Дети чужого солнца

Пьеса Максима Горького пользуется в Германии большой популярностью. Фото с сайта www.gorki.de

Несколько лет назад на театральном фестивале в польском городе Торунь Германия была представлена неожиданным для этой страны спектаклем. В пьесе «Шальная кровь» играли актеры с турецкими фамилиями, а самого режиссера звали Нурканом Эрпулатом. Он же в сотрудничестве с Йенсом Хилье написал и саму пьесу об уроке в школе, где учатся только те, что «понаехали тут». Строгая и элегантная учительница (Сеседе Терциян) напрасно пытается привлечь внимание здоровенных отроков к драме Шиллера «Разбойники», а они открыто над ней издеваются. Перед нами проходит целая вереница характеров молодых людей, рожденных маргиналами, растущих маргиналами и соревнующихся между собой только в том, кто круче. Общество, вроде бы предоставляя им возможность приобщиться к высокой немецкой культуре, одновременно снисходительно потакает их «врожденной» неспособности ее понять, принимая во внимание наследие неблагополучного социального фона. А учительница – та, что так любит эту самую высокую культуру, – должна беспрестанно считаться с принципами политкорректности. Какое-то время «культура» отчаянно звучит отдельно, а маргиналы – отдельно, пока уже озверевшей «немке» не попадет в руки пистолет одного из великовозрастных учеников и, к удивлению распущенной школьной братвы, она не станет обращаться с ними не совсем политкорректно. А именно: ученики будут разыгрывать ей драму Шиллера под дулом пистолета. «Немка», впрочем, столь рьяно ратующая за Шиллера и издевающаяся над произношением и лексиконом «понаехавших», под конец раскрывает свое столь же турецкое происхождение. Крайности ассимиляции и маргинализации сталкиваются, не порождая никакой обнадеживающей золотой середины.

Сегодня Нуркан Эрпулат – режиссер берлинского театра, носящего имя Максима Горького. На этой сцене идет «Шальная кровь», а сам режиссер ставит горьковских «Детей солнца», подправляя сегодняшним днем пьесу более чем столетней давности не хуже, чем «трудные подростки» подправляли своим произношением и социальным опытом великого Шиллера.

«Классовое» во многом заменено тут на «расовое» или на «постколониальное». На сцене беспрестанно присутствует множество рабочих, по-видимому, самого разного происхождения. Как правило, они – молчаливая серая масса. Один держит канаты, на которых на разной высоте подвешены люстры, другой что-то мастерит, порой шумно. Кто-то не вовремя начинает мыть пол. В сцене второго акта, где звучит наибольшее количество отвлеченных разговоров, двое рабочих выносят стол с едой. Стол без ножек. Они просто продолжают его держать – всю сцену,  несколько прогибаясь, когда Елена (все та же прекрасная Терциян) элегантно на него присядет. Но выдерживая и тогда, когда она в запале своих художественных видений на него вскочит. Вскоре стол ставится. Люстры опускаются. Работы прекращаются. Перекур? Обеденный перерыв, закрепленный профсоюзами? Предупредительная забастовка? Рабочие просто сидят на полу, кто-то – на краю сцены. Кто-то курит. Кто-то перекусывает. Актеры, играющие «господ», слоняются в нетерпении, чтобы потом как ни в чем не бывало возобновить свои рассуждения.

Ученый Протасов (Томас Водянка) проводит экологические опыты.

«Дети солнца» играются вне интерьеров в темном бесформенном пространстве, открытом для пришельцев извне – из какой-то неведомой глубины (сценография Магды Вилли). Так возникают в конце четвертого акта бунтари, как бы прорастая через безалаберный «господский» быт, группируясь вдруг в сплоченное большинство... Пьеса Горького дается в сокращенном, спрессованном варианте – и может, поэтому, несмотря на трагичность происходящего, «восстание масс» кажется в конце концов как бы взятым из комикса. Рецензенты вышедшего спектакля недаром повально называли его комедией. «Дети солнца» в постановке Нуркана Эркулата и есть горькая комедия.

Больше всего смешны, конечно, «господа». Кто же они? Режиссер сосредоточился на интеллектуальной элите, хотя в соответствии с сюжетом под его критический обстрел попадают и коммерсанты – в данном случае  коммерсанты от науки. И тех и других, надо понимать, объединяет возможность получить дорогое образование и работу по профессии. И не заботиться обо всем том, что находится за пределами их мира.

Протасов (Томас Водянка) выволакивает на свет (а им залит только просцениум) настоящих «детей солнца» – некие чудо-растения, на которых он ставит свои экологические опыты. Из химика наш герой стал экологом. Умозрительная забота о природе – чем она оплачена? По мнению создателей спектакля, тем, что рядом может быть достаточное количество людей «второго сорта», играющих роль предметов. Если с ними начать считаться, до заботы о природе, пожалуй, никогда не дойдут руки.

Егор не то чтобы искренне удивлен такому аргументу, что он – тоже ведь человек... Егор (весьма аутентичный Фалилоу Сек) просто не может его понять. Он тупо смотрит на Протасова, такая мысль не может уместиться в его мозгу. Зачем, зачем говорить ему, что он человек, если ничто другое в его жизни об этом не свидетельствует? А Протасов довольно оглядывается на «своих»: ему нравится, что, вместо того чтобы ругать, он нашел возвышающие аргументы, ему нравится эта просветительская работа по «колонизации» дикаря. Тем временем нянька (сама певшая в начале спектакля, моя пол, турецкую песню) советует хозяину скорее пригрозить Егору управлением по делам иммигрантов.

Да, просвещение, видимо, приходит слишком поздно. В Егоре после прекраснодушных сентенций интеллигента просыпается не человек – просыпается именно дикарь, вдруг вспомнивший о своих правах. Дикарь, в воображении которого растение, о котором пеклись больше, чем о нем, человеке, становится источником неведомой заразы, биологической катастрофы. В спектакле бунт «темной массы» рожден не холерой – как пережитком прошлого; он рожден химерой, в которую превратились непонятные, оторванные от жизни «научные разработки» того слоя, который может себе это позволить...

Спектакль Нуркана Эрпулата беспощаден в своем сарказме. Текст Горького сжат в пружину, которая выстреливает в финале катастрофой. Катастрофой театральной, иронической – и все же вполне понятной в своем предупреждении.