Сергей Пускепалис: "Нет тут жанра, жанр – жизнь"

Алексей Серебряков и Ася Домская в фильме Пускепалиса. Кадр из фильма «Клинч»

В российский прокат выходит «Клинч». Дебют актера и театрального режиссера Сергея Пускепалиса в качестве кинорежиссера и экранизация одноименной пьесы Алексея Слаповского. Про учителя, который вместе с семьей попадает в собственной квартире в «заложники» к таинственной девушке с улицы. Сперва она крадет на улице его портфель, а потом проникает в дом. Главные роли исполнили Алексей Серебряков, Агриппина Стеклова и актриса-дебютантка Ася Домская. Обозреватель «НГ» Наталия ГРИГОРЬЕВА поговорила с Сергеем ПУСКЕПАЛИСОМ  о театральности в кино, о том, кто кого мучил на съемочной площадке и что значит, когда жанр фильма – жизнь.

– Несколько лет назад вы ставили пьесу «Клинч» Алексея Слаповского в театре. Почему для дебютного фильма выбрали ее же?

– Оптимизация рисков в первую очередь. Это первый шаг мой в эту область, уже изведанную, но в другом качестве, поэтому хотелось понимать, что будет с публикой, важен ли материал людям, интересен, будет ли вызывать определенные чувства. Потому что иначе это все превращается в рассказ в тихой комнате самому себе. Но, наверное, это не мой случай, все-таки хочется поделиться, как можно большему количеству людей рассказать то, что тебя печет. Именно поэтому тот успех и та реакция публики, которая уже была мной испытана, так сказать, опробована в Уфе (спектакль «Клинч» был поставлен в 2005 году в Национальном молодежном театре Республики Башкортостан имени Мустая Карима. – «НГ»), сыграли немалую роль в выборе материала для предложения продюсерам. Ведь очень важно найти деньги – иначе можно сколько угодно снимать фильмы у себя в голове. Они должны как-то реализовываться. А в этом случае я приходил к одному, второму, третьему продюсеру и говорил: «Ребята, ну это верняк. Это будут смотреть. Я знаю, как это сделать, и знаю, что эта тема вызовет некий отклик».

– То есть вы нацеливались все-таки на зрительское кино? Почему будут смотреть «Клинч»?

– Потому что это кино, сочетающее в себе все. Я даже сам не понимаю, хорошо это или плохо. Оно и зрительское, и в то же время глубокое, интеллектуальное. Даже группа «Би 2», которая написала к фильму саундтрек, это тоже своего рода интеллектуальный рок, рок для взрослых, скажем, а не просто мелодия и энергия. Но тем не менее «Би 2» слушают совершенно разные люди – вот и это кино такое же, по крайней мере мне хотелось его таким сделать.

– Как тогда вы определили бы его жанр? Вот у Слаповского пьеса подписана как «психологический боевик».

– (Смеется.) Нет тут жанра, жанр – жизнь. Как говорил Оскар Уайльд – о серьезном несерьезно, о несерьезном серьезно. Этот принцип нами и здесь соблюдался. Те, кто знаком с драматургией и с романами Слаповского, знают о парадоксальности его мышления, о попытке разобраться в том, кто мы, откуда, зачем. Можно назвать это фантастическим реализмом, который вообще Пушкин придумал в свое время. Что такое жанр? Это же мелодия, интонация. У нас с утра до вечера меняется сотня жанров: днем кого-то похоронили, а вечером поужинали. Так что не бывает уже чистого жанра, и в искусстве в том числе.

– Жизнь жизнью, но при этом у вас почти отсутствует в «Клинче» какой-либо социальный контекст. В отличие от большинства новых российских фильмов.

– Он присутствует в качестве своего рода еще одного предлагаемого обстоятельства.

– И тем не менее получается, как мне кажется, все равно такая вневременная и внепространственная история…

– Мне уже сейчас больше интересно вас спрашивать, как вы это увидели (смеется.) Можно было добавить больше социального контекста, но, видите, не добавил – это блюдо получилось таким.

– В работе над фильмом больше помогал опыт актера кино или режиссера театра?

– И то, и другое. Моими учителями стали мои режиссеры, с которыми я работал. Это и Алексей Попогребский, и в целом замечательная атмосфера создания фильмов кинокомпании «Коктебель», «детенышем» которой меня можно назвать, и другие режиссеры, с которыми мне посчастливилось работать – Вера Сторожева, Олег Погодин. Все режиссеры – мои учителя. У кого-то я взял одно, у другого – другое. А мой театральный опыт помог тем, что я знаю, как нужно разбирать материал так, чтобы он был интересен для актера. С другой стороны, в фильме такой состав, что особо и разбирать ничего не надо. Алексей Серебряков сам разберет, что хочешь. И Агриппина Стеклова тоже. А дальше уже в их поле влияния попали замечательные молодые ребята Ася Домская и Вячеслав Евлантьев. Главное было не мешать. Просто подсказывать какие-то вещи, которые по камере смотрелись выгоднее, эффектнее, живее, скажем. Остальное – уже их дело, они сами там друг друга мучили.

– Откуда появились актеры на роли? Как выбирали?

– Все само собой как-то возникли по ходу моей жизни и моих попыток найти подход к этому материалу. Кроме главной героини, которая является этаким винтом, содой всей этой истории. С ней пришлось повозиться, поискать сочетание несочетаемого, которое там присутствует. В итоге появилась Ася Домская, которая, только когда первый раз посмотрела фильм на фестивале в Выборге, сказала: «Теперь я поняла, что от меня хотели». Потому что трудно было это объяснить, надо было бы посвятить многие месяцы тому, чтобы девчонку настроить на нужный лад – в театре у меня получилось это сделать, но на это тогда ушло около четырех месяцев. А в кино другой  ритм, так что нужно было просто угадать с личностью и с ее возможностями. Ася, на мой взгляд, блестяще с этим справилась, она как раз вызывает нужные чувства – сначала неприязнь, потом смех, потом сочувствие. Путь этот ею пройден замечательно.

– Вы сказали про долгую и кропотливую работу с актерами в театре и о том, что в кино нет такой роскоши – какие еще, как режиссер, почувствовали для себя отличия?

– Ничего нового, надо сказать, я для себя не открыл. Только больше убедился в том, что театр – это воспитание, а кино – это использование. Поэтому в театре не могут работать непрофессионалы, там нужно быть подготовленным, понимать свое тело, владеть психофизикой. А в кино в случае с актерами – это использование, калиф на час. Зато материал остается на века. Театр, он же из снега весь, сегодня сделали – завтра растаяло. А кино прямо пропорционально – быстро сделали, но осталось навсегда.

– Но все же вы сохранили в фильме эту театральную камерность, ощущение замкнутого пространства, сцены.

– Конечно, самим материалом предполагалось, что это своеобразная банка – они замкнуты в этой квартире. Как в «Иронии судьбы», в «Гараже», в фильме «Дорогая Елена Сергеевна» – да и во всех фильмах моего любимого режиссера Эльдара Александровича Рязанова. И от этого конфликтов не становится ни меньше, ни больше. 

– А откуда взялся фантастический финал, которого нет в пьесе?

– Не рассказывайте только никому, чем заканчивается! По ходу работы я понял, что таким образом, после такого финала, зритель уйдет с сеанса, а фильм этот у него останется. И останутся вопросы: «А если его опять догонят? А если это? А если то?» И это нескончаемая круговерть, нескончаемый поиск ответа на вопрос «Кто я?» Один критик написал, что это вообще-то история про совесть. А она – чистый зверь, как Пушкин говорил. Вроде от нее ушел, а она опять – неприятная особа.