Муки раба Соломона

«12 лет рабства» – неоднозначное кино. Оно обречено на внимание. При сопутствующих обстоятельствах оно обречено и на успех. Фильм Стива Маккуина, «выстрелившего» до этого картинами «Голод» и «Стыд», сейчас называют одним из главных претендентов на «Оскар». И правда: режиссер в нем достиг невиданного для себя прежде художественного уровня. Это скорее не кино – живопись. И все же некоторые сочтут «12 лет рабства» худшей работой талантливого британского автора. 

 Соломона Нортапа, свободного чернокожего музыканта, похищают в Вашингтоне и отправляют в Новый Орлеан. Там его продают в рабство. Прежде добропорядочный семьянин, образованный, начитанный, с изящными манерами, Соломон начинает свою одиссею в жестоком мире, где нет людей – есть вещи. 

Собственно, происходящее отсылает не только к «Одиссее» с ее структурой вечного возвращения. Нортап, подобно Улиссу, человек умный, а сыгравший его Чиветел Эджиофор за счет харизмы и какого-то удивительного естественного аристократизма как может привлекает к фигуре Соломона все внимание. Проблема в том, что не всегда получается. Здесь «12 лет рабства» скорее обращаются к «Божественной комедии», где главный герой был наблюдателем. Как и в творении Данте, у Маккуина героем становится место действия, а вовсе не человек. У Данте ад, у Маккуина – Луизиана с ее рабами и рабовладельцами. В общем, тот же ад, только хуже. 

Что касается кинематографических параллелей, то «12 лет рабства» неизбежно напомнят о недавнем фильме Квентина Тарантино «Джанго освобожденный». Но если Тарантино активно пользовался иронией, доводил до абсурда диалоги (там слово «ниггер» звучит чуть ли не в каждой фразе), то здесь подход иной. Юмора минимум. Натурализм в сценах насилия не имеет под собой эстетической почвы и устремляется от документальной сферы к метафизическим просторам. Насилие тут – образ, а жестокость – просто способ уничтожения человеческой личности. Последняя бьется как о невыносимые условия труда, так и о невозможность побега. За красоту отвечают виды природы. Это, а также некоторые религиозные позиции вполне позволяют привести еще одно сравнение: «Страсти Христовы» Мэла Гибсона – тоже кино, стремящееся к живописи. 

Визуальная составляющая «12 лет» заслуживает отдельного упоминания. Закольцованное повествование (фильм начинается с середины описываемых событий) ведется с некоторой монтажной аритмией – динамичные кадры перемежаются с долгими планами лиц, быта и природы. Порой экс-художник Маккуин и оператор Шон Боббит выдают нечто и вовсе сравнимое с живописью Тернера или фильмами-полотнами Терренса Малика. Только природа у Малика – философская категория. Область, где Бог и человек заключают мир. Здесь синтез иной – красоты и безумия. 

Впрочем, Бог тоже есть. Хлопковая тля, снятая крупным планом (макросъемка тут частое явление), трактуется рабовладельцем Эдвином Эппсом, которого блистательно сыграл Майкл Фассбендер, как кара Господня «за ниггеров». Эппс же читает Евангелие от Луки: «Раб же тот, который знал волю господина своего, и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много». Другой персонаж – Уильям Форд, сыгранный Бенедиктом Камбербэтчем, – тоже читает своим рабам из Библии. Он и милосердию не чужд: разговаривает с Соломоном на равных, жмет ему руку, дарит скрипку. Но не отпускает. Как он похож на малодушных персонажей классической русской литературы… Когда Соломон лежит на полу в прихожей Форда и пытается объяснить, что его пленили, хозяин дома отвечает: «Я не хочу про это слышать». Положительные персонажи тут главным образом просто сочувствуют. Одного из них – Басса, сыгранного Брэдом Питтом, – Соломон встретит после религиозного катарсиса, когда присоединится к хору над могилой мертвого негра. 

Очень спорной при всем великолепии картинки и обилии образов становится музыка. Попросту говоря, партитура Ханса Циммера портит впечатление от фильма. Действительно, талантливый композитор, видимо, еще со времен «Гладиатора» взял курс на самоповторы. Сама по себе музыка, может, и хороша, но очередные вариации из «Начала» и «Темного рыцаря» очевидны.
В «12 годах» сконцентрированы большие дозы «химии кино». Но что-то не так. Если раньше Маккуин обращался к дихотомии телесного и духовного и тем выигрывал, то в последнем фильме акценты смещаются. Дихотомия формально на месте, однако концентрация ее настолько мала, что кино начинает бороться с самим собой. Новые смыслы обнаружить в нем крайне сложно, что приводит к парадоксу – люди пришли смотреть авторское кино, ожидая вызова и сложности. Да, Маккуин оригинален – он усложняет фильм. Но, снимая эти наслоения, обнаруживаешь достаточно простые смыслы. Рабство и безволие – плохо. При этом рабы все – и самые чернокожие, и их белые владельцы, которые зависимы от алкоголя, долгов, профессий, жен и т.д. Проста и история о том, как хороший человек попал в плохой мир и 12 лет мечтал о возвращении к любимой семье. Кто-то найдет историю банальной. Вот только положительные персонажи уже давно перестали быть банальностью.