Гарри Бардин: "Компромисс с властью для меня невозможен"

Механические существа поглощают все живое на своем пути. Кадр из мультфильма

На минувшем Каннском фестивале в секции «Двухнедельник режиссеров» с успехом прошла мировая премьера фильма Гарри БАРДИНА «Слушая Бетховена». Обладатель «Золотой пальмовой ветви» (фильм «Выкрутасы», 1988), Бардин считает эту картину высказыванием о торжестве и величии свободы. О том, как создавалась картина, о своем кино и нынешнем ощущении жизни кинематографист рассказал кинокритику Антонине КРЮКОВОЙ.

– Гарри Яковлевич, метафора в вашем фильме точная и чрезвычайно выразительная: страшные металлические монстры, с каждым разом все более изобретательные, наступают на зеленые ростки, давят их, но те, несмотря ни на что, решительно прорастают вновь сквозь серые цементные плиты. Кажется, вопрос актуальности вашего фильма сегодня – риторический…

– Сегодня в России, я думаю, этот разговор особенно актуален. Образ этих лязгающих железных механизмов олицетворяет нынешнюю государственную машину. «Вихри враждебные веют над нами» – такое сейчас состояние страны. Я, переживший уже две оттепели, снова вступать в заморозки не согласен. Так что замысел возник из нашей действительности. Мы придумали этот образ с замечательным художником Кириллом Чёлушкиным, который сейчас живет в Париже. Все это время мы общались с ним по скайпу, обговаривая детали. Он по электронной почте присылал мне наброски, а я объяснял ему, как я все это вижу, он снова все перерисовывал и т.д. Вот так мы в конце концов и пришли к железным чудовищам, которые вы видели в фильме. Я никогда не пользуюсь компьютерной графикой, как сейчас модно. Все мои фильмы – это ручная работа.

– Тем не менее «Слушая Бетховена» внушает оптимизм, оставляет надежду на то, что мы прорвемся, – вы в это верите?

– Вот и директор Каннского фестиваля поблагодарил меня «за симфонию надежды», как он выразился. Я в это верю. И я должен дать зрителю надежду. И себе тоже. Но это не призыв к восстанию. Я считаю, что человек, покинув материнскую темницу, появляется на свет, с рождения руководствуясь свободой, – это главное. И если ему ее ущемляют, то для властей предержащих это чревато революциями, бунтом, бессмысленным и беспощадным…

– В ваших фильмах всегда много музыки, а в случае двух последних она звучит как главная тема. В «Трех мелодиях» это Сен-Санс, Массне и легендарная композиция Луи Армстронга Let my people go, в «Слушая Бетховена» – «Ода к радости» и Allegretto из Седьмой симфонии. Но что для вас первично – музыка или история?

– В фильме «Слушая Бетховена» сначала в голову пришла музыка, она довлела надо мной, и я не мог понять: зачем и почему? А через два месяца этих мук пророс замысел фильма, а дальше я уже придумывал, что и как это будет. Во-первых, я люблю музыку и считаю ее одним из составляющих компонентов фильма – она выражает и подкрепляет мою идею и работает на нее. Во-вторых, я предлагаю эту музыку зрителю, который смотрит фильм и испытывает те или иные чувства, а тех зрителей, кому она не известна, с ней знакомлю. В следующем фильме тоже будет музыка, я уже знаю, какая. Самому страшно до чертиков приступать к проекту с такой музыкой, но я уже написал сценарий.

– Предыдущие «Три мелодии» были частично сняты на зрительские пожертвования, на этот раз вы опять прибегли к краудфандингу, полностью собрав бюджет для «Слушая Бетховена». Почему не обратились в Министерство культуры?

– Закончив «Три мелодии», я решил больше туда не обращаться. Ведь министерство тогда выставило мне штраф в 200 тысяч за нарушение сроков производства, который мне пришлось заплатить, – никакие справки о том, что я был болен, представленные в министерство, не возымели действия. После такого этического финала я сказал себе, что с этими людьми больше общаться не буду. Хотя Мединский признался, что вырос на моих фильмах. Но я не доволен, каким вырос министр. За «Слушая Бетховена», выдвинутый на Каннский фестиваль, я отвечаю перед зрителями, чтобы они знали, что их кровные денежки потрачены не зря.

– Что для вас самое трудное в контактах с чиновниками министерства?

– Всегда нужно сохранять себя, свой позвоночник – не сгибаться, оставаясь самим собой в любой ситуации. Пока мне это удавалось. Во всяком случае, ни за один мой фильм мне не стыдно. Ни при советской власти, ни сегодня не было такого, чтобы я находился в разладе с самим собой, прогнулся, изменил что-то в своем замысле или сценарии. Это, конечно, непросто. Но я сейчас не буду жаловаться, чего мне это стоило, однако, если ты хочешь сохранить себя, оставаться верным профессии, значит, должен идти на какие-то издержки собственного здоровья, но не на компромисс. В моем понимании профессионализм – это бескомпромиссное доведение замысла до экранного воплощения. То есть без единой уступки, без всяких поправок на то, что не было денег, что была плохая погода, камера сломалась, пленку засветили и так далее – это никого не волнует. Зрителя уж точно. Я должен сделать так, как задумал. В этом смысле я не могу предъявить себе какие-то претензии, и когда пересматриваю свои фильмы, то меня ни разу не посетило сомнение – дескать, вот тут надо было бы переснять, а я не переснял, дал слабину, пожалел мультипликаторов. Я всегда всё доводил до ума, до кондиции и требовал этого прежде всего от себя самого, несмотря ни на какие проблемы, которые только и порождали во мне спортивный азарт преодоления.

Все мои фильмы, в том числе и «Слушая Бетховена», сделаны не в патриотическо-православном русле – они далеки от того, что хочет видеть власть. И следующий будет таким же, поэтому я не буду даже пытаться обращаться в министерство. Вот и сейчас буду заниматься привычным делом – собирать деньги.

– При этом министерство и Фонд кино обеспечивают бюджетами военно-патриотические, псевдоисторические проекты и особенно комедии – наверное, такой вкус у чиновников. Но причем здесь зритель?

– Конечно, это их вкус, а зритель смотрит американское кино и не ходит на российское. Если музыкальные пристрастия президента Путина не распространяются дальше «Любэ», то министра Мединского – дальше комедий. И что, он собирается финансировать проблемное кино, которое вскрывает какие-то язвы нашего времени, ставит вопросы перед обществом, заставляет его задуматься? У них есть определенная пропагандистская траншея, по которой они гоняют режиссеров. Если кто-то в нее не вписывается, то выскакивает из процесса. Я не могу понять, как мой сын Павел Бардин, которому сорок лет и у которого, казалось бы, самый продуктивный режиссерский возраст, не имеет возможности снимать. А он многое может рассказать про эту жизнь. Более того, сериал «Салам, Масква!», который он снял для Первого канала и который получил приз на фестивале «Движение» в Омске, уже семь лет лежит на полке.

– Какой, по вашему мнению, должна быть политика государства в сфере искусства?

– Они должны отстать от тех, кто занимается искусством, не давить, не покушаться на свободу мыслить и выражать свои идеи, о чем я и высказался в «Слушая Бетховена», не навязывать православие, военно-патриотическое воспитание, как власть это понимает. Что касается государственного финансирования, то идеальные взаимоотношения власти и культуры должны быть как у фон Мекк и Чайковского: деньги дает, а жениться не требует.

– Вам часто приходилось сражаться за свои фильмы?

– Практически за каждый. В советские времена давила цензура – приходилось отстаивать и сценарии, и уже готовые картины. Правда, экономически было по-другому: смету фильма я не знал, не интересовался, сколько стоит метр пленки. А сейчас, когда я стал еще и продюсером, поневоле приходится считать деньги, думать о том, чем платить людям, сколько стоит пленка, как починить крышу арендованного помещения, которое занимает моя студия «Стайер». К тому же наступают еще более сложные времена – к экономическим проблемам присовокупилась еще и вернувшаяся цензура, чего не было последние 15 лет. И хотя декретов на этот счет пока нет, она существует как негласное распоряжение.

– Год назад на телеканале «Россия К» («Культура») вам посвятили четыре вечера, тогда же прошла ретроспектива вашей анимации вместе с «Тремя мелодиями». Телевидение стало единственной возможностью, чтобы увидеть ваши фильмы?

– Получается, что так. Но еще DVD – фирма «Приор» недавно выпустила коллекцию моих мультфильмов, куда, правда, не вошел «Слушая Бетховена». Из того, что я снял в последние годы, единственный «Гадкий утенок» был в прокате. А «Три мелодии» показали только в кинотеатре «Пионер» и в клубе «Эльдар». Но и эта картина, и «Слушая Бетховена» не являются прокатными единицами, потому что их хронометраж – 18 и 10 минут – для этого не подходит. Раньше существовала практика, когда несколько старых моих фильмов плюс новый можно было бы объединить в блок для показа в кинотеатрах, что я и предлагал, но прокатчики не заинтересовались.

Я понимаю, что «Слушая Бетховена» федеральные каналы не возьмут. Кроме вот этих вечеров на «Культуре», они уже 25 лет меня не показывают, исключив из списка живых. Когда с Первого канала мне позвонили с просьбой об интервью, я ответил, что их зрители меня не знают, и отказался.

– Телевидение вообще не показывает авторскую анимацию, хотя, помнится, в 2011 году на знаменитой встрече тогдашнего премьера Путина с аниматорами говорилось о том, что надо решать этот вопрос, однако до сих пор ничего не изменилось. Почему деятели отечественной мультипликации бездействуют?

– Ну а что вы предлагаете – брать арматуру и двигаться на «Останкино»? Ведь эта встреча на самом деле не имела существенных результатов, хотя на ней говорилось о больших вложениях государства в нашу отрасль, о серьезном подходе к анимации, но воз и поныне там. Тех пятисот миллионов рублей, которые Путин тогда отписал, хватило разве что на латание дыр. А в принципе нужно было организовать академию для подготовки мультипликаторов, сделать все необходимое для того, чтобы, как говорят китайцы, цвели все цветы: и авторская, и коммерческая, и рекламная продукция – все это должно быть и развиваться. Мы многое теряем из того, что было наработано в советское время, и в какой-то степени предаем школу советской анимации, которая была замечательная. К сожалению, распалась связь времен. Такие качества нашей мультипликации, как лаконизм, метафоричность высказывания, неподражаемая авторская интонация, свое лицо и свой стиль, которыми она всегда отличалась, мы можем утратить в связи с засильем коммерческого диктата продюсеров, которые хотят получить прибыль, побуждая режиссеров снимать полнометражные фильмы. То, что делается сегодня, конечно, ниже среднего уровня советской мультипликации, но народ не очень щепетилен и принимает то, что есть: шевелится, и слава богу.

– Вы как-то сказали, что некоторые наши мультипликаторы считают, что нужно поскорей запрыгнуть в американскую телегу, чтобы привлечь массового зрителя. Им это удалось сделать: нынешние полнометражные анимационные фильмы снимаются в подражание американским – как вы их оцениваете?

– Продюсеру нужны конкретные деньги, он изучает спрос рынка, а рынок таков: российский зритель подсел на американскую мультипликацию. Значит, вослед этому успеху надо делать нечто похожее – то, что будет съедено. То есть, если там делают гамбургеры, то и нам надо делать не бутерброды, а гамбургеры. У нас почти нет удачных примеров полнометражной анимации. Я не поклонник всей этой незатейливой былинной эпопеи про богатырей: это больше американский продукт, нежели российский, – по рисунку, по движению, по монтажу. И, конечно же, это не национальный наш продукт. Очень редко бывают удачные вещи – скажем, сериал «Маша и Медведь» имел большой коммерческий успех, куплен многими западными странами. Ребята, которые его затеяли, доказали, что на нашей основе можно сделать качественное кино. Это коммерческая мультипликация, но высокого класса. А с авторской дела обстоят плохо, потому что ее никто не видит, продюсеры в ней не заинтересованы, потому что навара с этого не имеют. Как правило, она не дотягивает до полного метра – обычно это высказывание, метафора на 10–20 минут, что не имеет спроса на рынке.

– Вопреки продюсерской незаинтересованности авторская анимация все же существует – скажем, петербургский режиссер Константин Бронзит был даже номинантом нынешнего «Оскара». Кого еще вы можете назвать из аниматоров, которые сегодня занимаются авторским кино?

– Могу назвать Александра Петрова, который, правда не знаю, снимает ли «Алые паруса», а если снимает, то это будет пуля. Михаил Алдашин, Иван Максимов, Михаил Тумеля замечательные, очень талантливые аниматоры. Молодых я не очень хорошо знаю, но не так давно был во Франции на биеннале по драматургии анимации и познакомился там с Наташей Чернышевой, которая сняла свой первый фильм, завоевавший немало международных призов. А показала она мне тогда незаконченную картину, над которой работала, а теперь, наверное, закончила – я был просто очарован. Я всегда испытываю радость, когда встречаю талантливых людей. Наташа из Екатеринбурга, где довольно сильная школа анимации, но училась она во французском городе Валансе, там же и проходила практику. Есть у нас замечательная Лиза Скворцова с ее превосходными «Колыбельными мира». Я думаю, что Россия в этом смысле богата на таланты. Другое дело, что они учатся за рубежом, а не у себя в стране, но, к сожалению, у нас такой возможности нет. А нужно бы успеть передать опыт советской мультипликации молодым, которые встают на крыло, чтобы они понимали, что история этого искусства начинается не с их дня рождения, что было много хорошего и до них, и чтобы они брали на вооружение все то, что было достигнуто.

– Вы ни с кем из коллег не общаетесь?

– Ну, в общем-то, очень редко. Я действительно живу на отшибе, делаю свое дело, и все. Не вхожу ни в какие ассоциации, вышел из Союза кинематографистов, который, на мой взгляд, себя исчерпал, а под руководством Михалкова он становится бессмысленным, потому что никакое это не братство, а просто властная вертикаль его самого. Пусть он и радуется, но только без меня.

– Вы подписали «Манифест в защиту демократии», где говорится о современной внешней и внутренней политике государства, в частности, о возврате к диктатуре и подавлению свобод. Это подлинный текст, который вы действительно прочли, и есть ли толк от таких манифестов?

– Да, этот текст мне прислал Лев Пономарев, и я его подписал, потому что согласен с каждым его словом. Обращение интеллигенции в защиту демократии должно быть услышано – если не властью: она глуха, то хотя бы нашими соплеменниками – российскими гражданами, что есть люди, которых это заботит, в надежде, что их так же заботит, как и нас, и что они находят своих единомышленников – подписантов. Вот в чем и заключается толк этого манифеста.