Игорь Гуськов
– Как получилось, что вы согласились сыграть в этом достаточно своеобразном фильме? Тем более что это всего третья картина в фильмографии молодого режиссера.
– Я была знакома со второй его лентой – «Франция», которая по стилю совершенно отличалась от этого его нового фильма. Мое любопытство подтолкнуло меня к решению согласиться сняться у Бозона в его новой картине, кстати, именно поэтому же я могла и отказаться от роли, потому что по прочтении сценария было совершенно невозможно представить, что же из этого может получиться. А сценарий, который он мне предложил, был удивительным, необычным и очень смешным. В то же время он, на мой взгляд, очень верно представлял современную Францию и нашу жизнь сегодня. Сценарий оказался совершенно похож на самого Сержа, на его мир. А я всегда ищу в режиссерах особый мир, и мне хочется сниматься именно у режиссеров с особым мировосприятием, с непохожим ни на кого взглядом на вещи.
– Хотелось бы поблагодарить вас за смелость, за то, что вы согласились на роль, которая выламывается из ряда героинь, которых мы привыкли видеть в вашем исполнении в последние годы. Перед нами предстает женщина-полицейский из высших чинов, в личной жизни которой главенствуют любовные страсти в тонах садо-мазо. Рисунок этой роли – следование указаниям режиссера или мы становимся свидетелями ваших собственных эксцентричных находок?
– Ну не думаю, что я образец смелости, как вы мне приписываете. Потому что не думаю, что эта роль могла стать разрушительной для меня и моей карьеры. Она как раз и привлекла меня тем, что это одновременно очень странная и смешная роль. Если же вернуться к вопросу, то я ничего не изменила в диалогах и в сценах, которые были для меня написаны. Я могла бы попытаться это сделать. Потому что, как ни странно это звучит, когда мы стали читать сценарий вместе с другими актерами, у нас сложилось впечатление, что мы не сможем сыграть те диалоги, которые были нам предназначены. И такое очень редко со мной случается, потому что обычно, когда читаешь сценарий, сразу понимаешь, как ты можешь это сыграть. На самом деле, как только мы стали играть, поняли, что можно было так странно написать диалоги, и на экране они в сочетании с особым стилем режиссера выглядят очень естественно.
Мне стал еще более понятен огромный потенциал этой роли для меня как актрисы. Режиссер очень точно представлял, как хочет снимать фильм. И в начале съемок из-за всего вышесказанного у нас были легкие разногласия. Но как только съемки стали двигаться вперед, пришло взаимопонимание.
– Некоторые значительные французские критики пытались найти определение вашей игры в кино, как, например Жан-Мишель Фродон, который писал, что у вас «очищенный и строгий стиль игры». Вы сами пытались когда-нибудь сформулировать ваши правила игры и перевоплощения?
– Да, часто это работа, идущая скорее от рассудка. Мне приходилось видеть такие комментарии. Может быть, они появлялись потому, что иногда я играла в слегка стилизованной манере. Но мне самой всегда казалось, что я очень натуральна. И как правило, я выражаю на экране чувства и переживания практически так, как я их выражаю в своей собственной жизни, то есть близка к себе самой в жизни. Поэтому мне забавно читать потом, что мой стиль достаточно формализован и, может быть, сух. Но мне-то кажется, что, играя так, я более близка к реальности и к правде жизни.
Интересно в связи с этим заметить, что часто люди, приходя в кино, ждут в итоге, а в театре я бы это понимала и принимала больше, что актеры должны быть более экспрессивны, чтобы игра их была более приподнята, более искусственна, что ли, и, таким образом, отличалась бы от окружающей их жизни. То есть тогда многие зрители были более расположены признать, что вот это и есть актерская игра.
– Не могу в продолжение предыдущего вопроса не спросить вас про метод Станиславского.
– Не могу сказать, что даже само словосочетание мне о чем-то говорит. Нет, конечно, я знаю, что это такое. Я училась в театральной школе, и мы занимались этюдами, и преподаватели нам много об этом говорили. Но я не могу сказать, что как-то это меня коснулось. Я живу инстинктом в прочтении будущих ролей. Я читаю сценарий, общаюсь с режиссером и часто доверяю какому-то чувству внутри себя, которое меня ведет и подсказывает какие-то решения. Много для меня значат какие-то размышления в ходе чтения сценария и моего знакомства с ролью. А потом я выхожу на съемочную площадку и пускаюсь, если так можно сказать, в настоящую авантюру. Каждая новая роль для меня – настоящее приключение!
– Вам довелось не только в кино поработать с выдающимися режиссерами. У вас и в театре случились незабываемые и очень разные встречи: Ясмина Реза, Боб Уилсон, Кшиштоф Варликовский. Как вы попадали в такие разные театральные проекты?
– Всегда все зависит от желания режиссера работать именно с вами. И для меня это было несомненной удачей, что эти люди выбирали именно меня. С Ясминой Реза меня связывает многолетняя дружба, и когда она предложила мне сыграть в спектакле по пьесе «Резня» в ее собственной режиссуре и практически стать первой исполнительницей роли (это была мировая премьера пьесы, и И. Юппер сыграла роль, которую потом на экране в фильме Р. Поланского воплотила Кейт Уинслет. – «НГ») – я сразу согласилась, ведь от таких предложений не отказываются.
С Уилсоном и Варликовским было иначе. Сначала были случайные встречи, потом их спектакли готовились в парижском театре «Одеон». Было общение. Мне как можно больше хотелось понять их устремления, движение их работы. И оба спектакля потом предполагали длительные гастроли по миру, что в случае с «Квартетом» Мюллера в постановке Уилсона, что с «Трамваем «Желание» в трактовке Варликовского.
– Вы даже чуть было не доехали до России с последним.
– Да, была такая история. И всем нам очень хотелось показать эту работу в Москве. Но случились разные трудности, в том числе с правами на пьесу. После годового турне с этой постановкой наследники Уильямса резко и бесповоротно запретили показ этого спектакля.
– Когда вы работали над ролью Бланш, вам не показалось, что это слишком вольная и искусственная трактовка как самого образа, так и пьесы Теннесси Уильямса? Варликовский добавил в ткань уже практически совершенной пьесы огромное количество текстов других авторов, доведя спектакль до почти пятичасовой длительности.
– Не соглашусь с вами. Это была очень интеллигентная интерпретация самой пьесы. В пьесе Бланш Дюбуа преподает литературу и говорит о Мольере и об Александре Дюма. Варликовский подхватывает мысль Теннесси Уильямса в только ему присущей манере и добавляет отрывки из текстов этих писателей в ткань спектакля. Моя героиня декламировала отрывки из Флобера, Дюма, Эсхилла и Еврипида в моменты легкого, можно так сказать, помешательства. Мне задумка режиссера показалась прекрасной, и такая идея интерпретации героини – не похожей ни на кого. Наследники же прав Уильямса не были согласны с такой трактовкой. Они сдерживались целый год. И позволили нам отыграть этот спектакль в Европе и даже в одной-единственной англоязычной стране, в Австралии. Но как только зашел разговор о показе этой работы в Нью-Йорке и начались переговоры об этом, они тут же вмешались и наложили запрет на дальнейшие показы этого спектакля. Как я понимаю, предполагалось, что в России мы покажем этот спектакль уже после Америки. Но, как видите, не получилось.
– Вы сказали, что какие-то режиссеры хотели работать с вами. А случалось ли вам искать контакт с режиссерами и авторами, с которыми бы хотелось работать вам самой?
– Я скажу – да. Я думаю, мне, как и всем актрисам в мире, хотелось бы встречать каких-то режиссеров, которые мне нравятся, в которых я верю. Но чаще встречи происходят просто через экран, ты смотришь фильм и не знаешь, что именно этот режиссер мечтает снять тебя. Однажды в моей жизни был такой случай. Я увидела фильм американца Хэла Хартли «Верь мне» и решилась написать ему письмо. Позже мы встретились и сняли вместе фильм «Любитель».
Но вообще я полагаюсь на встречу. Ведь жизнь полна поездок, путешествий и встреч, встречаешь новых людей, пересекаешься с теми, кого уже знаешь. И иногда что-то случается, что-то новое и неожиданное. Какие-то встречи срабатывают, а какие-то нет. Но живая встреча, как мне кажется, решает все.
Дарья Гармоненко 