Не зарастет на сердце рана

Куда бежать? Кому кричать?
Кадр из фильма «Жить»

Сегодня в Роттердаме на конкурсном экране 41-го Международного кинофестиваля пройдет премьера фильма Василия Сигарева «Жить». Вердикт жюри будет оглашен 6 февраля.

Можно было и раньше догадаться, что Василий Сигарев – вопреки его шоковым и антипоэтичным сюжетам – тайный лирик. Его новый проект «Жить» подтвердил мои смутные наития, хотя радикализм этого фильма – в смысле материала и стиля – покруче, чем в дебютном «Волчке» (2009). И все же на сей раз Сигарев открыто обручился с поэзией, взяв эпиграф к фильму из Бориса Рыжего: «┘душа моя, огнем и дымом, путем небесно-голубым, любимая, лети к любимым». Эпиграф проговаривает месседж фильма. И – хочешь не хочешь – окликает трагический образ поэта и связанную с его поэзией субкультуру «металлургических лесов» и «вторчермета» – уральского региона, породившего – уже в постсоветские времена – плодоносное направление новой драмы. Сигарев, начавший сенсационным «Пластилином» (1999), тоже из них, из адептов новой драмы, бескомпромиссно сканирующих реальность «на последней ступени падения». Но есть программное отличие, сближающее поэтику Сигарева с культурной традицией: лирический герой – отрок, упрямо противостоящий беспределу взрослого мира.

В новом фильме мальчишка, прячась от злобного материнского зрака, украдкой глядит в окно в надежде увидеть отца, по всему – алкаша, вышвырнутого из дома. Мучительная драма затаившегося ребенка сплетается с двумя другими, совсем жуткими – по изобразительному ряду, а по сути – равными по глубине страдания. Триптих – про любовь: сына – к отцу, матери – к детям, жены – к мужу. И про насильственную разлуку, с которой не смириться.

Заряженный экспрессией параллельный монтаж, весь на лобовых стыках, имитирует сбивчивую, корявую речь свидетеля страшных событий, который силится рассказать сразу обо всем, выплеснуть пережитый шок.

Три сюжета рисковым монтажным усилием стянуты в сложную нарративную структуру, где реальность физическая и духовная равноправны. В процессе сеанса я запретила себе отличать явь от галлюцинаций героев. Только так, отключив рационализм, и нужно смотреть этот фильм – отдавшись во власть эмоционального потока. Иначе не вникнешь, не прочувствуешь, не оценишь хотя бы вот эту – несравненную по трепетному ощущению материнства сцену купания двойняшек. Разомлевшие девочки сидят валетом в допотопном цинковом тазу, мать аккуратно прижигает зеленкой ссадины на мордашках, каждая получает леденец на палочке.

Эта идиллия – всего лишь мечта, галлюцинация безумной матери, дважды потерявшей своих детей. Сначала ее лишили материнских прав как алкоголичку, потом – за хорошее поведение – тетенька-«милицанер» из органов опеки позволила вернуть дочек, да только не доехали они до дома. Их убили по дороге – просто так, попались под руку. После похорон мать вскрывает могилку и прячет трупики дочерей в погребе.

Утрата любимых и близких, обрекающая на разлуку вечную, на жизнь без смысла и света, – эта мысль буквально гвоздит Василия Сигарева с детства.

Безответный, если честно, вопрос: как и зачем жить тем, кто остается. Героиня Яны Трояновой, потерявшая мужа молодая жена не помня себя бежит в сельский храм, где чуть ли не сегодня обвенчалась с суженым. Догоняет батюшку – того, который совершил обряд венчания. Кричит ему в спину: «Любят – зачем?» Батюшка не понимает, что женщина молит о помощи. Благостно приглашает: приходи в храм, там и поговорим. Она не вернется в храм. Она вскроет вены. Ей явится спаситель – погибший возлюбленный.

В мире, отпавшем от веры, проблема «как жить» оставляет человека один на один с самим собой. Хочу ли я сказать, что Сигарев снял экзистенциальную драму? Высоколобые дефиниции не сопрягаются с грубыми бытовыми реальностями, представленными в картине. Образный ряд – воистину гремучая смесь забытых текстур типа кичевых ковриков и дешевых клеенок, психологических портретов (убойная деталь – свалявшиеся в паклю африканские косички героини), убогих интерьеров и замызганного пространства провинциальной окраины, все еще не опомнившейся от советского прошлого. А звуковой ряд – интонации, говорок, подача слова – все то, что покрывает старинный термин «глоссолалия», – это отдельная песня, доступная лишь русскому слуху. Такой густой замес реальности дается не одним лишь ее доскональным знанием, но и классом режиссуры плюс высшей пробы операторское мастерство Алишера Хамидходжаева.

Однако «Жить» – и не философская и даже не психологическая драма. На мой взгляд, это трагедия, редкая птица в современном искусстве. Василий Сигарев, художник, остро чувствующий трагизм жизни, на ощупь пришел к такому жанру.

Только не ждите катарсиса. Античная поэтика давно сдана в архив. Весь возможный для автора позитив он закодировал в императиве названия: «Жить».

┘Мальчик сбежит к отцу, в нетопленую хибарку. Молодая вдова найдет в себе силы выйти из своей комнатушки в город, к людям. Мать двойняшек откроет газовый баллон и чиркнет спичкой.

Роттердам