Барочных святых вынесли на свет

Большинство экспонатов впервые покинули запасники музея. Фото пресс-службы МА

Государственный музей архитектуры имени А.В. Щусева, он же МУАР, а теперь просто МА отмечает 80-летие.

В юбилейной программе, рассчитанной на весь год, не только интересные выставки, но и радикальные преобразования музейных пространств, в том числе уличных. Так, дворик усадьбы Талызиных, в котором музей обитает с 1946 года, должен превратиться в экспозицию городской и садово-парковой скульптуры – каменные львы, вазоны, гермы, а также подлинные чугунные фрагменты декора Триумфальной арки, поступившие в фонды МА после ее реставрации. Во флигеле «Руина» поселится русская мемориальная скульптура – то есть памятники усопшим и их подлинные надгробия. 

Один из залов анфилады главного здания отдается под демонстрацию неосуществленных мегапроектов русских и советских архитекторов – от Большого Кремлевского дворца Василия Баженова до «Города будущего» утописта Георгия Крутикова. Все три затеи представляются очень важными, поскольку станут начальными частями постоянной экспозиции, которой в музее так и нет. (Только не надо говорить прессе и экспертам, что она в принципе невозможна, так как основная часть фондов музея – это чертежи и фотографии, которые не могут надолго покидать запасники!) МА даже планирует открыть свой филиал – Музей Константина и Виктора Мельниковых в легендарном доме советского архитектора в Кривоарбатском переулке.

Но это всего лишь очень обнадеживающие обещания. Пока же в «Аптекарском приказе» показывают первый праздничный проект – выставку «Под сводами русского храма. Церковная деревянная скульптура XVII–XIX веков». Ее на основе коллекций МА  и Музея классического и современного искусства «Бурганов-центр» подготовила куратор Мария Бурганова.

Выставка формально с юбилеем не связана, если не считать фотоэкспозиции Музея архитектуры в Большом соборе Донского монастыря, где он располагался в 1930–1940 годы. Там, несмотря на эпоху «воинствующего атеизма», многие детали убранства православных храмов открыто демонстрировались, но скорее всего как курьезы.

	Большинство церковной скульптуры погибло вместе с храмовыми интерьерами.	Фото пресс-службы МА

Действительно, деревянные фигуры Христа и Богоматери, Саваофа и святых, ангелов и херувимов, созданные чаще всего непрофессиональными резчиками, подчас не просто наивны и трогательны, но даже комичны. Однако сегодня они – признанные музейные шедевры, любимцы искусствоведов. Поэтому несколько странно заявление организаторов нынешнего проекта, что их целью было привлечь внимание к произведениям, которые «редко выставляют», «мало изучают», а «их судьба сопряжена с безвестностью». Эта некоторая, скажем так, натяжка нисколько не умаляет, впрочем, значения очень интересной, хотя и камерной выставки. К тому же некоторые ее экспонаты демонстрируются впервые.

Тем не менее у Марии Бургановой, как становится понятно из ее сопроводительного текста, была и другая задача, нежели простая популяризация классики. Она попыталась опровергнуть расхожее представление о том, что деревянная скульптура в истории православной церкви считалась чем-то маргинальным и сомнительным, неподобающим для храма. Наоборот, она справедливо доказывает, что резные статуи, Царские врата, многофигурные композиции, особенно на тему распятия Христа, а главное –  изображения самого  Спасителя в темнице в ожидании крестных мук, были повсеместно распространены. Поэтому Бурганова старается представить в экспозиции хотя бы по одному образцу из всего перечисленного. Если не вживую, так хотя бы на архивных фотографиях или рисунках.

Более того, в маленькой статье она даже пытается классифицировать свой материал и по сюжетам, и по функциям, и по иконографии, и по месту размещения в церковном пространстве. Даже по «географическому» принципу, разделяя эстетику столичных и провинциальных мастеров. Честно говоря, интересующимся темой читать ее заметки даже интереснее, чем смотреть саму экспозицию.

Выставка касается и болезненного вопроса влияния западной религиозной скульптуры Германии или Нидерландов на русское «дерево». Действительно, в результате непосредственных и культурных связей с Украиной, Польшей и Белоруссией европейское влияние дошло даже до Сибири, где родились уникальные «Пермские боги», гордость края. Не будем забывать и торжество «нарышкинского барокко» в XVII–XVIII веках, когда рождалась отечественная церковная деревянная скульптура, в которой барочная эстетика очевидна.

Но это вопрос, требующий специального рассмотрения. Пятнадцать лет назад ему посвятил специальную грандиозную выставку «Се человек» ГМИИ имени А.С. Пушкина, а Музей архитектуры и не собирался вступать на тропу соревновательности. Можно лишь предположить: церковная скульптура прижилась и в Европе, и в России потому, что она вне зависимости от национальных и конфессиональных различий очень понятна любому прихожанину. Здесь Священная история выступает не в условности икон, витражей и фресок, а в «человеческом» измерении, почти во плоти. Объем «круглой скульптуры», как называют церковные статуи, оживляет и материализует отвлеченные библейские сюжеты и сакральных героев. Ангелы становятся похожи на симпатичных юношей, а Христос в темнице – на присевшего отдохнуть после пахоты крестьянина.

Один из лучших специалистов по «пермским богам» Ольга Власова как-то заметила, что в религиозной скульптуре барокко так силен эффект театрализации, что в ней «предстояние» превращается в «представление». И это не просто справедливо, но приложимо к русской церковной скульптуре. И если внимательно посмотреть выставку в МА, можно почувствовать эстетическую связь между ее героями и персонажами вертепа.