Петит

Бедность не порок

6 POETS х 6 PAGES. - New York, Ugly Duckling Presse, 2000. Художник не указан.

ТИРАЖ, очевидно, маленький, хотя он, по западной традиции, нигде не указан. Поэзия, очевидно, эстетская - "для своего круга". Такого рода издания, как мы уже отмечали, - самое благодатное поле для экспериментов в области искусства книги.

Впрочем, эксперименты ли это? Отрезать у книги верхний правый угол придумал еще футурист Василий Каменский в 1914 году. Правда, даже Каменский не додумался скреплять свои книги аптечной резинкой, но, может быть, их тогда просто не было. Каменский печатал книги на обрезках дешевых обоев, набирал их вручную случайными, сбитыми шрифтами, демонстрировал бедность наглую, вызывающую. Политкорректные американцы наглость тщательно дозируют: бумага белая, шрифт сдержанно-приличный, печать просто прекрасная. Видимо, демонстрируется не бедность, а рукотворность: отсюда и лохматый обрез книги - будто резали не в типографии, а дома, канцелярскими ножницами. Отсюда и резинка: обыкновенный канцелярский же степлер обошелся бы не дороже, но аккуратно прошитая скрепками книга приобрела бы чересчур "фабричный" вид, утратила бы обаяние домашней самоделки, сохраняющей следы прикосновения рук самих издателей, а то и литераторов.

В таком контексте отрезанный угол становится уже не новацией, а напротив, данью традиции, hommage футуристам. Неясно, правда - то ли американские друзья таким образом обозначают себя как прямых наследников русского авангарда, то ли делают это в честь присутствующего в числе авторов Льва Рубинштейна? Впрочем, нашему патриотизму приятны оба варианта.

Ахматова и др.

Анна Ахматова. Самые мои стихи. - М.: СЛОВО/SLOVO, 2000. Художник Владимир Медведев.

ПОПЫТКИ издать стихи как-нибудь иначе, чем просто сборник текстов, редко оказываются удачными. Лирика - вещь абсолютно личная, любое иллюстрирование, то есть сопоставление с другой личностью, личностью художника, превращает ее в полемику, а то и разрушает вовсе. В серии "Самые мои стихи", где уже вышли сборники Николая Глазкова, Ксении Некрасовой, Евгения Евтушенко и многих других, делается попытка не дополнить лирику, но представить ее в контексте времени, в контексте личности поэта, в контексте поэзии его современников. Художник серии постарался сделать все возможное, чтобы все многочисленные фотографии, автографы, рисунки - а их особенно много в томе Ахматовой - не мешали собственно чтению стихов; это ему не только удалось, но дало и неожиданный эффект: сам переизбыток материала, бережно сопровождающего чтение, создает впечатление богатства, почти роскоши, хотя формально черно-белое издание в мягкой обложке роскошным назвать трудно. По выпускам серии видно, с каким трудом, от тома к тому, отыскивались и отрабатывались способы сопоставления, вернее - соприкосновения стихов авторских - с чужими, стихов - с прозой, с документом, с графикой... Хотя серия "Самые мои стихи" еще в 1997 г. получила премию ЮНЕСКО "Самые красивые книги мира", остановиться на этом художник не мог: такой подход к книге исключает механистичность, поточный метод, он требует осмысленной личной работы с каждым элементом каждого тома.

Теперь, после смерти Владимира Медведева в 1999 г. ("Ахматова" - последний том, подготовленный им к изданию) остается только надеяться, что он сумел найти младших единомышленников, успел хоть кому-то передать этот свой способ работы. Надежд на это, впрочем, немного: во всяком случае, ничего подобного серии "Самые мои стихи" - подобного не по внешнему виду, а по сути - у нас за последние годы не появилось.

Безумство храбрых

Юрий Самарин. Особенные люди. - Саранск: Типография "Красный Октябрь", 2000. Оформление Александра Мамонтова.

НЕ ТОРОПИТЕСЬ хихикать, господа интеллектуалы, взглянув на обложку сборника нравоучительных повестей "Особенные люди". И даже раскрыв книгу и выхватив из середины что-нибудь вроде: "а теперь он простил ее и в чем-то пожалел", - тоже не торопитесь. Попробуйте вчитаться в эту доморощенную мистику - мурашки по спине поползут: не от ужаса перед мощью Высших Сил, как, наверное, хотелось бы автору, а от восхищения самим автором, той отвагой, с которой он манипулирует глобальными понятиями, пренебрегает законами жанра, мешает советский новояз с жаргоном бродячих проповедников, казнит и карает своих персонажей с такой бессмысленной жестокостью, какую во всей русской литературе разве что Лесков мог себе позволить.

И с такой же отвагой подошел к делу и художник. Изобразить Древо в виде ботанически достоверного дуба, светящегося, как электролампочка на рекламе "Филипс", а Мятущуюся Творческую Личность - с плакатной мордой победителя соцсоревнования; через сто лет после Сезанна написать голубые глаза голубой краской, а закат - розовой: никакая стилизация не смогла бы достичь такого эффекта, потому что ни у одного стилизатора не хватило бы храбрости зайти так далеко. Пока мы, эстеты, нивелируем свои чувства, маскируемся цитатами из классики, жуем давно съеденное - в таинственном Саранске люди отважно творят свой мир по своему разумению.

Смотреть на него, конечно, гадко, но зато достигнут другой, гораздо более важный результат: текст книги и ее обложка рассказаны на одном языке, а значит, читатель, который на этом языке читает, эту свою книгу найдет.

Очень несовременная сказка

Ганс Христиан Андерсен. Русалочка. - СПб.: Азбука, 2000. Оформление художника Владимира Ненова.

ОСТАВИМ в покое вопрос, стоит ли издавать для детей сказки Андерсена: его обсуждают уже полтораста лет. Тем более бессмысленным становится он теперь, в эпоху злобных Черепашек и неполиткорректных Динозавриков, когда даже Снежная Королева оказывается образцом гуманизма. Но титульной сказкой нового сборника издателями назначена другая, одна из самых страшных сказок Андерсена: сказка о бессмысленном самопожертвовании, о впустую истраченном даре самоотверженной любви. Стоит ли пугать малюток такими ужасами? Издатели, видимо, полагают, что для нынешних детей любовь может оказаться опаснее секса, самопожертвование - страшнее насилия. И художник, в соответствии с этой установкой, конструирует свою, современную Русалочку: не пятнадцатилетнюю "странную девочку, тихую и застенчивую", а стервочку-путанку с холодными глазами и лакированными коготками, в бюстгальтере из секс-шопа для садомазохистов, тщательно отрисованную в некогда модной сверхжесткой манере Бориса Вальехо. Такая Русалочка не то что рыбьего хвоста и чудесного голоса - волоска из своей дорогим парикмахером сделанной прически не отдаст ради любимого. Такая, вопреки Андерсену, своего добьется любой ценой. Такую можно и детям показать.