. Но ситуация очень тяжелая. Я думаю, что год от года я все ближе к статусу режиссера студенческих фильмов – не я студентов учу, а они меня периодически. Спрашиваю у них, как снять кино за копейки, они мне рассказывают. А учитывая законы, которые собирается ввести Министерство культуры, я буду снимать свои полнометражные фильмы как курсовые работы – все идет к этому. Люди, которые принимают такие решения, – им что сверху не видно, что происходит внизу? Вероятно, видно. Тогда вопрос, почему из этих несчастных денег, которые выделяют на кино и которых едва хватает, хотят вынуть еще пять миллионов? Это уже будет убийство, по крайней мере для такого проекта, как наш, он на этом закончится. Понимаю, что есть финансовые проблемы в стране, но тем не менее неразумно все это организовано.

– Вы сказали, что у фильма есть зарубежные продюсеры, то есть подразумевается прокат за пределами России? Или на каких-то фестивалях?

– Зарубежный прокат предполагается, есть какие-то обязательства перед этими партнерами. Мы снимем часть эпизодов за границей, за счет как раз иностранных продюсеров, что облегчит нагрузку на бюджет. Что касается фестивалей, то мои фильмы всегда, как говорится, засвечиваются на фестивалях – надеюсь, что будет так и на этот раз.

– Но сама история, на ваш взгляд, больше российская или универсальная, понятная в любой точке мира?

– Конечно, она российская. Но внутри есть человеческий конфликт, возрастной, поколенческий, универсальный, одним словом – в любом обществе он возникает в той или иной степени рано или поздно. Не говоря о том, что европейскому кино и европейскому зрителю всегда интересен мир другой страны, это всегда очень ценится.

– Расскажите про ваших студентов, будущих кинематографистов. Какие они? В каком направлении смотрят, что хотят снимать?

– Я учу быть профессиональными людьми и проявлять себя – в жанровом, в авторском кино, не важно. Четверо моих выпускников, например, сейчас работают на Первом канале в качестве ведущих режиссеров, на их счету уже по десятку телефильмов. Один снимал дебют на «Ленфильме», еще несколько моих учеников ездили в Канн, показывали свои работы в студенческой программе Cinefondation. Прекрасная молодежь. Говорят, что они не читают – все они читают, просто иначе, в Интернете, но читают. И так же хотят выразить себя. Им бы не мешать, но система образования год от года обретает черты кафкианства, черты произведений Салтыкова-Щедрина в плане бюрократизма. Гибнут кафедры под грудой бумаг, под постоянными проверками каких-то комиссий. Ребята очень болезненно на это реагируют, могут утонуть в этих бумажках и не дойти до радостного дипломного финала. Я пытаюсь их спасти, но, если буду делать это слишком агрессивно, то скажут: «Зачем нам такой профессор?» И непонятно, в какую дверь стучать, чтобы все поменять. В свое время мы, будучи студентами, жаловались Тарковскому: «Ну как быть, Андрей Арсеньевич, чудовищная же цензура. Ничего же не дадут снимать». На что он отвечал: «Талантливый замысел не пройдет, это правда, но гениальный пробьется». Вот потрясающая формула, которую я запомнил. Потому что для такого замысла, наверное, начинают работать другие закономерности. И я скромно, не без самомнения, считаю, что «Письма мертвого человека» – это именно такой замысел. Он возник в 83-м году, сценарий был написан в 84-м, тогда цензура еще вовсю свирепствовала. Съемки были в 85-м, картину закрывали каждую вторую неделю. А дальше все поменялось в один день. То есть только вчера меня собирались вообще выгнать из кино и закрыть картину, а тут я уже поднимаюсь по красной ковровой дорожке Каннского фестиваля. Так и бывает в жизни, меняются эпохи, меняется ветер, и парус поворачивает в другую сторону. Пока не поворачивается, но в эти паруса молодежь нагонит много ветра. Как сказала однажды Майя Плисецкая: «Мы живем в чужое время», имея в виду свое поколение. Глубочайшая мысль. Наступит такой момент, когда «папики» поймут, что живут в чужое время. А раз в чужое – то и ведите себя иначе, будьте гостями, а молодые станут хозяевами – те, кто вырос в другое время, без цензуры, в открытом мире.