Вера Камша -ДИМИТРИЙ РОМАНОВИЧ, вы ведь в этом году уже были в России?
- Да, этот год я уже причислил к хорошим, так как он еще не закончился, а мне уже трижды удалось побывать в России - летом я посетил Иркутск и Екатеринбург. Впрочем, я езжу не только в Россию, но и в другие государства, входившие в состав Российской империи. В прошлом году я побывал в Киеве, который очень важен для нашей семьи, и в Казахстане, в Алма-Ате, куда привез от фонда слуховые аппараты не только для детей, но и для ветеранов, потому что их тоже ни в коем случае нельзя забывать и оставлять на произвол судьбы.
- Я слышала, как вас сегодня спрашивали, не лучше ли было немалые деньги, пошедшие на создание карильона, пустить на социальные нужды.
- Пускать все средства лишь для удовлетворения телесных проблем, забывая о духовном, на мой взгляд, неправильно. Вспомним первые послевоенные годы. Сколько тогда было беды, но ведь находили и средства, и силы для восстановления разрушенных немцами Петергофа, Павловска, Ораниенбаума. Тогда ни о каком туризме и речи не было. Для себя восстанавливали, это было насущной потребностью для русского народа. Культура - это важная часть России, то место, где старая Россия смыкается с новой, ей не следует пренебрегать! Когда мы решили участвовать в создании карильона для Петропавловского собора, мы думали о тех, кто приходит в крепость, приводит своих детей. Теперь они смогут услышать изумительную музыку. Духовно богатый человек всегда добрее, он больше готов к состраданию. Людей нужно не только кормить и лечить, но и давать им что-то для души.
- Когда вы приезжаете в Россию, вы неизбежно оказываетесь в центре внимания и прессы, и властей, и обычных людей. Вам льстит подобное отношение?
- Мне очень приятно видеть доброе отношение и интерес к нашей семье, я благодарен за это сегодняшним россиянам. Но есть один тонкий момент, о котором я не могу не сказать. Я, в общем-то, человек спокойный, но я очень не люблю снобизм. Не люблю и не понимаю, когда кто-то ставит себя выше других только потому, что родился в такой-то семье, принадлежит к такому-то сословию или нации. И поэтому я не люблю, когда мне говорят, что я особенный человек только потому, что я - Романов. Мы все должны прежде всего быть людьми. Если моим прапрапрадедом был Николай Первый, это еще ничего не значит. Главное то, что ты сам из себя представляешь, что можешь сделать и делаешь не только для себя, для своей семьи, но и для других. Для России, которую мои родители так и не смогли снова увидеть. Когда я здесь, я каждую минуту думаю о них. Я же помню, что мне рассказывал отец, что он писал в своих мемуарах. И понимание того, через что прошла моя семья, ко мне пришло во время войны. До этого я был далек от мира, в котором жил мой отец, мне казалось, что у меня другая жизнь: учеба, друзья, путешествия и так далее. А потом началась война, и вместе с осознанием того, что неизвестно, выживем мы или нет, пришло и понимание того, что рассказывал отец...
- Вы хорошо помните войну?
- Я же 26-го года рождения, так что помню каждую секунду. Мы тогда жили в Италии, и все девять месяцев немецкой оккупации нам пришлось прятаться.
- Немцы искали именно вашу семью или просто охотились на русских?
- Дело было не в национальности, а в том, что моя бабушка, великая княгиня Милица Николаевна, была дочерью короля Черногории и, самое главное, сестрой итальянской королевы. Италия же вышла из войны, несмотря на то что в ее начале была союзницей Германии, и явно начинала склоняться в сторону антигитлеровской коалиции. Немцы решили захватить сестру итальянской королевы, тем паче что она была единственным членом королевской семьи, находившимся на оккупированной территории. Бабушке пришлось бежать из дому, она полгода скрывалась в Ватикане. А мы прятались в Риме, меняя квартиры. Немцы нас не нашли, Рим - город большой. Слава Богу, война для Германии кончилась неудачно, в Рим вошли союзники, положив конец нашему "подпольному" положению, но ежедневное в течение девяти месяцев ощущение, что за тобой идет охота, разумеется, не могло не сказаться на моем мировосприятии.
- Димитрий Романович, что Вы чувствовали, когда целились из знаменитого орудия "Авроры"?
- Хотелось бы, чтобы ЭТА пушка никогда больше не выстрелила...
- Так уж вышло, что Романовы оказались разбросаны по всему миру. Наверное, вы, как никто другой, можете ответить, принадлежит ли Россия к так называемой западной цивилизации или мы все же сами по себе?
- Мы получим ответ на этот вопрос в самое ближайшее время. 11 сентября наша жизнь переменилась, это понимают все, и все об этом говорят. Страшно, если Петербург будет отрезан от Владивостока, а Нью-Йорк от Сан-Франциско и все во всех будут видеть врагов. Сейчас все страны и все люди находятся перед выбором, и очень важно, чтобы все, не только Запад и Россия, но и Япония, Индия, Китай, поняли, что нужно жить вместе, а не делить мир на "своих" и "врагов".
Россия, как и любая страна, иногда может быть согласна с другой частью Европы, иногда нет, но в определенные периоды все свободные страны должны быть вместе.
- Димитрий Романович, вы упомянули мемуары вашего отца. Расскажите о них, насколько мне известно, в России они не издавались...
- Они охватывают период, начиная с его первых детских впечатлений и до отъезда из Крыма вместе с Марией Федоровной и другими родственниками. Мой отец написал свои воспоминания по-русски, для себя, полагая, что они никогда не будут напечатаны. Но мы с братом перевели эту книгу на датский и напечатали в Дании, так как там живо интересуются всем, что связано с принцессой Дагмарой, вышедшей замуж за Александра Третьего и ставшей императрицей Марией Федоровной. Записки отца были встречены с большим интересом, затем их напечатали по-немецки в Германии, но ни английского, ни русского издания еще нет.
- Вы ведь тоже пишете?
- Я написал 7 книг. За исключением одной детской книжки это исторические исследования, посвященные орденам и медалям в истории Балканских стран (Черногории, Греции, Болгарии, Сербии и Югославии) и России. Пишу я по-английски, потому что для европейского читателя это язык номер один.
- Но неужели книга о русских орденах так и останется англоязычной?
- Нет, скоро она выйдет в России на русском языке. Для меня это принципиально, тем более я бы не смог выполнить эту работу на должном уровне, если бы не колоссальная помощь Эрмитажа.
Мне очень повезло, что несколько лет назад в Дании судьба меня свела с государственным герольдмейстером Российской Федерации, заместителем директора Эрмитажа Георгием Вадимовичем Виинбаховым. Это один из самых больших специалистов не только в России, но и в мире, и мне вдвойне - и как исследователю, и как человеку - повезло, что мы стали добрыми друзьями, причем постепенно эта дружба переросла в дружбу великого музея и Объединения дома Романовых.
Нас, меня и моего брата, регулярно приглашают на мероприятия, касающиеся российской истории (такие, как 300-летие гвардии или открытие для публики восстановленного Георгиевского зала), и мы всегда приезжаем. Правда, я бываю здесь чаще, потому что из Дании до Петербурга всего там сорок минут лету. К сожалению, на этот раз мне не удалось повидаться с Михаилом Борисовичем Пиотровским, который как раз в эти дни был в Соединенных Штатах и в связи с известными событиями там задержался.
- Если можно, расскажите подробнее о ваших научных изысканиях.
- Я горжусь тем, что пока это единственная книга, которая не только классифицирует и описывает все русские медали, начиная от первых боев против шведов и до последней русской императорской медали, связанной с мобилизацией против немцев и австрийцев, но и рассказывает, по какому поводу они были отлиты.
Мне кажется, при изучении медалей главное не то, что на них изображено, и даже не то, кто их получил, а сами события, их значимость в нашей истории, и я постарался проследить эти вехи. Без преувеличения можно сказать, что по медалям читается
вся русская история, причем с подробностями, о которых сегодня многие не имеют понятия.
- Димитрий Романович, ваше отношение к супруге вызывает восхищение у всех, кто хотя бы раз видел вас вместе. Не расскажите, как вы встретились, или же личная жизнь для вас тема запретная?
- Отнюдь нет. Я считаю, что жизнь человека, занимающегося публичной деятельностью, должна быть открыта. По крайней мере до определенных пределов. Мы познакомились, как это часто бывает, практически случайно. Наша история - это нечто вроде сказки с хорошим концом, не знаю, что думала Доррит, но было время, когда мне казалось, что я на всю жизнь остался один. Моя первая супруга скончалась около одиннадцати лет назад, и я в полном одиночестве жил в Копенгагене. Работал я в банке, но собирался оттуда уйти и вообще уехать из Дании. Дания - замечательная страна, но для меня все же не родная. Детей у меня не было, а мой брат жил со своей семьей в другой стране. Для меня это был очень тяжелый период. Я долго думал, что же мне делать, чем заполнить образовавшуюся пустоту и наконец решил уехать в Женеву и там заняться активной гуманитарной работой.
Доррит тоже была одна, ее муж скончался много лет назад, хотя ей было легче, чем мне: у нее есть дочь. Мы встретились на каком-то приеме, по-моему, по случаю марокканского национального праздника. Она подошла ко мне и сказала, что слышала обо мне, о моей семье. Мы разговорились. Несколько раз встречались на разных приемах, перешли на "ты". А потом меня пригласили ужинать в португальское посольство, и я позвонил Доррит, так как знал, что она родилась в Бразилии и сохранила интерес и к португальской культуре, и к языку, который был первым ее языком. Выяснилось, что она тоже приглашена, я за ней заехал. Так мы в первый раз приехали на прием вместе как близкие друзья. После этого мы проводили друг с другом все больше и больше времени и в конце концов решили, как сегодня принято говорить, быть вместе.
А в 1992 году я решил поехать в Россию и пригласил Доррит поехать со мной, она согласилась. Русское посольство в Дании, в котором нас уже хорошо знали, предлагало нам составить специальную программу, но я хотел приехать тихо, без каких бы то ни было официальных церемоний и встреч. Для меня это было не просто поездкой, а переломным моментом в жизни, а в такие минуты лучше обходиться без посторонних.
Моя супруга еще мало говорит по-русски, но она просит сказать, что для нее было потрясением увидеть места, о которых мой отец пишет в своих мемуарах. Когда мы в первый раз вошли в русскую православную церковь (это был Спасо-Преображенский храм), Доррит сказала мне, что это чудо. На следующий год мы приехали в Москву, а из Москвы - в Костромуs и там обвенчались. При этом возникла забавная проблема. Дело в том, что в святцах имени Доррит нет. Но имя Доррит, Доротея, переводится с латыни, как "божий дар". По-гречески - Феодора. Так что мы венчались как Димитрий и Феодора.
- Вы венчались в Костроме потому, что с этим городом связано становление династии Романовых?
- Это опять-таки случай. Еще в Дании я встретил костромского священника. Тогда я как раз начинал работать в качестве председателя фонда "Романовы для России" и, естественно, стал его расспрашивать о том, что сейчас происходит в России, как и чем можно помочь. Он рассказал, естественно, в первую очередь имея в виду свой город. Сумма, которой в то время располагал фонд, была очень скромной, но надо было с чего-то начинать. И я выбрал Кострому, то есть относительно небольшой по русским меркам город, где наша помощь была бы более ощутима, чем, к примеру, в Москве или Петербурге. Именно поездка в Кострому и подсказала мне, чем я займусь в ближайшее время. Мы побывали в интернате для детей с ослабленным слухом, и я просто пришел в ужас. Из ста пяти детишек слуховые аппараты имели не больше десяти! В России тогда слуховых аппаратов еще не производили, а в Дании делали, причем очень хорошие, так что организовать их закупку и доставку тем, кто в них нуждался, было сравнительно легко. Ну а пока мы были в Костроме, я спросил в церкви, не можем ли мы здесь обвенчаться. Оказалось, можно.
Мне очень повезло, что мы теперь можем не только вместе жить в Дании, но и активно помогать здесь, в России.
- Димитрий Романович, вы занимались историей Балкан, может быть, вы можете что-то сказать о причинах сегодняшней ситуации в этом регионе?
- Мне неудобно обсуждать актуальную политику. Если вы занимаетесь гуманитарной работой, было бы неправильным заявлять свою личную позицию, главное - интересы людей, которым ты помогаешь. Тем не менее я могу сказать, что балканской проблеме (по самым скромным оценкам) никак не менее пятисот лет. Другого региона, в котором было бы посеяно столько драконьих зубов, такого клубка взаимных претензий и религиозных и национальных различий в Европе нет.
- И последний вопрос. В 1998 году вы сопровождали из Екатеринбурга в Петербург останки императорской семьи, а в этом году вновь посетили этот город. Там многое изменилось?
- Безусловно, но мне трудно спокойно сравнивать, потому что поездка 1998 года не располагала к наблюдениям. Даже сейчас, спустя три года, я вспоминаю эти часы как самые ужасные часы в моей жизни.
- Если вам неприятно это вспоминать, может быть, сменим тему?
- Нет, думаю, об этом стоит рассказать. Накануне захоронения мой брат Николай, являющийся главой семьи, сказал мне, что, на его взгляд, будет неправильно, если останки отправят из Екатеринбурга в Петербург как какую-нибудь посылку. Их обязательно должен сопровождать кто-то из нас. Этого же мнения придерживалась и вся семья (нас около пятидесяти человек), и семьи, близкие к нам, такие, как князья Юсуповы. Разумеется, тем, кто прилетал из Австралии или Соединенных Штатов, это было бы трудно, а я уже не один раз был в России, говорю по-русски, и нам показалось правильным, что в Екатеринбург полечу именно я.
Из Копенгагена я добрался до Франкфурта, а оттуда улетел в Екатеринбург, причем я до последнего момента не знал, ни какой будет процедура, ни кто примет в ней участие. Я был единственным Романовым, бывшим в тот момент в Екатеринбурге, и два с половиной часа я стоял и смотрел, как останки девяти человек по кусочкам складывали в гробы. И дело было даже не в том, что видеть такое, мягко говоря, неприятно. Я стоял и думал, что мой отец играл с дочерьми императора, а я сейчас вижу, что от них осталось. Единственное слово, адекватно описывающее мое тогдашнее состояние, - это ужас.
Но всего хуже было место, на котором когда-то стоял Ипатьевский дом. В 98-м году там была площадка с металлическим крестом, все это вызывало жуткое ощущение. Не хотелось ни думать, ни молиться┘ Было одно желание: уйти оттуда как можно скорее, потому что мучительно стоять здесь и знать, что здесь, внизу, их убивали.
- Это чувство ужаса вас долго преследовало?
- Легче стало уже во время отпевания в кафедральном соборе Екатеринбурга, потом была погрузка, дорога и осознание того, что мы все же приближаемся к Петербургу, к семье. Во время полета, примерно на полдороге, пилот открыл дверцу кабины и сказал, что в Петербурге будет Ельцин. Тогда я понял, что все делается официально. Брат потом говорил, что едва меня узнал, такое у меня было напряженное лицо. Только когда я увидел супругу, брата, всю семью, многих членов которой я до этого никогда не встречал, я стал приходить в себя. Я понял, что сделал свою часть работы и теперь более или менее снова вхожу в нормальную жизнь.
- Бестактный вопрос, но, видимо, неизбежный. Как вы относитесь к регулярно возникающим слухам, что люди, похороненные в Петропавловском соборе, отнюдь не семья покойного императора.
- Я верю, что это они. Экспертизу проводили в нескольких странах, проводили лучшие эксперты, и у меня нет никакого повода сомневаться в их компетентности. Кроме того, сходится множество самых разных признаков, подобное совпадение просто находится за гранью реального.
Я считаю, что три года назад был сделан важный шаг для объединения России старой и России новой. Ну а чтобы не забывать прошлое, в котором рука об руку идет и хорошее и плохое, существуют историки. Пусть они и обсуждают, что девяносто лет назад делалось правильно, что - нет, что было плохо, что хорошо, а мы должны идти вперед. К счастью, мы уже находимся в другой части книги, которая называется русской историей.
