Волшебство голландского реализма

На выставке наглядно видна перекличка прошлого и настоящего. Фото с сайта www.museum.ru

Заканчивается год российско-голландского сотрудничества, но в ГМИИ имени Пушкина продолжается выставка живописи «Магия голландского реализма» из собрания международной финансовой компании ING Commercial Banking, имеющей нидерландское происхождение. 

Термин «Магический реализм» первоначально появился в Германии, был перенесен в 1920-е годы в Голландию литераторами, но в итоге закрепился за работами художника Карела Виллинка. Этот нидерландский живописец умел настолько мастерски  располагать обычные предметы на холсте и по-особенному усиливать освещение, что  изображенные сцены приобретали некую волшебную, загадочную ауру.

Следуя послевоенным тенденциям – утомлению от остроавангардного эксперимента и потребности говорить об изменившемся мире более артикулированным языком, Виллинк стремительно переходит от абстракции конструктивистского толка к не менее радикальному по своей сверхфотографической точности фигуративному искусству. Параллельно и приблизительно по тем же причинам в Италии развивается метафизическое искусство, в Германии – гротескная Новая вещественность, во Франции – сюрреализм. 

Если говорить честно, то и в послереволюционной России интерес к разного рода реализму возродился сначала вполне добровольно, получив приставку «соц» десятилетием позже. У Карела Виллинка и его последователей есть немалое количество перекличек со всеми названными европейскими течениями, хотя голландцы и отстаивают глубокую индивидуальность своих мастеров. Особенно в отношении сюрреализма, что напоминает тяжбу о первородстве внутри большого семейства – со знаменитым пейзажем Магритта, где сумрачный дом силуэтом рисуется на фоне ясного, безмятежного неба, у голландских «магических» реалистов есть несомненное родство. 

Кенне Грегуар. Кофе-брейк. 2003 год. Фото пресс-службы музея

Однако и перекличек с отечественной живописью, при всей их понятной виртуальности, не меньше, чем с пустынными площадями де Кирико или выписанными натюрмортами старых голландцев: что-то близкое разным изводам задумчивости Кузьмы Петрова-Водкина или Дмитрия Краснопевцева проскальзывает во множестве работ на выставке. Главный хранитель коллекции ING Санне тен Бринк мельком указывает в каталоге, что, строго говоря, к «магическому реализму» можно отнести самого Виллинка и еще двух мастеров, работавших в середине ХХ века: Пейке Коха и Рауля Хинкеуса. Почему еще включают Дика Кета и Вима Шумахера – непонятно, никто это не объясняет, хотя можно догадаться, что, вероятно, из-за их любви к необычайно убедительной передаче вещественной реальности. 

Однако в трех залах выставки разместились полотна более двух десятков авторов, включающие и всех названных, и еще немало современных художников, работающих независимо друг от друга. Тут-то и начинаешь понимать, что «магический реализм» – это не столько программно оформленное течение, сколько состояние голландского ума и души, потому что все работы сосуществуют вполне естественно и гармонично.

Сами авторы в лице Пейке Коха заявляли, что в отличие от сюрреализма они изображают сцены, которые все-таки в жизни возможны, хотя и  маловероятны. К чести художников, экспонированные картины гораздо интереснее этого утверждения. Найти среди этих портретов, натюрмортов и пейзажей домашний вариант любезной сюрреалистам «встречи зонтика и швейной машинки на хирургическом столе» почти невозможно – кураторы выставки Кэролайн Вос (ING) и Данила Булатов (ГМИИ им. Пушкина) провели прекрасный отбор вещей. И обещанная магия в них есть! Причем она имеет очень определенный «национальный характер»: она скромна, меланхолична и честно заполняет каждую работу. Но умеет открыть другую, мистическую реальность самых простых вещей.

 Монументальный пейзаж Коха «Сбор урожая», построенный из геометрически выверенных куп деревьев, горизонталей теней и вертикалей лестниц, кажется навеки замершим в золотом свете, льющемся из идеального мира. В изумительном по красоте и выписанности деталей портрете «Девочки в ренессансном костюме» Виллинка улыбающаяся златовласая модель стоит на границе старинного сада, заполненного тревожным предгрозовым светом, смешавшимся с темнотой. Простейшие предметы вроде луковиц и мисок в натюрмортах Хенка Хелмантеля, Кенне Грегуара и Пита Собенса наполнены внутренней жизнью благодаря умелому соединению более плоскостного и объемного письма, низкой и высокой точки зрения в одном предмете, заставляющих глаз верить изображенному и сомневаться одновременно. Это какая-то магическая любовь голландцев к живописи, причем взаимная.