Юрий Герчук 20 сентября в Трубниковском пер., 17, в здании Государственного литературного музея состоялся вечер памяти недавно скончавшегося искусствоведа Юрия Александровича Молока - исследователя искусства графики, иллюстрации, книги, тончайшего знатока художественных взаимодействий графического изображения с литературным текстом. К вечеру была организована небольшая выставка книг, фотографий и портретов Юрия Молока и выпущена посвященная ему брошюра с библиографией основных его трудов, со статьей Владимира Глоцера и репродукциями портретов и фотографий. Составили брошюру сыновья покойного, искусствоведы Дмитрий и Николай Молоки, оформил - многолетний сотрудник его по издательству "Искусство" художник Александр Коноплев. Издание, специально посвященное жизни искусствоведа и делу его жизни, пусть даже в столь скромных масштабах, как это, у нас великая редкость. И потому следует особо отметить качества статьи, вместившей наряду с биографической канвой также характеристику основного направления деятельности Молока, связанной преимущественно с искусством книги, "которую он чувствовал, - как замечает Глоцер, - в единстве рисунка и текста". А это позволяло ему выходить, "особенно в последнее десятилетие, на поле литературоведения". Удался автору и человеческий образ Юрия Александровича - не только исследователя, но и активного участника московской художественной жизни. Этот образ материализован и в прекрасно подобранном ряде фотопортретов, из которых лучшие - работы Игоря Пальмина. И здесь же можно было увидеть и приобрести последнюю, уже после смерти автора вышедшую книгу Молока - "Пушкин в 1937 году", включающую публикации забытых текстов из довоенных журналов, тогдашние дискуссии о проектах памятника и об иллюстрациях к Пушкину, как их понимали в год его столетнего юбилея. Подробно и глубоко комментированные составителем, эти давние споры оживают, вводя читателя в противоречивую и драматическую эпоху русской культуры.
Круг профессиональных интересов связывал Молока с людьми разных специальностей, и о нем вспоминали филологи - Мариэтта Чудакова (она и вела этот вечер памяти), Ирина Прохорова, Владимир Глоцер, Александр Парнис, художники - Александр Коноплев, Юрий Злотников, Борис Кочейшвили, коллекционер Григорий Климов и, разумеется, искусствоведы - Дмитрий Сарабьянов, Григорий Стернин, Юрий Герчук.
Мы все сообща пытались уловить и обозначить словами живой, многогранный образ Юрия Александровича, человека ироничного и темпераментного, блистательного собеседника и придирчивого критика, прирожденного редактора, не прощавшего беспечным коллегам никакой приблизительности и поверхностности, неточности в фактах или в словоупотреблении. Своей уже давней статье о графике Николая Купреянова он дал характерное заглавие: "Из истории одного "романа с гравюрой" ("Панорама искусства", вып. 3, 1980). Оно, я думаю, могло бы очень точно характеризовать труды самого Молока, неизменно становившиеся такими же "романами" - с книгой, с графикой, с художником или поэтом. Увлеченность темой, любовное вхождение в ее мельчайшие частности, прямое, личностное общение с действующими лицами художественного процесса, живыми или уже ушедшими из жизни, придавали его статьям не только качество тщательных и тонких исследований, но и живую авторскую интонацию, достоинства литературные, при том что он вовсе не был склонен к какой-либо беллетризации или красотам стиля: точность вкуса удерживала его деловую прозу в строгих границах своего жанра. Больше всего, кажется, увлекал Молока реальный контекст художественного события, сплетение обстоятельств и характеров, столкновение позиций и распределение культурных ролей и масок. Восстановить явление в конкретных подробностях его фактуры - для этого не жаль было исследователю ни времени, ни трудов. Таков, к примеру, маленький авантюрный роман, который он сплел вокруг забытой обложки раннего (1925 г.) издания "Хождение по мукам" Алексея Толстого, в виньетке которой он разглядел неожиданные и чужие здесь профили Анны Ахматовой и Ольги Глебовой-Судейкиной ("Камея на обложке. К истории одной мистификации" - "Опыты", # 1, СПб - Париж, 1994).
Требовательный к себе еще более, чем к другим, стремившийся проникать в облюбованный им для исследования предмет все глубже и глубже, выявляя все его и ближние и дальние связи, все оттенки его смысла, Юрий Александрович был в своей работе нетороплив, заканчивать ее не спешил. Поэтому он опубликовал за всю жизнь не так уж много трудов. А в созданных им книгах выступал чаще всего (как и в последней) в роли своего рода "режиссера", а не единоличного автора, объединяя под одной обложкой тексты разного происхождения, выстраивая их диалоги и тщательно организуя зрительный ряд альбома, выверяя каталожные сведения. В такой "многоголосой" работе он умел отчетливо проявить и собственный взгляд на деле, подтвердить фактами глубоко продуманную позицию и продемонстрировать высокую культуру гуманитарного исследования.
