Игорь Гуськов
Актер, готовый ответить на любой вызов. Фото Игоря Гуськова
Знаменитый американский актер Эдриан Броуди стал гостем Международного кинофестиваля «Меридианы Тихого». Во Владивосток Броуди, воспользовавшись паузой в съемках в Бельгии, приехал в новом образе, с почти мефистофелевской бородой. Такой перемены потребовала его новая роль в историческом блокбастере Ли Тамахори «Император», в котором актер перевоплощается внешне и внутренне в Карла V, последнего европейского правителя, официально коронованного римским папой в первой половине XVI века. C Эдрианом БРОУДИ для «НГ» побеседовал журналист Игорь ГУСЬКОВ.
– Вы любите менять амплуа и жанры: «Пианист», «Поезд на Дарджилинг», «Кинг-Конг», «Хищники», «Полночь в Париже» и «Хлеб и розы».
– Здорово, что актеры могут постоянно меняться, быть хамелеонами в зависимости от ролей, которые им предлагают. Однако часто бывает, что после одной удачно сыгранной роли режиссеры начинают делать только однотипные предложения. После ленты «Пианист» мне предлагали роли того же плана. Но я не люблю однообразие. Я люблю роли, которые заставляют выходить из зоны комфорта.
– Теперь вы сыграли в фильме Сарика Андреасяна «Ограбление по-американски», мировая премьера которого две недели назад прошла в Торонто.
– Это был прекрасный опыт. Я был очень рад поработать с Сариком. Было весело. А мне как раз очень нравятся такие фильмы, которые обладают определенной стилистикой и позволяют быть чуть-чуть несерьезным.
– Странно, в вашей такой богатой на разные жанры фильмографии так мало любовных историй и мелодрам. Режиссеры не видят вас в амплуа героя-любовника?
– На самом деле у меня было достаточно таких ролей, особенно в то время, когда я играл в фильмах режиссеров малобюджетного независимого кино. Я хотел бы стать продюсером, а может быть, и режиссером красивой истории любви, чтобы сыграть в ней вместе с какой-нибудь прекрасной актрисой. Очень бы хотелось передать всю сложность этого чувства, все его оттенки, всю его многогранность. Кино сегодня не так часто дает такой шанс.
– В вашем последнем фильме «Третья персона», который выйдет в России на экраны в конце года, вы как раз играете героя-любовника. И ваш герой готов отдать буквально все за свою любовь. Насколько вы сами в жизни готовы пойти на все ради своей любви?
– Мне тяжело ответить на этот вопрос, потому что чувства и их глубина – вещь очень индивидуальная. И кто-то может пойти под влиянием этих чувств на какие-то самые решительные поступки, на которые другой человек может оказаться не способен. Это все очень индивидуально. И очень лично.
– Зато вы прекрасно знаете, чего вы хотите как продюсер. Снова в списке спродюсированных вами картин – жанровая эклектика и разнообразие, на полюсах которой триллер «Джалло» Дарио Арженто и драма Тони Кэя «Учитель на замену».
– Меня интересует творческая сторона процесса кино. Когда вы знаменитый актер кино, ваше мнение тоже что-то значит, и, возможно, режиссеры будут к вам прислушиваться. Но когда вы продюсер, вы лучше контролируете ситуацию и можете определять направление, по которому будет двигаться ваше кино, и добиваться того, что идеи будут воплощаться так, как хотели бы именно вы. Именно поэтому я пробую себя как продюсер, хочу, чтобы появлялись интересные фильмы, интересные для меня, а значит, и для зрителей, чтобы появлялись роли, которые будут бросать вызов мне самому. Как продюсер я стремлюсь сделать все от меня зависящее, чтобы в процессе съемок не потерялась та идея, которая есть у автора фильма, и чтобы она смогла дойти до экрана и зрителя во всей своей полноте.
– То есть у вас стремление подчинить себе обстоятельства? Поясню. В детстве вы мечтали стать магом и в 12 лет при поддержке вашей матери начали выступать с программой фокусов на детских вечеринках. В этом году мы вас увидели в телесериале «Гудини». В юности вы брали уроки игры на фортепиано, а в 2002 году вы сыграли Владислава Шульмана у Романа Поланского в ленте «Пианист», роль, за которую вы получили американского Оскара и французского Сезара. Было ли все это случайностью или можно увидеть в этих совпадениях некие знаки судьбы? То есть человек сам строит свою жизнь или все-таки есть фатум и судьба?
– Мне бы самому хотелось знать ответ на этот вопрос. Но я его не знаю. Жизнь предлагает каждому из нас какие-то возможности и в определенном смысле бросает нам вызов. И нужно всегда держать ухо востро и быть очень внимательным к тому, что предлагает тебе жизнь, чтобы расслышать шум судьбы, разглядеть какие-то знаки, увидеть ситуации, которые могут вам помочь разобраться в будущем. Вы должны быть в состоянии готовности эмоциональной и физической, чтобы иметь возможность эти знаки узнавать и ощущать, чтобы в итоге иметь возможность влиять на свою собственную судьбу.
Мне повезло, что мои родители прекрасно меня понимали и стремились дать мне возможность заниматься тем, что мне подходило по характеру и что мне помогало развивать какие-то мои склонности. Они никогда не заставляли меня быть тем, кем им бы хотелось, чтобы я был.
– Ваше участие как композитора в небольшом документальном фильме Ребекки Дрейфус «Автопортрет с идущими домой коровами и другими работами: Портрет Сильвии Плачи» (2008), посвященном вашей матери, можно считать как раз неким приношением ей в знак благодарности за то внимание, которое она вам всегда уделяла?
– Нет, что вы. Я и так ей благодарен каждый день за все, за все. Маме понравилась одна моя пьеса, и она сама попросила меня дать именно эту музыку к фильму о ней. Я думаю, что я написал эту мелодию под влиянием того, что вырос в Квинсе, пригороде Нью-Йорка. И маме как раз понравилось в этой пьесе восточно-европейское звучание, которое пришло из Квинса и которое чувствовалось в этой музыке: сама мелодия, минорные аккорды, легкая грусть. Но она сказала: «Давай только уберем оттуда барабаны». И я выполнил ее пожелание.
– Тогда же в юности вы посещали Высшую школу исполнительного искусства Ла Гардия, где познакомились с разными техниками актерской игры. Вы неоднократно говорили о важности для вас системы Станиславского. Можете ли вы сегодня сказать, что в своей работе придерживаетесь этого метода или стараетесь оставаться в подходе к ролям натуральным и естественным?
– Я бы сказал, что для меня это комбинация некоторых индивидуальных подсознательных вещей, которые помогают мне в работе. С другой стороны, невозможно не признать влияния метода Станиславского на работу актера над ролью и актерского искусства. Всегда важно понимать, что происходит с человеком в эмоциональном плане и в психическом, это очень важно для актера. Метод Станиславского, конечно же, помогает мне, когда мне нужно вспомнить и заново пережить какие-то состояния, какие-то эмоции, какой-то опыт вспомнить. Его метод научил меня существовать, а не показывать. С этой точки зрения его система и подход к игре актера остаются для меня важными и сегодня.
– Нет ли противоречия с методом Станиславского в работе над ролью многих американских звезд, которые для того, чтобы сыграть умалишенного, приходят в сумасшедший дом на месяц, а чтобы сыграть боксера – готовы набирать 20 лишних килограммов. Ведь, казалось бы, достаточно проанализировать персонаж, вжиться в роль, войти в круг света и сыграть предложенную роль. Нет ли здесь попытки получить результат через внешнее заимствование?
– Это и есть метод! Если я играю полицейского, то я не могу просто смотреть на полицейских в других фильмах, сыгранных другими актерами, и притворяться, что я вот так стреляю из пистолета. Мне нужно это пережить, мне нужно это прожить! То же самое, когда я играю психически нездорового человека. У меня, к счастью, никогда не было такого опыта, я не болел, но я должен понимать, как чувствует себя нездоровый человек. Так, чтобы достоверно его изобразить на экране. Поэтому я действительно пойду в сумасшедший дом и посмотрю все своими глазами, постараюсь сам себя немножко загнать в эти рамки. Не до конца, конечно, но чтобы немножечко хотя бы почувствовать, как себя ведет человек в этих обстоятельствах и в этом месте и что происходит с этим человеком. В противном случае я не могу считать, что это нечто аутентичное – этот образ, который создан на экране. Он будет недостоверен! А если я сам понимаю, что показываемое недостоверно, то как я могу заставить зрителя верить в это? Это и есть метод.
Можно сыграть голодного человека, но нельзя притвориться человеком, умирающим от голода. И если вы получили такую роль, то это становится сферой вашей ответственности. Вы должны прожить это, вы должны понять – каково это. Но сыграть это, не получив такого опыта, вы не можете. Если вы не согласны морить себя голодом, чтобы почувствовать, каково это, то отдайте эту роль другому актеру.
