Юнона Гуриели Религиозными называют самые разные фильмы. Например, те, которые повествуют о жизни святых, пересказывают евангельские события, запечатлевают театрализованные действа и мистерии, сохранившиеся в католических и многих православных странах, как противостояние национальным языческим традициям. Или же документальные фильмы о жизни современных верующих, строительстве или восстановлении храмов и монастырей, видеозаписки паломников, искусствоведческие описания икон и церквей и иллюстрирующие Библию движущиеся картинки. Плохого в этом ничего нет, хотя при пересказе евангельского текста всегда есть опасность искажения, неточности и даже кощунственной отсебятины.
Но одновременно и рядом с этими типами религиозных картин в самом начале киновека появлялись фильмы, в которых сделаны настоящие открытия. Они культивируются уже в течение ста лет и не могли не повлиять на способы прочтения и распространения Благой Вести. Теперь уже смело можно сказать, что кинематограф оказался новым способом религиозного иконотворчества, богословия и общественного строительства. В современном кинематографе нет, пожалуй, области, где бы так точно и однозначно проявлялись вера, талант, интеллект, благородство и культурное пространство авторов, как в религиозном кино. Ведь каждый христианин ищет способ поделиться своим религиозным опытом с другими.
Это чувство в той или иной степени движет и теми, кто снимает любительские инсценировки евангельской истории вроде выпущенного первым из религиозных фильмов еще при советской власти, но уже по всей стране фильма "Иисус", и Франко Дзеффирелли с его "Иисусом из Назарета", где сценаристом был романист, автор "Заводного апельсина", а роли исполняли знаменитости мирового кино. Намеренно простая экранизация "Евангелия от Матфея" Пьера Паоло Пазолини или запутанная, но очень интересная картина канадского режиссера Дени Аркана "Иисус из Монреаля" имеют одну цель - не реконструировать, но пробиться сквозь наслоения комментариев и реконструкций с помощью жеста к чувству, к сочувствию тому, что произошло две тысячи лет назад на темени Голгофы.
Показанный каналом "Культура" в предрождественские дни и повторенный в дни предпасхальные четырехсерийный фильм "Ребенок по имени Иисус" - редкий случай. Итальянский режиссер Франко Росси представил нам то, что не описано в священных текстах, но более всего знакомо христианам по иконам - детский образ воплотившегося Бога.
В отличие от экранизации евангельских сюжетов, где диалоги увеличены или сокращены, где трудно, а порой невозможно сохранить точность в монтаже и синхронизации события, актерской трактовки и собственно текста, создатели фильма "Ребенок по имени Иисус" исходили из иконописной традиции, постаравшись понять и представить себе и другим главный персонаж изображений Богоматери с Младенцем или Святого семейства. Потому что именно Он, Бог и Дитя, действует в фильме.
Запрещать кинематографисту славить Бога по-своему - такой же расизм, как запрет богослужения на каком-либо языке. И если о. Павел Флоренский назвал икону окном в духовный мир, то кто определил, что этим окном может быть только написанная на доске икона?
Конечно, прелестный маленький итальянец Маттео Беллина не может играть Сына Божиего. Да и у кого повернется язык назвать игрой это органичное существование в экранном пространстве мальчика, в котором безотчетные проявления тайны детства делают возможным, пусть на мгновение, коснуться тайны божественного в ребенке. Ведь если Бог принял мучения, как человек, если Он страдал и умер, как человек, значит, и детство Его было настоящим детством ребенка.
Фильм нельзя назвать безыскусным. И это хорошо. Потому что нечего делать вид, будто до тебя никто не пытался воспроизвести на полотне, на бумаге, на экране жизнь людей, среди которых произошло главное событие в истории человечества.
Картина Франко Росси тем и хороша, что не игнорирует, а умножает "наследство" - опыт съемок религиозных фильмов, опыт работы в пустыне, на тесных и темных улочках палестинских городов, многовековые наблюдения художников, пространство и канон иконы и фрески. Видно, что авторы фильма не претендуют на пересказ, они делают усилие, равное усилию Рембрандта разглядеть видимую сторону личности Бога, когда-то бывшую доступной людям.
Может быть, глаз православного видит в этом фильме, сделанном католиками, даже больше, чем глаз давно осмелевшего в этом плане католика, но, может быть, впервые с такой последовательностью рассмотрена в кино та таинственная сила, которая делает столь могущественным святым Иосифа Обручника, эту тихую фигуру, оберегающую Божественного Младенца и Богоматерь. Величайший святой, с которым Ангел говорил чаще, чем с любым другим персонажем Нового Завета. Это ведь он услышал голос: "Иди в Египет".
Часто ли приходилось задумываться до просмотра этого фильма, что старый плотник, кротко принявший Марию и Младенца, был человеком, носившим на руках Богочеловека, был тем, чью шею обнимали Его руки, Кому он подбирал обувь, чей рост отмечал зарубками на притолоке. Наконец, он был человеком, чьи глаза закрыл по праву сына Иисус. И может быть, смерть Иосифа Обручника была первой, которую Он оплакал человеческими слезами.
Наверное, настоящее духовное постижение божественной истины лишено какой-либо чувствительности, но смертный и грешный человек нуждается в том, чтобы к Истине для него прокладывало тоненькую тропинку искусство. И чем прямее и простодушнее это искусство, чем меньше отвлекается оно на временные людские установки, тем больше надежды, что эта тропинка приведет к цели.
