Сальседо любит играть с масками и смешивать понятия: веселое и грустное. Фото автора
Авангард – что азбука без пояснений: много ли извлекут слушатели из композиции Джона Кейджа «Четыре минуты тридцать три секунды»? Трехчастное произведение, музыканты сидят и смотрят в зал – ни единой ноты. Немного, но слушатели-зрители хотя бы прислушаются и задумаются. Быть может, букв в модерновой азбуке тоже нет.
В этом смысле с постмодерном несколько проще. В нем есть объект и субъект, и он взывает к прошлому. Без ссылок нельзя. Это не картины Ланы Ньюстром – пустые стены, невидимые пейзажи и портреты, сотрясающие воздух слова, к которым не придерешься. Постмодерн также самоироничен. И рефлексивен. К рефлексии чистого вида относятся и произведения испанца Самуэля Сальседо, выставленные ныне в галерее Osnova в рамках его программы «Вот почему я легок, легок, как воскресное утро».
Дерево, металл и полиэфирная смола – в качестве материалов. Твоя жизнь, что череда повторяющихся событий, прячущихся, как и ты, под маской. Сальседо не обращается к технологиям – аллюзий на смартфоны, планшеты, Facebook и прочие новаторства тут нет. Разве что немного современной зоолатрии – культа животных. Вместо кошечек – заяц (или кролик) с человеческим, искореженным – сомкнутые глаза, раздутые щеки – лицом. Вместо метонимии – метафора. Не обезьяна с маской человека, а человек под маской обезьяны.
Самуэль Сальседо пытался объяснить журналистам
смысл своих работ. Фото автора |
Но показ человека без маски, судя по всему, не входит в задачи испанца. Причем сам он говорит, что любит смешивать понятия: веселое и грустное. Любит играть с понятием маски. По его словам, это все рефлексия – реакция на человека, общество, друг над друга, на то, как и какими мы видим себя, друзей, тот же социум. Но в данном случае слушать автора – все равно что нажимать на внутритекстовые ссылки в любой из статей «Википедии»: все равно придешь к понятию философии. По нынешней традиции: произведения стали куда больше нуждаться в художнике, чем художник – в произведениях.
Забавные уродцы Сальседо – открытые произведения, свободные для интерпретаций и размышлений. Причем первыми на ум приходят острова Пасхи с их каменными гигантами-идолами. Тот же Джон Кейдж не был первым абсолютным минималистом – «послушайте» «Траурный марш для похорон великого глухого» Альфонса Алле.
(А до того были и «Раздражения» Эрика Сати.) Возможность поискать параллели, поучаствовать в своем собственном театре – в этом безусловный плюс выставки.
Минус – в самом художнике. Если твоему представлению на твоей сцене кто-то мешает пояснениями, что «действие объясняет суть мироздания», пусть это хоть сам строитель театра (а к этому в последнее время и сводится смысл художника) – это неприятно. Другой минус – отсутствие «укола». Головы, разбросанные по книжным полкам, валяющиеся на полу мусорными мешками, – это произведения, в которых не за что зацепиться. Их хочется потрогать, чтобы узнать и понять материал. На них хочется и интересно смотреть. Но взгляд не цепляется ни за что – его ничто не раздражает, не волнует, нечему вызвать отклик. Они цельны сами по себе, сами по себе – «укол».
Сальседо, конечно, доводит все до абсурда. Его выставка и его работы – гротеск, обличающий не только общество и людей, но и само искусство. Тот же самый мусорный мешок в бесконечности всплывающих в голове ассоциаций приводит к мысли об упадке. Обнажающие человеческие потребности две работы про людей-обезьян ироничны настолько, что становится не смешно.
Изобретение постмодерна – доказательство тупика, в который зашел когда-то авангард. Искусствовед, обозревавший работы Сальседо, начал со слов: «Вероятно, когда Супермен после спасения жителей Манхэттена от очередной атаки Лекса Лютора возвращается домой и снимает свой костюм, он бродит в нижнем белье, смотря по телевизору повторы «Баек из склепа». Можно было бы ограничиться этим. Твоя жизнь – что череда меняющих друг друга брендов, масок и массового искусства, говорящего много, но не говорящего ничего. Жизнь не слишком изощренного потребителя, для которого, кажется, и предназначены работы Сальседо.
Но хочется оставаться оптимистом-ретроградом: Супермен спасал Метрополис, в Нью-Йорк его не заносило.