Очумелые ручки

Вид сверху.
Кадр из фильма «Комната в Риме»

В прокат вышел фильм «Комната в Риме» – очередное погружение Хулио Медема в глубины женского бессознательного. Мало кто так бесстыже притворяется (или является, черт его знает) знатоком женских душ, как Медем. Во всяком случае притворство его выглядит очень естественно: путь к сердцу женщины лежит прямиком через клитор, психические травмы находят отражение в сексуальной жизни и вырождаются в перверсии, каждой женщине хочется большой и светлой любви.

Ей-богу, в старательности экранизирования учебника по сексологии с Медемом потягается разве что Катрин Брейя – но она скорее исповедуется, от ее «Романсов Икс» ощущение, что подглядываешь в женской бане. А с Медемом все проще и – приятнее. Он знает и любит своего зрителя. Жалеет его. И скорее сам шепотом сообщает, что нашел отличную щель в этой самой бане, и приглашает вместе поподглядывать, а потом, встретив на улице недавний объект наблюдения, похихикать вместе в кулачок: поджимай-поджимай губки, мы-то знаем, какая ты на самом деле.

Но как раз этой интонации и любви к зрителю в «Комнате в Риме» меньше всего. Медем тут скорее очень ловко притворяется Брейя, чем продолжает идти собственным путем.

В общем и целом все гладко: встретились две женщины ≈ русская блондинка Наташа (Наташа Яровенко) и испанка-брюнетка Альба (Елена Аная). У каждой свои проблемы, обеим хочется любви, и поэтому они проводят битые сутки в чем мать родила. Предаются любовным утехам, а в перерывах путешествуют по миру с помощью Google Maps, поют песню Чичериной про «Тулу-лу» и изливают друг другу душу.

До сих пор Медем не был замечен в использовании таких лобовых приемов – но это, видимо, в рамках притворства женщиной: все действие развивается в четырех стенах, что делает саму драматургию театральной. Как-то даже не комильфо так в лоб иллюстрировать Сартра и примкнувших с их идеей закрытых дверей, замкнутого пространства подсознательного и ада, который, конечно, другие.

Хотя тут как раз у Медема происходит неувязочка. Ада не получается. Бабы хоть и треплют друг другу нервы, но все-таки в финале радостно барахтаются в ванночке, а оставленный номер – вот удивительно-то – выглядит очень печально без пары голых тел.

А объясняется такая неувязочка просто – рано или поздно умного Медема разозлившаяся природа кино должна была треснуть по башке за то, что он ее так утилитарно использует в иллюстративных целях. Рано или поздно его заметки на полях Сьюзан Зонтаг должны были скатиться в банальнейшую мелодраму про «встретились два одиночества». Можно винить в этом замкнутое пространство и малое количество героев, о которых сказать, в общем, нечего – кроме того, что одна дурочка и блондинка, а другая – тертый калач и брюнетка. Но правильнее будет сказать, что на пятидесятом году жизни механизм по производству умной порнухи с философским подтекстом дал сбой. Старость подкралась незаметно. Успокоиться можно одним: с некоторыми это случается раньше.