Для царской России годилась не всякая проповедь Евангелия

Василий Александрович Пашков. Журнал "Миссионерское обозрение", 1902 г., с.604 / ru.wikipedia.org

Одним из известнейших проповедников Евангелия в дореволюционной России был Василий Александрович Пашков (1831–1902), аристократ и один из крупнейших землевладельцев империи. Мощное влияние на него, как и на других представителей высшего сословия, воспринявших идеи евангельского христианства, оказал англичанин лорд Гренвилл Редсток.

С разрешения властей Пашков создал «Общество поощрения духовно-нравственного чтения». На личные средства опубликовал русский перевод Библии. В 1878 году Редстоку запретили въезд в Россию, но к движению, основанному Пашковым, уже примкнули другие аристократы: бывший министр путей сообщения, член Государственного совета граф Алексей Бобринский, граф Модест Корф, княгини Наталья Ливен и Вера Гагарина, вдова генерал-адъютанта Елизавета Черткова. «Женщины там все тузы», – говорил об участницах движения православный епископ Феофан (Говоров).

Успех евангельских христиан объясним слабостью официальной церкви. Клирик Екатеринбургской епархии священник Евгений Ландышев писал синодальному обер-прокурору Константину Победоносцеву: «Везде одна форма без содержания. Духовенство только стонет, что массами отделяется народ от церкви, а не посмотрит на себя, что оно и причиной сего явления… Но пора бы и проснуться, а мы только и знаем гешефт, рюмку и карты» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 91. Л. 22).

Между тем чиновник особых поручений при синодальном обер-прокуроре Василий Скворцов отмечал, что Пашков «не признает себя сектантом» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 91. Л. 2). Товарищ министра финансов Федор Тернер, приобщенный Пашковым к проповеди Евангелия, тоже уверял: «Я старался оставаться на православной почве, чтобы не отклонить моих слушателей от церкви, а возгревать в них только истинное христианское чувство». (Воспоминания жизни Ф.Г. Тернера // Русская старина /РС/. 1910. Т. CXLII). Алексей Бобринский утверждал, что пашковцы лишь «поставили целью избавить народ от суеверия и идолопоклонства». Сам же Пашков в 1885 году заверял Победоносцева: «Мы почитаем священной обязанностью повиновение властям» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 63. Л. 47 об.)

Однако в господствующей церкви с ревностью следили за «конкурентами». Скворцов писал обер-прокурору в мае 1880 года: Пашкова примечали «в извозчичьих дворах… сборных пунктах». Бывал он в тюрьмах, прочих местах, где люди нуждались в поддержке. И всюду его встречали с «почтительным… любовным доверием» (РС. Т. CXLII. С. 598). В Петербурге он открыл дешевую столовую, где питалось ежедневно до тысячи человек. Давая работу бедным женщинам, учредил швейные мастерские и прачечные. В воспоминаниях архиепископа Никанора (Бровковича) находим, что все богадельни и приюты столицы были «в руках» пашковцев (Русский архив. 1906. № 9).

Многих Пашков приглашал к себе. Собрания достигали внушительных размеров, разрастались еженедельно (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 63. Л. 1). В огромном доме на берегу Невы, близ Литейного моста, собиралось, бывало, свыше 1500 человек. К гостям выходил мужчина с «хорошим простым русским лицом, на котором ярко горели внутренним огнем два добрых, задумчивых глаза… Это был… Пашков» (Исторический вестник /ИВ/. 1909. Апрель. С. 185). Низко поклонившись собранию, он начинал читать Евангелие. Затем следовала проповедь. «Он говорил очень просто, внятно, всем доступно, без подбора высокопарных слов… и банальных эффектов… часто употребляемых в… церковной проповеди. Эта необычайная простота и искренность… производили сильнейшее впечатление!» (Там же. С. 187).

Появились проповедники «из извозчиков и рабочих» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 63. Л. 2 об.). Одним из «гнезд пашковщины» стало село Сергеевское Тульской губернии, которым владела княгиня Вера Гагарина. Скворцов докладывал, что «очень усердно» проповедовал и Алексей Бобринский. Усердной названа и «одна из… горячих поклонниц Редстока» – Юлия Засецкая, дочь партизана и поэта Дениса Давыдова. Именно она взяла на себя тяжелую ношу – опекать ночлежные дома на окраинах Петербурга. Елизавета Черткова основала на Васильевском острове Петербурга приют для девочек и сама посещала его 3–4 раза в неделю для ведения бесед на духовно-нравственные темы.

Несмотря на эти «богоугодные дела», Скворцов советовал обер-прокурору добиться изгнания пашковцев из России. Но в рапорте чиновника содержится и предложение использовать опыт «сектантов». Скворцов предложил «проведение подобных собраний в духе Православной церкви чрез посредничество способных… священников» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 63. Л. 4 об.). Чиновник сетовал: «Правительственная власть, к сожалению, относится до сих пор равнодушно к этому движению (пашковцев. – «НГР»), хотя оно совершается на виду у всех» (Там же. Л. 2 об.).

В мае 1880 года Победоносцев воздействовал на Александра III: «Отправился я к гр. Лорис-Меликову (министру внутренних дел. – «НГР»), где просидел… в заседании под председательством гр. Валуева (главы комитета министров. – «НГР») о мерах против собраний у Пашкова. Дело это все признали весьма важным, и положено, не прибегая к крутым мерам, собрание прекратить немедленно, и если бы Пашков не покорился, выслать его; закрыть ему и его сообщникам вход в тюрьмы и т[ому] под[обные] учреждения и строго следить за проявлениями пропаганды этого учения» («Письма Победоносцева к Александру III». Т. I. М., 1924).

Однако собрания евангельских христиан продолжались и даже «получили еще большие размеры», отмечал Победоносцев (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 63. Л. 11). Обер-прокурор предостерегал императора: «Пашковцы соединяются в разных местах со штундистами, баптистами, молоканами» («Письма Победоносцева…» Т. II).

Действительно, активность евангельских христиан росла. На одном из своих заводов Пашков поставил в должности смотрителей 13 молокан. В апреле 1884 года организовал в Петербурге съезд представителей разных евангелистских общин. Но все прибывшие на съезд (около 100 человек) были схвачены полицией и заточены в Петропавловскую крепость. За Пашковым установили жандармское наблюдение.

Одним из активнейших гонителей Пашкова и всех евангельских христиан был епископ Феофан (Говоров). По его словам, Пашков «есть злейший молоканин и хлыст, у которого – ни Церкви, ни таинств, ни священства, ни молитвословий, – ничего нет. Кайся, веруй в Господа и живи добре – и все тут».

Говоров нашел способ борьбы с пашковцами. Имея в виду одну из их молитвенных поз, епископ предлагал: «Их следует прозвать ж… На ушко одному, другому передать это можно… и пойдет… и дойдет до народа. И это отвратит больше всех рассуждений. Их надо звать – ротозеями за то, что благодать хотят получить без таинств… угорелыми… картинку придумать карикатурную, и тоже пустить». Можно сказать, что уже в те годы в межрелигиозной борьбе появился черный пиар.

Говоров мечтал: «Даруй, Господи, государю мысль засадить Пашкова, а пожалуй, и Бобринского в Суздальскую крепость». Церковная тюрьма Спасо-Евфимьева монастыря в Суздале считалась одной из самых суровых.

В мае 1884 года «Общество поощрения духовно-нравственного чтения» было «высочайше» запрещено. Пашкову и Модесту Корфу предложили прекратить свою религиозную деятельность. Оба отказались, и им было предписано выехать из страны. Пашков ответил гонителям: «Я… поневоле покину… мою родину, которую горячо люблю, но… никогда… не оставлю моего дела…» (ИВ. 1912. Декабрь). Выехал из страны и Алексей Бобринский.

В разное время Пашков и Корф жили в Базеле, Париже и Лондоне. Известно, что в Англии Пашков примкнул к Армии спасения Уильяма Бота. Но на протяжении всей своей заграничной жизни он продолжал поддерживать евангельских христиан в России. Он пробовал вразумить Победоносцева. В феврале 1885 года писал обер-прокурору: «При теперешнем отчаянном положении России, когда… духовенство… не представляет собой никакой твердой опоры… когда… не оказывается никаких элементов противодействия духу отрицания… не следовало бы противиться проповеди Евангелия… Правительству разве будет хуже?.. Проповедующие слово Божие… не могут быть врагами государя и России… Напротив, они сердечно преданы царю и Отечеству» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 63. Л. 48 об. 49).

В 1887 году Пашков приезжал в Россию с «высочайшего» разрешения. В связи с этим Победоносцев писал императору в июле того же года: «Возвращение Пашкова в Россию грозит большим вредом» («Письма Победоносцева…» Т. II). В 1893 году Пашков отправил Победоносцеву полное скорби письмо: «Вследствие принятых Вами мер… прекращена повсюду в России проповедь Евангелия…» Проповедников сослали в Закавказский край, на что Пашков тоже отозвался, обращаясь к тому же обер-прокурору: «Не может же быть целью Вашей ссылку их превратить в настоящее мученичество». Ссыльные терпели «страшный недостаток даже в… пропитании и одежде». Пашков попросил о выдаче ссыльным паспортов для выезда за границу (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 63. Л. 54–54 об.). Не получив на это письмо ответа, зная, что просьба его не удовлетворена, в январе 1894 года он вновь обратился к обер-прокурору с надеждой, что «Господь вселит в сердце» чиновника «чувство сожаления к несчастным» (Там же. Л. 56). Но напрасно надеялся.