Вспышки на солнце

В 1988 году в воспоминаниях об Андрее Тарковском актер Юрий Назаров писал: «Каждый, кому доводилось встречаться с Андреем Арсеньевичем, знает своего Тарковского». Эта простая формула очень точно описывает прошедшие со 2 по 5 апреля вторые международные междисциплинарные научные чтения «Андрей Тарковский. Контекст 2013». Да и не только их, а вообще долгие и сложные отношения режиссера со зрителем - с каждым по отдельности.

Картинами Тарковского восхищаются больше пятидесяти лет, но, особенно в последнее время, часто задаются вопросом: «А почему он?». Контекст 2013 года - это та среда, которая должна была повлиять на исследования, сформировать в них ответ на вопрос преподавателей ВГИКа или поклонников кино, которых интересует, в чем причина такой любви к режиссеру «Зеркала» и «Андрея Рублева».

Ответа, конечно же, нет, да и ищут его, кажется, все не там. Находят близость его творчества с произведениями Достоевского, Ницше, анализируют с позиции словенского философа Славоя Жижека, большого поклонника Фрейда и Лакана, находят полемику на уровне образов с картинами Ламориса, Эйзенштейна и Ромма. И все равно целостная картина не складывается, возникают только какие-то новые обрывки, вспышки на солнце. Вспоминаются слова Тарковского о Бахе, записанные композитором Эдуардом Артемьевым: «Любое определение, когда дело касается настоящего искусства, такого мощного таланта, какой был у Баха, бессильно и ничего не решает, ибо музыка Баха дает непосредственный импульс в твою душу, и ты его чувствуешь».

То, что чувствуешь, нередко трудно передать словами. Даже Юрий Норштейн, замечательно рассуждающий о поиске кадра или мизансцены в мультфильме, говоря о режиссере переходил к каким-то обобщениям, предполагал, не находил слов, призывал посмотреть финальную сцену «Жертвоприношения». Вообще, этот фрагмент он должен был проанализировать в небольшом смотровом зале Библиотеки имени Сергея Эйзенштейна, как когда-то уже делал по просьбе журнала «Искусство кино». Норштейн свой текст перечитал, сказал, что сейчас он хуже подготовлен, чем тогда, и стал отвечать на вопросы об искусстве вообще и творчестве Тарковского в частности. В заключение показали тот самый фрагмент из «Жертвоприношения». Больше вопросов, кажется, не было.

На чтениях можно было слышать и видеть разных лекторов: читающих с листа, легко общающихся с аудиторией или выступающих с акцентом, из-за которого восприятие речи на слух изрядно осложнялось. Одним из ярчайших ораторов был сценарист Юрий Арабов, представлявший фильм «Одинокий голос человека» через день после получения «Ники» за сценарий к «Фаусту». Он пошутил, что у Тарковского такой награды не было, вспомнил, как шла работа с Александром Сокуровым над картиной по Платонову, как он любил «Зеркало» и «Андрея Рублева» (к последнему сейчас немного охладел). Рассказал и про единственную встречу с кумиром, когда они с Сокуровым устроили для Тарковского показ «Одинокого голоса», чтобы спасти ленту, которую хотели смыть. В рассказе Арабова столкнулись миф о режиссере, ожидание от встречи с ним и реальность. Франт, гений и человек с руками мастерового.

Три дня научных чтений закономерно завершились в день рождения Андрея Тарковского, а 5 апреля участники мероприятия уже поехали в Юрьевец. Все это время шел разговор «о Тарковском, Тарковском, Тарковском», как записал в дневнике во время московских гастролей с Питером Бруком шведский актер Эрланд Юсефсон. В России, кажется, уже больше двадцати лет ни о ком кроме него и не говорят. И каждый – о своем.