Жорж Великолепный, похожий на Пушкина

Художник любил стилизовать свои работы под иранскую миниатюру. Георгий Якулов. Гуляние в парке. 1910. ГТГ

То, что «Мастер разноцветных солнц», как озаглавлена теперешняя выставка, был для современников эдаким человеком-оркестром, театральным художником, эстетом и балагуром, известно. То, что он тем не менее знаком сегодняшнему зрителю в основном «по касательной», объясняется, в частности, тем, что последняя его большая выставка прошла в 1975-м. А в Третьяковской галерее это и вовсе первая якуловская ретроспектива. Живопись, написанные на фанере панно для артистического кафе «Стойло Пегаса», портреты друзей Мариенгофа и Есенина, эскизы театральных декораций и костюмов ГТГ показывает в складчину с Национальной галереей Армении, Бахрушинским музеем и Музеем Большого театра, Литературным музеем и частными коллекциями.

Жорж «был весьма заносчив и совершенно исключительно остр на язык. По складу своего ума и по остроумию он, мне казалось, был похож на Пушкина», «Мадроли-Якульмид (Якулов) – чемпион симультписи», – аттестовал друга Аристарх Лентулов. Жорж Великолепный, «последний из могикан богемной жизни», как называли Георгия Якулова (1884–1928), в безупречном костюме, в желто-оранжевом жилете и при синем в красную полоску галстуке, восседает, закинув ногу на ногу, на диване в обрамлении целого арсенала сабель и дуэльных пистолетов, – сделанный Кончаловским портрет из постоянной экспозиции Третьяковки перенесли теперь открывать выставку. 

Кажется, что встряхнешь этот живописный калейдоскоп – и получится новая картина. Георгий Якулов. Весенняя прогулка. 1915. ГТГ

У Якулова белоснежная рубашка с круглым воротничком и перстень на тонком длинном мизинце. Куратор выставки Ирина Вакар рассказала «НГ», что друзья восхищались экстравагантным пижонством художника и что, возможно, костюмы порой ему шила жена, работавшая театральным костюмером.

Тифлисский армянин, Якулов был очень артистичен, к жизни, по его же словам, относился как к театру (в котором много с кем работал и просто много – с Александром Таировым). В своей квартире-мастерской на Большой Садовой, в том самом доме, где жил и Булгаков, закатывал вечеринки, где собирались соратники по имажинистскому цеху Мариенгоф и Есенин, Алиса Коонен (на выставке есть ее нежный живописный портрет перед зеркалом) и Александр Таиров, Луначарский и Маяковский.

Участвовавший в Русско-японской войне, Якулов извлек из нее, сравнив родной Кавказ и Маньчжурию, и художественные уроки, они позже выльются в теорию «разноцветных солнц». Согласно ей, географическая степень освещенности, солнечности влияет на преобладающий в живописи цвет. Вообще в творчестве якуловский темперамент нашел выход через колорит –  для него пластическая разработка формы была не важнее тех самых «разноцветных солнц», динамики и пульса, выраженных в цветном видении. В смысле формы он, оказавшись на перепутье декадентствующего символизма и решительных новшевств авангарда, прошел через типажи belle epoque, приблизился к гранению формы кубофутуристического разлива, а оттуда сделал шаг в конструктивизм (сперва в оформлении кафе «Питтореск», потом – в декорациях к «Жирофле-Жирофля» для спектакля Таирова). Только его мир, пожалуй что, остался не там и не там – чуткий к декоративному началу, Якулов синтезировал стили под себя.

Похоже, слова про «быть в гуще» событий он понимал буквально, сделав своими мотивами скачки, кафешантаны и чайханы, бары и улицы. И вот гуашевые скачки с силуэтами, тонко выведенными пером, он стилизует под иранскую миниатюру: все густонаселенное пространство плоскостно разворачивает на нас ярусами, так что видно каждого «муравья» – и угнездившееся на траве общество, и парящих над землей наездников. Про «задавать тон» художник тоже мог бы рассказать по-своему. «Весенняя прогулка» – всего-то конный экипаж и зеваки в пейзаже, но Якулов видит их как в калейдоскоп, где желтые, зеленые, синие и красные грани, полосы, «завихрения» обращают картинку в декоративное панно, которое, кажется, едва встряхни калейдоскоп, тут же поменяет вид. И здесь хоть «я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана» Маяковского, хоть «бульвары забрызганы зеленью» Мариенгофа звучат во весь цвет.

Синтезируя жанры и стили, художник кочевал не только между театром и станковой живописью. У него есть рисунки с проектом Красного стадиона на Воробьевых горах – утопические, напоминающие виллы с многоярусными лестницами. Или вот, скажем, Якулов, которого владелец знаменитых булочных Филиппов в 1917-м зазвал оформлять кафе «Питтореск» на Кузнецком, в свою очередь, пригласил и Татлина, и Родченко (он создал одни из первых своих декоративных работ –   светильники), и Удальцову, и Валентину Ходасевич. Для интерьеров Якулов придумал сделать динамические контррельефы. Ирина Вакар говорит, это были «плоскости из жести и из дерева, которые вращались и освещались разными цветами». Все придуманное осуществить не удалось, но конструктивистский замысел впечатляет.

Говорят, на выставке планировали показать и сохранившиеся фотографии, в частности, из «Питтореска». Но отчего-то они остались только в каталоге. Жаль, как жаль и того, что, кроме цитат самого Якулова, других воспоминаний – а их было много – уже о нем, о его шутках например, тут нет. По-моему, разноцветных выгородок-загогулин, придуманных для местной сценографии Алексеем Подкидышевым, «аранжировке» якуловского темперамента не хватает, и это тот случай, когда больше слов не утяжелили бы показ, а подыграли ему. Чтобы показать художника не столько музейным «экспонатом», сколько персонажем эпохи.