Авангард с человеческим лицом

Наследники художника задумали камерную «выставку-поклон» и показали малоизвестные работы Лабаса. Фото со страницы галереи «Роза Азора» в социальной сети Facebook

Галерея «Роза Азора» совместно с наследниками Александра Лабаса подготовила выставку, чтобы отметить 115-летие со дня рождения художника. После трех крупных ретроспектив, которые за последние 15 лет последовательно прошли в ГМИИ им. Пушкина, Третьяковской галерее и Русском музее, в этот раз организаторы хотели избежать академической формы показа. По словам внучки художника Ольги Бескиной-Лабас, это камерная «выставка-поклон», задумывавшаяся как демонстрация графических работ, малоизвестных широкой публике. Параллельно в Риге, где провел часть детства Лабас, его правнучка Дарья Бескина первую выставку своей галерии CUB также посвятила его юбилею. 

Автопортрет Лабаса 1978 года Франгулян органично совместил с одной из палитр художника.

Художником-экспозиционером и в значительной степени куратором выставки, отобравшим работы, в «Розе Азора» выступил скульптор Георгий Франгулян. В результате легкое, кабинетное пространство галереи заполнили разбегающиеся по стенам прозрачные стеклянные панели, в которых, почти как бабочки, оказались зажаты миниатюрные графические листы. В основном это произведения 50–70-х годов. Некоторые из них датированы самим автором, но организаторы, стремясь к чистоте художественного впечатления, отказались от каких-либо этикеток, подписей и хронологического порядка размещения. Взамен на стенах появились небольшие цитаты из дневника Лабаса – о постоянном поиске, отсутствии учителей в самой главной его страсти – изображении новых летатательных аппаратов – и о сбывшемся желании умереть, как Сезанн, с кистью в руке.

Александр Лабас принадлежал к той весьма обширной группе российских авангардистов, которые никогда не прекращали делать зарисовки с натуры и выезды на пленэр, питались живыми впечатлениями от улиц города или природы. Как рассказала Бескина-Лабас, для ее деда работа с натуры очень естественно соединялась с фантазией, и в этом был его особый реализм: так художник видел. В послевоенные годы, когда тяжелый этюдник немолодому мастеру стало просто тяжело носить, в ход пошли блокноты и записные книжки всех форматов. Они и представлены на выставке. Но только те страницы, которые мастер вырвал собственной рукой, остальные тетради еще ждут своего времени, чтобы увидеть свет. 

Несмотря на то что Лабас находился в самом эпицентре новаторских поисков 20-х, был одной из основных фигур в группе ОСТ, увлеченным, как и его коллеги Александр Дейнека и Петр Вильямс, романтикой новых машин, скоростей, позволившей пространству вокруг человека вдруг расшириться до космических размеров, он никогда не был аффектированно радикальным. Так же, как после обвинения в формализме в начале 30-х и последовавших обструкции и забвение, длившихся почти до 70-х годов, он никогда не поступился своим творческим кредо. Эта внутренняя верность объясняет его очень неспешную стилистическую эволюцию, любовь к повторяющимся мотивам: сверкающим эскалаторам метро, самолетам, самым будничным видам городских крыш, почти бессюжетным сценкам на улице или в трамвае, а также сиреневым скалам Крыма и безмятежным пляжам Рижского взморья. Возвращался Лабас в послевоенные годы и к сценам триумфа Октябрьской революции, по-прежнему приобретавшим под его кистью чувство радости цвета и движения, как будто пережитый в молодости прилив надежд на новую жизнь для искусства и людей был отделен в сознании художника от реалий существования страны, и от его собственной судьбы в том числе. 

Художник любил писать будничные виды городских крыш и уличные сценки. Фото со страницы галереи «Роза Азора» в социальной сети Facebook

Одна из самых поразительных и по исполнению и по эмоциональности серий на выставке была сделана Лабасом летом 1941 года.

Выставка, очень соответствуя творчеству Александра Лабаса, не требует разгадывания шарад. Ее цель – это само искусство, удовольствие следить за шутливой линией рисунка, чувствовать запах морского воздуха, музыкальность цветовых аккордов. Но чуткость взгляда автора и точность его руки наполняют все пространство еще какими-то особыми отзвуками – эхом долгой эпохи, которую он отображал, в которой он многое любил и которой не подчинялся.