Монашество при алтаре Мамоны

Императрица Анна Иоанновна строго следила за доходами и расходами Александро-Невской лавры.   Луи Каравак. Портрет императрицы Анны Иоанновны. 1730. ГТГ

Баснословные монашеские доходы

Согласно документам, львиную долю финансовых поступлений Невской обители несли рентные отношения, состоявшие в сдаче в аренду богатейшей лаврской недвижимости. Выручка от продажи мест на лаврских кладбищах тоже была огромной. Только в 1916 году она составила 181 000 руб. За право погребения одной лишь фрейлины Анны Протасовой в 1826 году монахи взяли 8000 руб. Платеж аттестовался Николаем I как чрезмерный, предосудительный с позиций христианства и противный «видам на монашество».

Серьезные деньги приносили и собственно церковные доходы, шедшие в так называемую кружку, пополнявшуюся отправлением литургий, панихид, молебнов, отпеваний и погребений на лаврских кладбищах, а также совершением сторонних служений. В 1893 году в «кружку» поступило около 36 000 руб. (РГИА. Ф. 815. Оп. 13. Д. 353). Показатель этот, естественно, рос, составив в 1910 году около 46 000 руб. (Там же. Оп. 11. 1911 г. Д. 96. Л. 13).

Финансовые ресурсы пополнялись пожертвованиями. В 1819 году один из графов Шереметевых подарил лавре билет Опекунского совета на сумму 20000 руб. А графиня Анна Орлова-Чесменская только молитв «о здравии» в 1847 году заказала на 15000 руб. В адрес лавры без числа благотворили и Романовы. Здесь были свои нюансы. В 1809 году император Александр I выделил 525 руб. на уплату долгов умершего наместника Вениамина (Весновского).

Брать, конечно, в Невском умели. Вот только жертвовать на лавру желающих с годами становилось все меньше и меньше. И в начале XX века о таких прибытках в отчетах лавры не говорится: в графе «Пожертвования» значится «0», что доказывает непопулярность обители. Но спад пожертвований наблюдался во многих монастырях.

Рассуждая о доходах лавры, нельзя забывать и о получаемых ею «достаточных средствах от государственного казначейства», что не скрывали в самом монастыре.

Был некогда и эндемичный, то есть территориальный источник поступлений. Первый глава монастыря Феодосий (Яновский) добился, чтобы келейное имущество и деньги всех ушедших в небытие иерархов доставлялись в Невский (Чистович И.А. Феофан Прокопович и его время. СПб., 1868. С. 81). Претензию обосновал тем, что «суммы немалой для великого… регулярного и поспешного строения… монастырь будет требовать».

Еще один канал поступлений – страховки, шедшие вследствие пожаров, которые повторялись. Страхованию придавали серьезное значение, а наличные доходы позволяли страховать. В 1912 году они составили 1332326 руб. (РГИА. Ф. 815. Оп. 11. 1913 г. Д. 75. Л. 5). Иметь прекрасные финансы при «полной бесхозяйственности» – вот феномен Александро-Невской лавры.

Таким образом, можно обозначить три основных канала поступления денег в лавру. Первый – местные монастырские доходы. Второй – средства, выделяемые государственной казной. Третий – специальные ассигновки из Синода. Очевидно одно: разными путями в монастырь шла уйма денег и он становился золотым дном.

С учетом сверхприбылей лавре, конечно, следовало отрешиться от государственного финансирования, штатных окладов в частности, ведь миллионы россиян влачили жалкое нищенское существование, а у государства не было лишних финансов. По штату конца XVIII века только на содержание братии выделялось 23 663 руб. в год. Чая справедливости, некоторые в то время ожидали, что «штатные оклады отберут у монастырей достаточных, и эти деньги обратят на пользу бедных церквей и на пособие престарелому духовенству». Но нет: для такого решения нужна была честность и порядочность. А монастырский синклит донимал государство все новыми просьбами о деньгах. В 1806 году на ремонтные работы внутри собора выпросили крупные деньги из резервов «кабинета Его Величества» (РГИА. Ф. 796. Оп. 87. Д. 444).

Справедливости ради заметим, что на закате лаврской дореволюционной истории казенное субсидирование уже не производилось. В ответ на просьбы о помощи империя взялась за финансовый контроль над монастырем. Государство тех лет гнуло свою линию: поставило в определенные рамки все церковные структуры. Министерство финансов в этом тоже участвовало, запретив однажды продавать в свечных ларьках что-либо другое, помимо свечей. Правопорядок и контроль поддерживала и синодальная система. В 1738 году кабинет министров потребовал от Невского ведомость о доходах вотчин и прочих прибыльных мест монастыря – как в натуральном, так и денежном выражении (СИРИО. Т. CXX. 1905. С. 155). Тогда же ведомость о доходах (заодно и расходах) запросил лично кабинет-министр Артемий Волынский (Там же. С. 479). А на следующий год бюджет Невского стал занимательным уже для Коллегии экономии (СИРИО. Т. CXXX. 1909. С. 427–428). То было строгое время императрицы Анны Иоанновны. Но финансовые отчеты монастыри представляли неохотно и в аннинскую эпоху, боясь посягательств на свои средства.

Помимо прочего, руководство Невского искало способы не платить долги государству. Когда в 1738 году за Невским нашли недоимку по кабацкому откупу, чем монахи тоже не брезговали, монастырская власть предложила государству списать долг в зачет строительных расходов, которые нес монастырь (СИРИО. Т. CXX. 1905. С. 497). Так можно было покрыть многое: убытки от бесхозяйственности, воровства, разбазаривания ресурсов и т.д. Для монастыря наступил час испытания: ведь Канцелярия конфискации уже занималась Невским: «с немалым принуждением и непрестанными в… монастырь присылками» (Там же. С. 495).

Что до налога на недвижимость, то монастырь платил его исправно, помня, что государство защищает свои фискальные интересы.

Еще одно обстоятельство – вмешательство государства в ценообразование. В 1727 году Верховный тайный совет установил продавать соль, производимую в монастырских солеварнях, по цене не дороже восьми алтын за пуд (СИРИО. Т. LXIII. 1888. С. 376), указав это персонально и архимандриту Невского Петру (Смеличу). Аппетиты монахов приходилось умерять, для чего и запретили вольные цены.

На фоне сверхприбылей, получаемых монастырем, чудовищной акцией стала продажа историко-культурных сокровищ из ризницы обители. Впрочем, на их реставрацию раскошеливались тоже не щедро. Вернувшись в лавру спустя 45 лет, архиепископ Никанор (Бровкович) вынужден был признать: «Замечательно, что рамы на высокохудожественных картинах остались в том же виде, в каком я застал их в 1842 году… С тех пор они, кажется, ни разу не чинены, да и тогда казались уже стары, а теперь совсем поблекли».

Архитектор Доменико Трезини видел монастырь как своеобразное государство в государстве. Несмотря на то что план Трезини принят не был, монастырь вполне оправдал предположения итальянского зодчего. Изображение с сайта www.lavra.spb.ru

Стоит отметить, что Невский монастырь не всегда был благополучен и в контексте такой финансовой составляющей, как соотношение доходов и расходов, последние нередко были выше. В 1897 году они превысили доходы на 26 597 руб. (РГИА. Ф. 815. Оп. 11. 1898 г. Д. 70. Л. 11 об.). Когда ориентировались на потребление, а не на развитие хозяйства – отрицательное сальдо становилось закономерным. Огромные деньги в том числе просто проедали. Так, за январь–апрель 1911 года на братскую трапезу издержали 14 625 руб. (Там же. Оп. 14. Д. 663.Л. 18).

Иные траты вызывают настоящее удивление. Так, при похоронах наместника лавры Исаии (Булина) было задействовано одной лишь «траурной прислуги» 12 человек. Поминальный обед при этом был приготовлен на 160 персон. На стол подавали блины с паюсной икрой, разварные форели, бланманже со сливками, дорогие вина и др. (РГИА. Ф. 815. Оп. 14. Д. 64. Л. 1, 2).

Духовенство Невской лавры имело свой подход к начальству. Это уже другая ветвь финансовой политики – подкуп должностных лиц. Одному секретарю Санкт‑Петербургской духовной консистории, от которого зависело многое, монастырь отвел землю для личного пользования (РГИА. Ф. 815. Оп. 7. 1785 г. Д. 52). Другому дали 500 руб. Еще одному – 100 руб. (РГИА Ф. 815. Оп. 8. 1843 г. Д. 10). В 1808 году лаврой была «согрета» и вся консистория, получившая от нее ссуду в 1480 руб. (Там же. Оп. 7. 1808 г. Д. 68). «На воспособление чиновникам», – комментировали в Невском свои «щедроты». Венцом всего стало сооружение в 1840‑е годы консисторского здания на земле, принадлежащей лавре (РГИА. Ф. 218. Оп. 3. Д. 21).

Слали деньги и «за церковную ограду». Не желая попасть на зубок прессы, с ней наводили мосты: газетчикам выдавали наградные, даже поили их водкой, изобличая свое лукавство.

Монастырь как коллективный рантье

В течение долгого времени проводилась масса банковских операций, выдавалось множество займов. В 1817 году Коневский монастырь попросил у лавры 3000 руб. Заключение наместника было: «Поелику лавра, имея достаточное количество на нужды своих сумм, может иметь и немалый оных остаток» (РГИА. Ф. 815. Оп. 7. 1817 г. Д. 68. Л. 2). И поистине, давать было из чего. На 1 ноября 1817 года монастырь владел свободными деньгами в сумме 62 601 руб. (Там же. Л. 1 об.). Заем был дан из «неокладной суммы» под расписку на гербовой бумаге. Все по нормам светского общества.

Привычной практикой стали кредиты под залог имущества. В 1800 году бывший столичный митрополит Гавриил (Петров) советовал своему сменщику, также имевшему власть над Невской лаврой: «Закладчиков понудьте выкупать, назначив срок, а ежели не будут выкупать закладов, продать».

Обычными акциями были кредиты для духовенства. В 1839 году ссудили архимандрита Игнатия (Брянчанинова), тогда настоятеля Сергиевой пустыни (РГИА. Ф. 815. Оп. 8. 1839 г. Д. 88а). В ту же эпоху Николая I одолжили деньги епископу Антонию (Шокотову) (РГИА. Ф. 815. Оп. 9. 1853 г. Д. 128). Средства шли и за рубеж. В 1880 году получил взаймы 2500 руб. знаменитый миссионер в Японии архиепископ Николай (Касаткин) (Там же. Оп. 10. 1880 г. Д. 75).

Мирским тоже одалживали деньги, прибегая к вексельной системе расчетов. В 1797 году митрополит Гавриил (Петров) торопил лаврского наместника: «Потребуйте, ежели не заплатили, по векселям от Ямщикова и Татаринова…» Не случайно митрополита аттестовали: «…был отлично практический человек…»

Трудно поверить, что при записном стяжательстве, царившем в Невском, монастырские ссуды были бесплатные. Факт ростовщичества весьма вероятен. Пристрастие духовенства к нему не таили сами православные архиереи, например епископ Таврический Николай (Зиоров) (РГИА. Ф. 796. Оп. 440. Д. 1207. Л. 32 об.).

Монахи стригут купоны

Между тем высвечивались новые грани финансовой политики. Некогда в лаврскую ризницу брали на хранение деньги и ценные бумаги других монастырей. Но, исходя из собственных приоритетов, верховная власть не замедлила распорядиться: все церковные деньги хранить в государственных банковских учреждениях.

Снимать разрешалось лишь проценты с вложенных капиталов. Вот что рассказывал однажды митрополит Санкт‑Петербургский Исидор (Никольский). В лавре была постройка, «по случаю которой мы вошли в долг. Просили Государя (Александра II. – В.В.) разрешить взять часть из капитала (лаврского. – В.В.). Государь сказал: если выдать лавре, со всех сторон пойдут такие просьбы…» (РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 639. Л. 4 об.)

Места хранения монастырских денег были разнообразны. В разные годы они помещались под проценты в Государственный заемный банк, Московский и Санкт‑Петербургский опекунские советы, Сохранную казну, Городской (Санкт‑Петербургский) общественный банк, Государственное казначейство, Комиссию погашения государственных дол гов. Есть документ, говорящий о вложениях лаврских денег и в зарубежные банки. В частности, в нем упомянут Учетно-ссудный банк Персии (См.: РГИА. Ф. 600. Оп. 7. Д. 108. 1912–1916 гг.). Набегали проценты и на вклады в ломбард, о чем тоже не забывали.

Объем вложений был велик. В 1826 году монастырь в Сохранную казну сдал 80 000 руб. (РГИА.Ф. 815. Оп. 8. 1826 г. Д. 39). В Государственном заемном банке в 1832 году лавра хранила 48 579 руб., за что в качестве процентов получила 2217 руб. (Там же. 1832 г. Д. 6. Л. 7). В 1896 году лавра располагала процентными бумагами на общую сумму 1 169 518 руб. (Там же. Оп. 13. Д. 740. Л. 17). Таким образом, общий размер ежегодных процентов обычно составлял внушительную сумму.

Если судить по 1725 году, финансовые ресурсы Невского составляли серебряные рубли, медные монеты, золото и серебро в слитках, сусальное золото (ОДДС.Т.V. Стб. CCLI). Бумажные ассигнации пришли в эпоху Екатерины II. Иностранная валюта тоже иногда поступала. Опись, произведенная в 1725 году, выявила в собственности Невского 103 ефимка (русское обозначение западноевропейского серебряного талера), а также червонцы, под которыми в те времена подразумевались иностранные золотые монеты (чаще голландские дукаты). Чистоган от имений в Выборгском уезде, что ранее принадлежали шведам, при Анне Иоанновне шел в том числе и талерами (СИРИО. Т. CXIV. 1902. С. 390).

Особая статья – ценные бумаги. И здесь значимую роль играли облигации, векселя, «именные 4-процентные непрерывно-доходные билеты» и др. Облигации, как правило, приходили от частных лиц, производящих платежи за лаврские услуги. Волей Духовного собора их порой трансформировали в свидетельства 4-процентной государственной ренты (см., напр.: РГИА. Ф. 815. Оп. 11. 1905 г. Д. 42. Л. 2). Срочные купоны облигаций мог отрезать монастырский казначей (см., напр.: Там же. Л. 16), записывая их в приход денежных средств.

При всем этом в финансовой деятельности лавры можно найти и позитив. Так, в лаврской бухгалтерии предполагался строгий учет всех бюджетных статей. В довершение строгостей ни одна трата в обители не обходилась без апробации ее Духовным собором и дальнейшего утверждения митрополитом. В 1903 году решили ревизовать все церковные, экономические и «братские» суммы, а также отчеты должностных лиц, поручив это двум иеромонахам (РГИА. Ф. 815. Оп. 11. 1903 г. Д. 89. Л. 5). А в 1915 году в лавре создали постоянную ревизионную комиссию. Полномочия ее определил лаврский Духовный собор: «…проверяет все, что сочтет нужным», касаясь «всех отраслей денежного и материального хозяйства». Финансовая дисциплина в Невском была строже, чем в современных монастырях. К примеру, в 1744 году наместник Досифей (Лебедевич) подал прошение о выдаче ему денежной «награды» из церковной казны. Современный монастырский начальник взял бы деньги без обиняков. Но Лебедевич жил в синодальную эпоху, когда духовенство ставили в законные рамки.