Открытые архивы вечности

На снимке 1965 года писатель Трумен Капоте пытается открыть глаза или, наоборот, забыться.

Когда в 2006-м в Венеции в качестве экспозиционного пространства открылось Палаццо Грасси, то имя его владельца Франсуа Пино, коллекционера и биллионера, сразу оказалось на вершинах списков самых влиятельных людей в мире современного искусства. И с тех пор неизменно пребывает там благодаря уровню проектов его фонда, хотя их было показано в Венеции всего чуть более десяти. 

Проходящая сейчас в Палаццо Грасси выставка одного из классиков американской фотографии ХХ века и блестящего мастера журнальной фэшн-съемки «Ирвин Пенн. Резонанс» стала двойной премьерой – первой крупной презентацией творчества Пенна в Италии и первым показом фоторабот из коллекции Фонда Франсуа Пино. Экспозиция показывает 130 фотографий американского классика, сделанных в период с  конца 1940-х до середины 1980-х, и хотя формально не может считаться ретроспективой художника, ушедшего в 2009-м, она очень близка к тому, чтобы быть признанной квинтэссенцией его творчества. 

Нынешняя экспозиция в Палаццо Грасси – первая крупная презентация творчества Ирвина Пенна в Италии. Фото предоставлено пресс-службой Palazzo Grassi

Для Ирвина Пенна, кажется, не существовало того состояния, которое принято называть «начинающий художник» – первый же цветной снимок, который он в 1943 году сделал по просьбе своего друга Александра Либермана, арт-директора американского Vogue, немедленно попал на обложку. После чего журнал, как затем и многие другие гламурные издания, стал постоянным заказчиком фотографа. Вслед за моделями Либерман привел в мастерскую немало знаменитостей, чьим портретам на выставке посвящен отдельный зал. Авторский прием Пенна – снимать своих именитых заказчиков, не предлагая им никаких поз, в пустом углу студии, откуда, как из укрытия и плена славы, выглядывают вальяжный Марсель Дюшан, недоверчивая Джорджия о'Киф, неприступной статуэткой замерла Уоллес Симпсон, герцогиня Виндзорская. С приближенного снимка, словно застигнутый врасплох, по-детски испуганно смотрит Пикассо, выжидательно оборачивается Марлен Дитрих, Трумен Капоте силится открыть глаза или, наоборот, забыться. И только Марк Шагал с нежной улыбкой парадно полулежит в помятом костюме на студийной драпировке. Кстати, Пенн мог часами выставлять камеру и испытывать терпение своих звездных клиентов, не обращая никакого внимания на их недовольство. Однако для кураторов выставки Пьера Апраксина и Мэтью Хьюмери Пенн –  не просто светский угодник, снимающий только известных персонажей, они представляют его как тонкого и требовательного художника, постоянно совершенствовавшего свое виртуозное мастерство. 

Пенн сделал несколько обложек журналов с Джин Пэтчетт – культовой моделью 1940–1960-х годов.

«Я хочу создавать фотографии, а не предметы потребления», – говорил мастер. И хотя, как утверждают биографы, Пенн был мало озабочен своей карьерой и материальным достатком, но когда в 1952 году руководство издания предложило Ирвину Пенну покинуть пост – его фотографии не укладывались в формат журнала, по словам учредителей издания, они просто «прожигают страницы» – и над Пенном нависла угроза увольнения, он пошел на серьезные уступки издателям в вопросе рекламной и коммерческой фотографии.

Сложившаяся ситуация сильно опечалила фотографа, позже он с грустью вспоминал: «Они хотели слащавых картинок со смазливыми пай-девочками. Как только я дал им то, что им было нужно, они опять начали меня печатать, и намного больше, чем раньше».

Однако эта «сдача позиций» никак не отразилась на творчестве Ирвина Пенна в жанре портретной фотографии. Не удовлетворенный нарастающей коммерциализацией журнальной фотографии, Пенн с конца 1940-х возрождает трудоемкую технику платиновой печати, популярную у эстетов-пикториалистов рубежа XIX–ХХ веков за нюансированную передачу деталей и почти офортовское богатство оттенков, позволявшее подражать живописи в технике черно-белой фотографии. 

Целый зал отдан интернегативам – промежуточному этапу между позитивом и негативом, на котором уже полностью виден замысел автора, они показаны публике впервые. Здесь смешались почти все любимые темы Пенна: портрет жены и первой в мире «супермодели» Лизы Фонссагривс-Пенн в русалочьем платье от Rochas, семья хиппи, снятая для журнала Look, и дети индейцев, парижские булочники и чинно сидящие под покрывалами исполнительницы ритуального танца гедра из Марокко, чьи фотографии стали настоящей сенсацией после их публикации в американском Vogue.

Серии натюрмортов с человеческими и животными черепами кураторы отвели два зала. Фото предоставлено пресс-службой Palazzo Grassi

Исследование  контрастных социальных слоев и экзотических этносов было частным явлением среди фотографов ХХ века, можно назвать Ричарда Авендона, Эдварда Стейхена, Анри Картье-Брессона, Августа Зандера. Но в отличие от многих коллег во взгляде Пенна нет ни равнодушия ученого-наблюдателя, ни заигрывания с моделью, ни желания развлечь любопытствующего зрителя сюжетной подоплекой. 

Все эти необычные типажи сняты не в местах обитания, а в передвижной студии Пенна, с которой он путешествовал, перенесены из шумной реальности в мир чистой фотографии, в чем-то напоминающей серьезность дагерротипных снимков ХIX века. Пенн считается одним из самых дорогих фотографов, его фотографию «Дети из города Кузко» 1948 года, снятую также в студии, аукционный дом Christies в 2008 году реализовал за внушительные 529 тыс. долл. Камера Пенна не шпионит, не провоцирует и не стремится выхватить снимок «реальности как она есть». Его персонажи естественны, но кажутся снятыми для архива вечности. 

Желание зафиксировать что-то из красот иного мира нашло у Ирвина Пенна отражение в знаменитой серии натюрмортов с черепами, которым посвящено два зала. Человеческие черепа остроумно составлены в композиции, животные  торжественно сняты поодиночке и экспонированы наподобие единого великолепного панно. Надо сказать, что смотреть на них приятно, поскольку деликатный Пенн не позволял себе открытого драматизма и морализаторства, гораздо больше увлекаясь эстетическими и конструктивными свойствами этого живописного предмета. 

В безостановочном поиске прекрасного Ирвин Пенн уравнивает самые разные явления: соблазнительно текущий сыр камамбер, полуабстрактные изгибы женских бедер, старые сигаретные пачки, поденщиц, элегантных моделей Vogue и не менее благородных девушек племени Дахомей, покрытых декоративными шрамами. Весь мир для него словно разбит на фрагменты студийного натюрморта, каждый из которых может быть наполнен смыслом и одушевлен красотой.

Венеция–Москва