«Вместе бить и врозь идти»

Ленин после покушения напомнил Бонч-Бруевичу снятого с креста Иисуса. П.П. Белоусов. Покушение на В.И. Ленина. 1957. Репродукция © РИА Новости

«Товарищ Ленин в книжке «Что делать?» в нескольких местах обращает внимание на то, что и сектантами не надо не только пренебрегать, а при широкой постановке дела нашей социал-демократической пропаганды нам необходимо воспользоваться и их настроением, и фактами их преследования», – отмечал в своих выступлениях на II съезде РСДРП в августе 1903 года будущий управляющий делами Совнаркома Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич (1873–1955). 10 июля (28 июня по старому стилю) исполняется 150 лет со дня рождения этого деятеля русской революции, который превратился из защитника свободы совести в ее гонителя.

Закон Победоносцева

Идея Ильича о работе среди сектантов была с энтузиазмом подхвачена Бонч-Бруевичем задолго до съезда. Преследование инаковерующих значительно усилилось в России с начала царствования Александра III (1845–1894), когда влиятельный царедворец, обер-прокурор Святейшего синода Константин Победоносцев (1827–1907), по выражению Александра Блока, «над Россией простер совиные крыла».

1 марта 1881 года царь-реформатор Александр II (1818–1881) пал жертвой революционного террора. Тогда Победоносцев не замедлил использовать трагедию царской семьи для влияния на резкое ужесточение внутренней политики. 26 апреля он выступил с проектом «О незыблемости самодержавия»: «Надо покончить все разговоры о свободе совести, о своеволии сходок, о представительном собрании. Все это ложь пустых и дряблых людей и ее надо отбросить ради правды народной и блага народного».

Для запуска репрессивного механизма высокопоставленный чиновник, профессор права разрабатывает хитроумный закон. Название вышедшего 3 мая 1883 года документа звучит демократично: «Мнение Госсовета о даровании раскольникам всех сект прав богослужения». Так называемые раскольники, то бишь христиане, служащие Богу за пределами рамок православия, имеют право на общественную молитву, на совершение духовных треб и богослужений. Но в этот же закон опытный юрист-крючкотвор заложил статью 10: «Уставщики, наставники и другие лица, исполняющие духовные требы у раскольников, не подвергаются за сие преследованию, за исключением случаев, когда они окажутся виновными в распространении своих заблуждений между православными». За демократичным фасадом закона Победоносцев спрятал его иезуитскую сущность. За «совращение православных» активным верующим из разных христианских общин давали тюремные сроки, приговаривали к многолетней ссылке в Закавказье, Оренбургский край, Восточную Сибирь.

Для развертывания репрессий Победоносцев продолжает расширять законодательную базу. 4 июля 1894 года ему удалось провести в Комитете министров постановление «О признании штундистов особо вредной сектой», так как они «проповедуют социалистические (идеи), раздел имущества и т.п., подрывают основы православной веры». Рассчитывая на то, что чиновники на местах вряд ли будут пытаться вникать детально в вероисповедные особенности тех или иных религиозных течений, Победоносцев, по сути, дал им право всех инаковерующих обозначать «штундистами».

Правозащитник из большевиков

В эти тяжелые времена Владимир Бонч-Бруевич берет на себя миссию правозащитника, становясь голосом и рупором гонимых за религиозные убеждения. Он устанавливает контакты с проповедниками и верующими, участвует в некоторых судебных процессах в качестве эксперта и адвоката, собирая таким образом многочисленные факты разного рода ущемления прав и преследований.

С 1896 года Бонч-Бруевич – в эмиграции. После двухлетнего проживания в Швейцарии перемещается в Англию. Оторвавшись от партийной работы, Бонч-Бруевич сопровождает большую группу духоборов из России в Америку. Непосредственное общение с ними дало возможность для собирания духоборческих псалмов.

Находясь за границей, Бонч-Бруевич сближается и начинает основательно сотрудничать с «генералом от толстовства» Владимиром Чертковым (1854–1936). Чертков организовал в Англии издательство «Свободное слово», куда стекались письма и свидетельства от верующих, страдающих за свои убеждения.

Опираясь на поддержку Черткова, Бонч-Бруевич готовит к изданию и публикует в 1902 году «Материалы к изучению русского сектантства и раскола» и отдельной брошюрой свою работу «Преследование баптистов в России». В «Материалах» Бонч-Бруевич размещает большой очерк «Воспоминания ссыльного» известного баптистского проповедника Василия Павлова, пережившего две ссылки в Оренбургский край, где потерял жену и двоих детей. Там же публикует «Записки» Егора Иванова о страданиях в тюрьмах и ссылке, о жестоких гонениях на штундистов.

В английском архиве Черткова Бонч-Бруевич находит шокирующее личное свидетельство баптиста Иосифа Семеренко об истязаниях и пытках, которым его подвергали невежественные и озлобленные фанатики с одобрения местного начальства. Сомневаясь в достоверности данного свидетельства, Бонч-Бруевич проводит тщательное исследование многих документов. Убедившись, что в истории Семеренко нет преувеличений, он публикует ее также в «Материалах».

Брошюра Бонч-Бруевича «Преследование баптистов в России» содержит конкретные данные о масштабах гонений в отдельных местах: «Деревня Основа Одесского уезда подвергается в течение 30 лет почти беспрерывным набегам со стороны русских православных миссионеров, священников, полиции и судебной власти. С 1987 по 1899 год арестовано 122 баптиста из деревни Основа. Они были приговорены к штрафам, по общей сумме составлявшим 5995 рублей или к отсидке в тюрьме в общей сложности 4839 дней».

Там же Бонч-Бруевич публикует два секретных циркуляра (министра юстиции от 3 апреля 1900 года и министра внутренних дел от 17 мая 1900 года), также инициированных Победоносцевым, судебным органам на местах и губернаторам. В циркулярах утверждалось: «Русских баптистов с точки зрения закона не должно быть. А называющие себя баптистами на самом деле штундисты, а потому подлежат уголовному преследованию на основании Положения Комитета министров от 4 июля 1894 г.».

Комментируя оба циркуляра, Бонч-Бруевич делает выводы: «Мы видим, до какой нахальной смелости могут дойти притязания русских министров, до какого отрицания всякой законности достигают их дела и поступки. В то время как сенат, это высшее учреждение в стране, существующее исключительно для наблюдения за правильностью применения законов, – ясно и определенно разделяет баптистов и штундистов. Министр внутренних дел, беззастенчиво нарушая 65-ю ст. основных законов, толкует по-своему все законодательство, касающееся баптистов, и одним взмахом пера уничтожает даже самое название баптистов для лиц русского происхождения».

Судьба несправедливо осужденных волновала Бонч-Бруевича. Он писал о печально известном местечке Герюсы в Закавказье, где вынуждены влачить тяжкое существование ссыльные страдальцы за веру: «Среди гор Закавказья есть трущоба, названная Герюсы. Это не что иное, как жалкая татаро-армянская деревня («татарами» тогда называли мусульманские народы Закавказья, в данном случае, вероятно, речь идет об азербайджанцах. – «НГР»), весьма удачно выбранная русской администрацией, чтобы мучить христиан. Цель правительства та, чтобы путем физических и нравственных мук поколебать стойкость веры братьев и таким образом побудить их возвратиться в лоно православия».

Широкая огласка подобных фактов будила общественные круги Европы. Различные церкви европейских стран захотели как-то помочь своим страдающим собратьям в России. Тайными тропами направлялись денежные средства в места ссылок. Многие семьи были спасены от голодной смерти. Усилились эмиграционные потоки. Румыния, Болгария, Англия, Швейцария, Германия, Франция и США принимали беженцев из России. «Так разгоняло во все стороны правительство наиболее культурные элементы крестьянского населения России», – отмечал Бонч-Бруевич.

Принимая участие в судьбах гонимых сектантов, Бонч-Бруевич не терял из виду интересы партии большевиков, направленные на попытку сделать сектантов если не попутчиками, то хотя бы пособниками. Он внимательно присматривается к образу жизни, изучает духовную практику и вероисповедные принципы верующих с целью обнаружения идей, близких к программе партии.

Бонч-Бруевич хорошо знал, что, например, баптисты всегда ратовали за отделение церкви от государства, за свободу совести для всех. Он часто цитирует одно из положений «Баптистского катехизиса»: «Мы веруем, что власти от Бога установлены. Мы считаем себя обязанными оказывать безусловное повиновение их законам, если эти законы не ограничивают свободного исповедания обязанностей нашей христианской веры». По мысли Бонч-Бруевича, для исполнения «обязанностей веры» баптистам нужны и свобода слова, и свобода совести, и свобода печати. «Баптисты – это конституционалисты, ценящие парламентский строй и желающие полного отделения церкви от государства, – заключает он. – Само собой понятно, что Победоносцев, Плеве и другие считали их за политически неблагонадежный элемент и преследовали их так же сурово, если не больше, как и все другие хоть сколько-нибудь свободолюбивые элементы страны».

Большевик, правозащитник, религиовед.    Фото © РИА Новости

Выступая на II съезде РСДРП с докладом «Раскол и сектантство в России», Бонч-Бруевич предложил издавать газету для сектантов. Предложение было принято, и начиная с января 1904 года в Россию из Женевы поступает газета под названием «Рассвет». Выходит ежемесячно в 2 тыс. экземпляров под редакторством Бонч-Бруевича. Материалы газеты отличались разнообразием. Под рубрикой «Среди сектантов» публиковались корреспонденции, написанные членами религиозных общин. Были статьи научно-просветительского характера: «О священных книгах», «Что такое Библия?», «Происхождение религиозных верований в человечестве». Появлялись тексты революционных песен, включая «Интернационал». Освещались текущие политические события, особенно Русско-японская война.

На выход «Рассвета» быстро и резко отрицательно отреагировал православный журнал «Миссионерское обозрение»: «С января 1904 года за границей для русских сектантов интеллигентными их просветителями открыто еще одно периодическое издание, при том лицами доселе нимало не причастными к религиозным вопросам или сектантскому движению, а подвизавшимися больше в роли ратоборцев за интересы социал-демократии, иначе говоря, без веры в Бога, врагами церкви и царя».

Жесткую позицию неприятия «Рассвета» заняло и толстовское издательство «Свободное слово». Конфликт идейных интересов привел к полному размежеванию и прекращению сотрудничества Бонч-Бруевича с Чертковым. В июне 1902 года издательство официально объявило об отказе сотрудничать с большевиком. Отказ мотивирован кардинальными разногласиями во взгляде на сектантство. Для Бонч-Бруевича это движение с демократическими и антимонархическими тенденциями. Чертков же видел в нем чисто религиозные искания, чуждые каких-либо политических интересов.

Некоторые баптистские лидеры не были столь категоричны, как Чертков, но тоже давали понять Бонч-Бруевичу, что основные цели и интересы социал-демократов и верующих далеки от совпадения. Многолетний корреспондент и поставщик материалов для изданий Бонч-Бруевича баптистский проповедник Василий Павлов (1854–1924) в одном из писем Владимиру Дмитриевичу делился своими соображениями по данному вопросу: «Я верю в силу Евангелия, только оно способно открыть человеку глаза на многое. По Евангелию, революция может быть только одна – духовная. Революцию и проповедь Евангелия я сравниваю с молоком и лимоном. Обе вещи употребительные и нужные, но вместе не могут существовать, одно другое обязательно испортит. Отрицаю я и все баптисты союз церкви и государства, от которого происходят бесконечные гонения и притеснения за веру. Мы признаем, что вера не нуждается в охране государства и не должна быть стеснена в своем проявлении».

Павлов и другие верующие получали от Бонч-Бруевича марксистскую литературу. Случалось, даже помогали тайно перевозить ее из-за границы, знакомились с содержанием, но относились к ней весьма критически. Довольно прохладно была встречена и газета «Рассвет». В итоге к концу 1904 года она приказала долго жить. Вышло всего девять номеров.

После 1905 года Бонч-Бруевич ведет полевые научно-этнографические исследования, предпринимая путешествия в Закавказье, главным образом для изучения жизни и быта различных религиозных общин. Он посещает селения духоборов, присутствует на большом съезде молокан.

Не оставляет Бонч-Бруевич и правозащитной деятельности. В апреле 1912 года он выступает в качестве общественного защитника в городе Острогожске Воронежской губернии на судебном процессе по делу 81 сектанта. Процесс, длившийся 11 дней, завершился оправданием 65 человек. В письме к Алексею Шахматову от 20 апреля 1912 года он сообщает: «Глубоко счастлив тем, что мои специальные знания дали возможность, помогли защите вырвать из рук обвинения 65 человек, которые оправданы совершенно. А 15 осудили просто как искупительная жертва». Суд над членами общины Московских трезвенников в марте 1913 года тоже не обошелся без участия Бонч-Бруевича. На сей раз он проходил в статусе эксперта.

Мессия для пролетариата

С приходом к власти в 1917 году партии большевиков близкий соратник Ленина обрастает многочисленными административными постами: управляющий делами Совнаркома, член исполкома Петроградского Совета, глава комендатуры района Смольный – Таврический дворец.

В первые годы советской власти большевики относились к религиозным общинам протестантского направления в целом с некоторым сочувствием. Бонч-Бруевич был одним из разработчиков Декрета СНК РСФСР об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям, вышедшего 4 января 1919 года. Этот прецедент удивил мировую общественность – Советская Россия стала третьей страной после Англии и Дании, давшей право выбора альтернативной службы.

Бонч-Бруевич оказался также в ряду тех партийцев, которые поддержали христианское кооперативное движение. Особенно внимательное участие Владимир Дмитриевич проявил в организации и развитии христианской коммуны «Трезвая жизнь». Эта коммуна представляла собой многоотраслевую ассоциацию с филиалами в Московской, Тверской, Тамбовской губерниях. Коммуна располагала вегетарианскими столовыми, мастерскими, общежитиями, складами, огородами, садами, больницами, прачечными, типографией, книгоиздательством, библиотекой, школой, детской колонией и земледельческими поселениями. По личному ходатайству Бонч-Бруевича коммуна получила официальное удостоверение от президиума Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов, которое предоставляло широкие возможности для успешного развития всех ее отделов. «Коммуна «Трезвая жизнь» сотрудничала с кооперативом «Коммунист» при управляющем делами СНК по закупке продуктов для голодающего населения, – подчеркивал Бонч-Бруевич. – Я предложил бы товарищам с большой осторожностью относиться как к этой, так и к другим ей подобным организациям и помочь чем только возможно для их развития, так как, несомненно, эти организации общеполезны для нашей Советской социалистической республики».

Вопреки представлениям Бонч-Бруевича с середины 1920-х годов религиозные коммуны начинают сходить на нет. Большевистские верхи во главе со Сталиным обеспокоены растущим влиянием религиозных общин на население. В специальном постановлении ЦК ВКП(б) от 7 апреля 1927 года говорится: «ЦК констатирует рост сектантства и его стремление в некоторых случаях противопоставить партийным и советским органам свои сектантские, например: союзы молодежи, кооперативы и т.п.».

Ленин ушел, уходил и послереволюционный романтический настрой. Бонч-Бруевич почти буквально боготворил вождя мирового пролетариата. Об этом свидетельствует его описание раненого Ленина, привезенного в Кремль после покушения на него 30 августа 1918 года на заводе Михельсона: «Худенькое, обнаженное тело Владимира Ильича, беспомощно распластавшегося на кровати, – он лежал навзничь, чуть прикрытый, – склоненная немного вбок голова, смертельно-бледное, скорбное лицо, капли крупного пота, выступившие на лбу, – вдруг напомнили мне какую-то знаменитую европейскую картину снятия с креста Иисуса, распятого попами, первосвященниками и богачами. Ленин – новый Мессия, пришедший дать волю миллионам обездоленных и угнетенных. Новый Иисус для пролетариата».

Но вот парадокс – Бонч-Бруевич из верного ленинца превращается в верного сталиниста. В разгар Большого террора его семью постигла трагедия. 4 апреля 1937 года был арестован его зять Леопольд Авербах, видный партийный работник. Угроза тут же нависла и над дочерью, ее исключили из партии и предписали выехать из Москвы. Бонч-Бруевич пишет верноподданническое письмо Сталину: «Дочь – медик, все свободное время отдает изучению классиков марксизма и истории партии, все время была партийка. Я самым внимательным образом буду наблюдать за всем ее поведением и образом мыслей, и верьте мне, дорогой Иосиф Виссарионович, что у меня не дрогнет рука привести в НКВД и дочь, и сына, и внука, если они хотя бы одним словом были бы настроены против партии и правительства. Самая суровая расправа должна быть применена к каждому, кто посмеет это сделать». Сталин не внял соратнику по партии. Вскоре Елена Владимировна была арестована и осуждена на семь лет лагерей. А 14 августа 1937 года ее муж Авербах был расстрелян.

Менялась линия партии, менялся и Бонч-Бруевич. В письме к представителю религиозной общины Митрофану Дудченко от 3 февраля 1932 года Бонч-Бруевич излагает обновленную в духе времени позицию: «При царизме надо было вместе бить и врозь идти. В настоящее время сектантство переходит в слой наименее культурный, совершенно не понимающий действительности, не присоединяющийся к общему делу, часто мешающий. Кроме того, сектантство имеет еще интернациональную связь с международным капитализмом, как, например, баптисты, адвентисты, меннониты, и потому делается еще более опасным и зловредным, являясь у нас в СССР прямым агентом международного капитализма и его буржуазно-фашистских правительств».

Видно, что этот пассаж выхвачен прямо из журнала Союза воинствующих безбожников. Солидный ученый-этнограф, создавший огромную источниковедческую базу по истории религиозных движений в России, он выступает теперь как ярый идеолог ничем не оправданных массовых репрессий.