Наталия Григорьева
Главный герой оказывается волком в овечьей шкуре.
Кадр из фильма
Местом действия своего нового фильма, снятого по одноименному дебютному роману писательницы Мелани Жюстин, австралийка Кейт Шортланд выбрала Берлин. Примечательно, что и в предыдущей картине режиссера, «Лоре» 2012 года, события разворачиваются в Германии – лежащей в руинах после окончания Второй мировой. На этот раз история хоть и современная, но также привязана к месту – и к страшному прошлому страны, которое отголоском доносится до тех, кто не видел ни войны, ни стены.
Героями «Лоре» были дети нацистских преступников, блуждающие в поисках нового дома и попутно осознающие, глядя на уничтоженную родину и вынужденно уживаясь с вчерашними врагами, с теми, кого приучены были ненавидеть, совершенное их родителями преступление. Герои «Берлинского синдрома» родились на несколько десятилетий позже, но встречаются в уникальном городе. Сама его архитектура лучше любого памятника (а монументов, посвященных жертвам Холокоста, в Берлине бессчетное множество), иногда нагляднее торчащего из земли обломка стены (той самой, Берлинской, разрушенной и одновременно кое-где оставленной в назидание) говорит о трагических страницах прошлого.
Одинокая путешественница Клэр (Тереза Палмер) приезжает сюда из далекой Австралии, чтобы запечатлеть на фотопленку дома восточного, гэдээровского, Берлина. На улице знакомится с обаятельным немцем Энди (Макс Римельт) – ночь они проводят в одном из тех самых домов, которыми так восхищается девушка. Полуразрушенном, полузаброшенном. «Можешь кричать, никто не услышит», – говорит Энди своей новой знакомой в порыве страсти. Пророческие слова. Наутро романтика оборачивается кошмаром, замком на двери, армированными окнами, невозможностью сбежать и позвать на помощь – никто и правда не услышит. Клэр становится пленницей Энди, которую он не бьет, не морит голодом, но и не выпускает.
Название является, безусловно, намеком на стокгольмский синдром – невольно представляешь, что в финале жертва и преступник заживут долго и счастливо. В какой-то момент в замкнутом экранном пространстве будто бы устанавливается хрупкая идиллия, однако на деле никакого изменения в отношениях не происходит. Нет химии, несмотря на то, что в кадре два талантливых актера, как нельзя лучше – по крайней мере визуально – подходящих на выбранные роли. Отсутствие динамики, как внешней, так и внутренней, главный и определяющий недостаток фильма. На протяжении двух часов не возникает ни тревожного напряжения, ни саспенса. То, что начинается как психологический триллер, оборачивается едва ли не мелодрамой, пусть и с элементами хоррора, а заканчивается разочаровывающе банальным хеппи-эндом.
Благо, помимо довольно-таки примитивной фабулы, которую авторы тщетно пытаются раскрасить, отправляя Энди жить обычной жизнью, пока в его доме томится заложница, в фильме есть то, что принято называть атмосферой. От проработанного до мельчайших деталей интерьера квартиры-тюрьмы до данного вроде бы мельком, но в то же время исчерпывающего портрета пестрого, разного от квартала к кварталу Берлина. Рядом с по-европейски милыми домиками стоят громоздкие серые блочные высотки. Чтобы провалиться во временную воронку, оказаться там, где это время застыло, необязательно даже уезжать из центра – прошлое и настоящее, прогресс и упадок, восток и запад, больше ничем не разделенные, теснятся рядом. Город, все еще не «залечивший» нанесенные ему людьми раны, этих людей будто провоцирует – в брошенных домах множатся сквоты, опустевшие квартиры занимают новые жильцы. Кто знает, какие и для каких целей. Берлинский синдром – от слова Берлин.
