Авангард, политика и детская книга

Название и подзаголовок этой книги волею художника Евгения Поликашина переплетены, насильственно вдвинуты друг в друга - выделены только разным шрифтом, а на обложке еще и цветом. На титуле активнее выпячен "Авангард и построение нового человека" - предмет социально-исторического исследования, а снаружи - "Искусство... детской книги", материал, избранный для критического анализа. Двойственность задачи, поставленной перед собой автором, выступает таким образом особенно отчетливо. Заметное расхождение между материалом и темой, неадекватность одного другому, не всегда учитываемая автором, определяют методическую нечеткость своеобразно задуманной работы. Но еще большие противоречия скрывает в себе произвольное отождествление проблем социальных ("новый человек" и пути его "построения") с эстетическими: "авангард", при всей неопределенности его границ, явление, без сомнения, чисто художественное. У Штейнера между тем и другим стоит отчетливый знак тождества.

При этом в "авангард" зачисляются едва ли не все сколько-нибудь значительные художники, причастные в 1920-х годах к искусству детской книги, и по признакам нередко второстепенным и внешним. Авангардистами предстают не только сподвижники Владимира Лебедева, без оговорок причисленные к конструктивистам, но и ряд мастеров, проявивших интерес к примитивистским или экспрессионистическим опытам: все участники артели художников "Сегодня"; затем Петр Митурич, Борис Григорьев, Эль Лисицкий - не только в супрематический период его творчества, но и в ранний, отмеченный национально-стилизаторскими тенденциями и влиянием Марка Шагала; Кузьма Петров-Водкин, осмелившийся наклонить вертикальные линии. Наконец, даже Владимир Конашевич (как все же оговаривается автор, "художник из, казалось бы, неконструктивистской команды" - за скупость изображения, отсутствие предметного фона и особенно за непривычную точку зрения, несколько сверху.

Относится Евгений Штейнер к так широко им очерчиваемому авангардизму неоднозначно (чтобы не сказать - противоречиво). Признает, с одной стороны, его новизну, творческую силу, "глубину формальной выразительности", а с другой - предъявляет ему отчетливые идеологические обвинения: в конструировании идеального образа "человека будущего, составленного из стандартных деталей, что и делало конструктивистскую эстетику 20-х годов генетически родственной эстетике социалистического реализма, артикулированной в следующем десятилетии".

В результате именно конструктивизм - главный враг. Упрощая форму, схематизируя, изображая одинаковых человечков без черт лица, метафорически заменяя их типографскими знаками, конструктивисты выполняли определенную идеологическую программу: "Отношение к детям как к человеческому материалу и подготовка детей в качестве кадров строителей коммунизма и предполагали конструктивистский подход к искусству для детей - четкость, гладкость, однотонность, отсутствие психологизма, индивидуального начала".

Художественный язык конструктивистской графики в детской книге подвергнут поэтому беспощадной критике (уже и речи нет о "глубине формальной выразительности"). В композициях, выстроенных из жестко очерченных плоскостных элементов, автор видит в противовес органической слитности графического почерка модерна "разорванность", даже деконструктивность. Доказывается непонятность этих рисунков детям (естественно: ведь новый язык надо еще освоить).

Разумеется, за конструктивистской, в том числе и детской книгой, стояли определенные как художественные, так и тесно с ними связанные жизненные идеи. Не стоит, однако, сводить их к материализации примитивных партийных лозунгов тоталитарного государства. Они были все-таки умнее, тоньше и глубже и имели - при всей неприемлемости для нас теперь многих из них - определенные внутренние резоны. Отсюда - художественная цельность и графическая острота классических уже работ лучших мастеров двадцатых годов - Лисицкого, Лебедева, Цехановского, Чичаговых, которых как-то сквозь зубы, но все-таки признает вовсе не лишенный чуткости к графическому языку Евгений Штейнер, автор достаточно опытный, критик, востоковед, историк искусства...

К сожалению, увлечение чисто идеологической критикой нечувствительно уводит его от изучения искусства именно как искусства, мешает выделять из моря приспособленческой халтуры принципиальные и качественные работы серьезных мастеров. И потому в последней части своей работы, посвященной сквозным темам детской производственной книги, он занимается не столько даже рисунками (не всегда имеющими хотя бы отдаленное отношение к теме авангарда), сколько курьезными текстами расхожей массовки тех лет.

В заключение не могу не отметить досадной небрежности в приводимых в конце книги сведениях о художниках: имя ведущего мастера советской детской книги - Владимир Васильевич Лебедев, а не Владимир Владимирович.