Послушать искусство, увидеть звук

Интерьер палаццо Ка-Корнер-делла-Реджина впечатляет не меньше, чем музыкальные объекты и инструменты. Фото предоставлено пресс-службой Fondazione Prada

В венецианском подразделении фонда Prada, расположенном в статном палаццо Ка-Корнер-делла-Реджина на Большом канале, подходит к концу крупномасштабная выставка «Искусство или звук». На этот раз бессменный художественный идеолог фонда Джермано Челант поставил перед собой задачу повышенной сложности: поощрить более тесный контакт с произведениями для посетителей музея, а сам музей превратить из организации достаточно строгой в место живое и открытое.

По контрасту с аскетичным шедевром выставочного искусства прошлого года – реконструкцией проекта Харальда Зеемана почти 50-летней давности «Когда отношения становятся формой», где связка проводов или стоящие в рядок пыльные мешки молчаливо ждали зрителя-интеллектуала, экспонаты текущей экспозиции необычайно «общительны» и демократичны. Они весело стучат, чирикают, пыхтят, свистят и шевелят разного рода конечностями. Поскольку это почти 140 предметов, часто весьма крупных, расположенных в относительно небольших пространствах, то поначалу посетитель чувствует себя в каком-то непролазном, зачарованном лесу, впрочем, следуя замыслу куратора, вполне гостеприимном. И по-своему структурированном, поскольку ряды подиумов, покрытых вместе с полом звукопоглощающим материалом, имитируют нотный стан. 

Самим нотам и музыкальным инструментам на выставке тоже отводится определенное место, но весьма второстепенное. Куратора даже не столько интересует вынесенный в название «Звук», сколько исследование границы его перехода в «Искусство», и наоборот. Поэтому у музыки здесь небольшая роль – роль краткого вступления – от пары музыкальных аллегорий XVI века с дамами, играющими на лютнях, через несколько изумительно инкрустированных или лихо изогнутых инструментов XVII века к музыкальным игрушкам XVIII и XIX веков. Последние уже начинают покидать область музыки, переходя в сферу передовых технологий. 

Часы знаменитого швейцарца Пьера Жак-Дроза с поющими в золотых клетках птицами выглядят настолько волшебно, что когда автор продавал их испанскому королю Фердинанду VI, то предусмотрительно заручился «экспертным заключением» великого инквизитора, чтобы не быть обвиненным в колдовстве. 

Среди разного рода автоматических органов того же времени самый оригинальный происходит из коллекции Государственного Эрмитажа. Это бричка, сделанная для Екатерины II Егором Кузнецовым, известным мастером часовых дел, чей портрет трогательно расположен на задней части брички среди разных циферблатов. Транспортное средство могло играть на выбор шесть популярных мелодий и было снабжено спидометром – отзванивало каждую версту. 

Завершает исторический экскурс гордая семья патефонов, и на этом связи искусства и музыки почти прекращаются, судя по венчающему зал «Духу Ямахи» 1997 года «нового реалиста» Армана, который имитирует сэндвич из разрезанного на три части рояля с «прослойками» из двух мотоциклов. 

Самый оригинальный орган со спидометром и портретом мастера Егора Кузнецова – из коллекции Эрмитажа. Фото предоставлено пресс-службой Fondazione Prada

Исключением из этой закономерности в залах, наполненных произведениями последних 100 лет, могут считаться нотные наброски композитора-минималиста и исследователя тишины Джона Кейджа, танцующая под философскую рок-песню автопортретная марионетка Денниса Оппенхейма или воспроизведение тонкого перформанса Янниса Куннелиса 1972 года – где на фоне крупного холста с наполовину закрашенной розоватой краской цитатой из нот «Пульчиныллы» Стравинского бесконечно импровизируют, как отлаженный, но непредсказуемый механизм, скрипач и балерина. 

Звук и ритм, как показывает выставка, волновали огромное количество весьма авторитетных художников и разных «классиков». Помимо ожидаемого присутствия известных любителей интеллектуально обработанного шума и скрипа из арт-группы Fluxus, Марселя Дюшана и Нам Джун Пайка, здесь произведения Йозефа Бойса, Роберта Раушенберга, Тома Вассельмана, лохматая виолончель-страшилка Эдварда Кейнхольца, барабанящий мальчик Маурицио Кателлана, гигантские трубы-рупоры из перформансов «судного дня» Микеланджело Пистолетто, фортепиано Гюнтера Юкера, про которое можно сразу догадаться, что его накрыла лавина вбитых гвоздей, конечно, с намеком на переклички ритмов визуальных и звуковых и, следовательно, на медитативные тайны дзен. 

Преимущественно все эти вещи создавались с точки зрения открытия новых путей коммуникации со зрителем. Или ее отрицания, как в сюрреалистическом объекте Ман Рэя «Эмак Бакья» 1926 года (то есть «Оставьте меня» на языке басков), в котором струны виолончели заменены конским волосом от ее же смычка. Или в квазифортепиано Рихарда Артшвагера, сделанного из цельного куска дерева с цепляющим взгляд сбоем всех пропорций. 

Идеальное совмещение желания коммуникации и ее невозможности с долей трагизма представляет концептуальный объект Брюса Наумана – запущенный проигрыватель с записью истошного крика женщины герметично вмонтирован в большой цементный куб, из которого выходит только провод. А идеальным объектом слияния человека, звука и искусства можно считать «Звуко-кресло» австрийца Бернхарда Лейтнера, в которое посетитель, как и мечталось куратору, должен полулечь и всем телом ощутить вибрации от почти неслышных звуков виолончели и горна. Очень приятные и расслабляющие после всех предшествующих волнений.

Из глубин этого кресла вся выставка воспринимается как монолитный интеллектуально-дизайнерский объект. И кажется, что в соседнем зале бисирует с «шумелками» и «сопелками» Винни-Пух – как становится ясно, один из ключевых зачинателей саунд-арта.

Венеция–Москва