Игорь Гуськов
Венсан Перес: «Я всегда сам выстраиваю характер своих персонажей». Фото ИТАР-ТАСС
– Венсан, вы родом из Швейцарии, но все знают вас как французского актера. К какой культуре себя относите вы сами?
– Это коварный вопрос. Сам себя я ощущаю французским актером. Моя карьера начиналась и продолжается во Франции, я нашел себя во французском театре и кино. В то же время я действительно родился, рос и учился в Швейцарии. Но родители мои (мама – немка, отец – испанец) с детства дали мне возможность ощутить разную культуру. Думаю, все это мне очень помогает и сейчас, когда я работаю с американскими, итальянскими режиссерами и когда, например, мне пришлось поработать с вашим замечательным режиссером Павлом Лунгиным в картине «Линия жизни» в 1996 году.
– Вы рано поняли, что ваша стезя – искусство?
– Я долго искал себя. С детства я достаточно хорошо рисовал, посещал художественную школу. Однажды мой педагог принес в класс фотоаппарат и вручил мне его, сказав, что я обязательно должен попробовать фотографировать. И для меня открылся еще один мир. Я пошел учиться фотографии в школу Дорэ в Вевее.
– То есть ваше нынешнее увлечение фотографией – совсем не блажь, а продолжение...
– Продолжение того, чем я был увлечен и чем я занимался в стенах фотошколы в юности. То есть такое возвращение к себе на другом этапе моей жизни. Другим таким возвращением стала моя работа над комиксами в последние пять лет. Навыки, оставшиеся после академии, и любовь к рисунку подтолкнули меня к этому эксперименту. В начале 2000-х я написал сценарий «Лес», но быстро понял, что мне не удастся его реализовать в кино, а общение с друзьями и с художником Тибурсом Оже привело меня к идее комикса. Родился наш тандем, а эксперимент оказался достаточно удачным – вышло уже четыре тома нашей истории.
– Все знают вас как успешного киноактера, получившего признание во всем мире, а ведь у вас в карьере были, скажем так, скобки в виде театра. И какие скобки, в которых вершиной вашей театральной карьеры стало выступление в Авиньоне в 1988 году в спектакле Патриса Шеро «Гамлет»!
– Не соглашусь с вами про скобки. Поиск своего настоящего места в жизни привел к тому, что после фотошколы я поступил в консерваторию в Женеве. И тут на третьем курсе я узнаю, что Патрис Шеро набирает студентов на свой курс в Париже. Не знаю, как это объяснить, но я сразу понял, что я должен ехать. Несмотря ни на что и вопреки всему. Когда в консерватории узнали, что я подал документы в Париже, меня практически вынудили уйти из института за полгода до окончания учебы. И я понимал, что для меня это огромный риск – уйти отсюда и не быть уверенным, что я пробьюсь там, в Париже. А там на 19 мест подали заявления 3,5 тыс. соискателей. На последнем собеседовании сам Шеро задал мне вопрос: «Зачем вам еще несколько лет учебы? Если вы отучились уже почти три года и являетесь практически готовым специалистом?». А я был уверен, что учеба у Шеро – это для меня! Был долгий непростой разговор, и меня приняли. В 1986 году я был принят в его школу и труппу. Он доверил мне роли в своих этапных спектаклях: я сыграл Войницева в чеховском «Платонове», а потом Лаэрта в «Гамлете». Я много работал над русскими пьесами еще будучи студентом. Не мог не возникать вопрос о методе Станиславского. Для себя я могу его коротко сформулировать так: собирание максимума информации о персонаже и об эпохе, накопление, аккумулирование деталей, чтобы потом, при выходе на сцену, все забыть и существовать уже на нерве, на инстинкте. Чтобы с вами, сидящими в зале, говорило мое подсознание.
– Метод Станиславского – о нем постоянно говорят, а есть ли ему сегодня место в современном театре и кино?
– Грустно об этом говорить, но многим современным кинорежиссерам вполне достаточно вашего лица и какой-то простой функции, которую вы можете олицетворять. Чтобы актеры оставались на экране такими, какими мы их видим в жизни. Это смерть профессии для меня. Понятно, что в легкой комедии, наверное, нет смысла углубляться в психологию, конструировать свой персонаж. Но ведь снимаются не только комедии. Поэтому даже когда мне не ставят такой задачи, сам я пытаюсь выстраивать характер своего собственного персонажа. Я горжусь тем, что мне удалось создать образ транссексуала Фредерика/Вивиан в картине Шеро «Те, кто меня любит, поедут поездом» (1998). А дело было так. В 1997 году Абель Феррара предложил мне роль транссексуала в своем новом фильме. Для меня это было полной неожиданностью. Я думал над предложением и решил сделать вместо проб фотоссесию, в которой я был бы уже в гриме и в образе. Серия получилась, а вот проект Феррары застопорился, и стало ясно, что фильма не будет. Тут Патрис Шеро предложил встретиться и обсудить мое возможное участие в его новом фильме. Я взял на встречу эти фотографии. Пришел, разложил фото. Он смотрит на них и говорит: «Причем здесь эта актриса?». А я молчу в ответ. Тогда Шеро повертел многочисленные фото в руках, присмотрелся и присвистнул. Вот так был найден образ моей Вивиан: транссексуала Фредерика, начавшего курс гормонов, но не сделавшего последнего шага, чтобы стать полноценной женщиной.
– Театр, кино, роли у лучших европейских режиссеров и ваш очередной вираж: в 1992 году вы начинаете снимать кино как режиссер. Это попытка уйти от образа романтического героя-любовника?
– Я долго к этому подступался. Будучи студентом в парижской консерватории, а потом и в школе при театре Амандье, я ставил спектакли. Меня занимал вопрос, а смогу ли я сам рассказать историю, встав по другую сторону камеры? Так сказать, самому стать полноправным хозяином и своей собственной судьбы и истории на экране. Так появился мой первый короткометражный фильм «Обмен». И он попал в конкурс Каннского кинофестиваля. И получил там приз жюри. Это было так важно для меня! Ведь это произошло во время некоей эйфории: по миру только что прошли «Сирано де Бержерак» и «Индокитай» с моим участием как актера. А теперь я стал кинорежиссером. Там же на Каннском кинофестивале фильм увидел Роман Полански. Картина ему очень понравилась, и он предложил мне выпустить ее в кинозалах. Как? Очень просто. Ставить ее в сеансе перед своим фильмом «Горькая луна», который вскоре должен был выйти во Франции в прокат. Так это и случилось. Через некоторое время дома раздался звонок. Поднимаю трубку, и на том конце провода человек представляется Кшиштофом Кеслёвским. И говорит мне, что мой фильм ему понравился. Представляете, мне позвонил Кеслёвский!
– Позже появился ваш первый полнометражный фильм, в котором главную роль сыграл Гийом Депардье?
– Гийом был настоящим проклятым поэтом, такой Артюр Рембо наших дней. И роль в фильме «Шкура ангела» (2002) ему соответствовала. Мы с моей супругой Карин думали о нем, когда писали сценарий. Бунтарь, бегущий от прошлого: герой Гийома провел одну ночь любви с молодой девушкой Анжель, которая не сможет его никогда забыть и попытается его снова найти. Фильм уже снимался, а я понимал, что сценарий несовершенен, в нем есть лакуны. И тогда, и теперь я стыжусь своего первого фильма, я вижу в нем столько недостатков. Для меня было проблемой даже ехать куда-то на фестивали с этой картиной. Люди находят в нем качества, как-то подбадривают меня, а я продолжаю испытывать непреодолимое сожаление, что не довел этот фильм до какого-то уровня…
Второй мой фильм «Секрет» был чистым заказом. Это ремейк японского ужастика, снимался с американскими актерами Девидом Духовны и Лили Тейлор на английском языке. А вот к третьему фильму я готовлюсь серьезно, потому что помню фразу Трюффо о том, что после третьего фильма мы можем уже окончательно сказать, случился ли режиссер или нет. И никаких скидок и отговорок уже невозможно будет принимать в расчет. Три года назад я купил права на адаптацию очень сильного американского романа и с тех пор работаю над сценарием по этой книге. Позвольте мне не открывать ее названия, иногда я бываю суеверным.
Дарья Гармоненко 