Александр Невский в послушании Русской церкви

Благодаря Александру Невскому Русь сохранила духовную самобытность, хотя и покорилась Орде. Владимир Серов. Въезд Александра Невского во Псков после Ледового побоища. 1945. Русский музей

Похоже, в ближайшее время роль символа российской государственности придется играть князю Александру Невскому. Дело не только в том, что этому деятелю Древней Руси исполняется 800 лет. Возможно, несмотря на фальстарт с памятником на Лубянской площади, в столице рано или поздно появится изваяние князя, чтобы олицетворять собой политический курс современной России. Но какое место Александр занимает в истории? Попробуем в этом разобраться, ведь исследователи очень по-разному оценивают его.

Русские не церемонятся с Римским папой

Источники восхваляют победы Александра над шведами и немецкими рыцарями, подчеркивая его полководческий и организаторский дар. Однако современные историки считают, что это дискуссионная тема.

О князе говорили на Западе еще при его жизни. Папа Римский Иннокентий IV заметил его, зная, что в условиях ордынского нашествия Александр оказался в тяжелейших условиях. Папу информировал его посол в Золотой Орде Джованни Карпини. В грамоте, отправленной Александру в 1248 году, понтифик взывал: «Молим и убеждаем тебя, чтобы ты признал Римскую церковь матерью… и деятельно позаботился побудить к повиновению апостольскому седалищу твоих подданных… Знай, что если ты воспользуешься этими нашими благожеланиями, то мы будем считать тебя знатнейшим между прочими католическими князьями и всегда с полным усердием будем стремиться к увеличению твоей славы» (цит. по: Макарий (Булгаков). История Русской церкви). Грамоту доставили два кардинала, имевшие славу харизматичных проповедников.

Помощь в борьбе с Ордой папой была обещана, ведь Рим радел об умножении паствы. Хотя не была гарантирована. Об этом мы знаем из истории Галицко-Волынского княжества, где подмоги из Европы ждали, но не дождались. Возможно, прекратился бы натиск с Запада, согласись Александр с папским предложением, и тогда он мог бы сосредоточиться на борьбе с Ордой. Многое зависело от стратегического выбора русских князей.

Ответ на грамоту готовился коллегиально, утверждал историк митрополит Макарий (Булгаков): главными советчиками Александра выступили духовные лица. Если верить церковным источникам, без консультаций с духовенством князь не делал и шагу. Читаем в его «Житии»: Александр «любил священников и монахов… митрополитов же и епископов почитал и внимал им, как самому Христу». Особенно влиял митрополит Киевский Кирилл II, проводивший много времени с князем. Макарий (Булгаков) констатировал, что православие князь ставил выше «земных» выгод своего Отечества. Перед смертью Александр постригся и «в мантию», и в «великую схиму» – стал монахом «по полной программе». При таком раскладе роль светской власти в переговорах с папскими послами предполагается второстепенной. Ответ был короче папской грамоты: «Вашего учения не принимаем».

Поворот на Восток

Отказ от союза с Западом переориентировал Русь на Орду. Выгода церкви была явной, ведь Запад претендовал на души людей (а значит, и на церковные доходы), тогда как Орда давала Русской церкви привилегии, подчеркивая преимущества иерархии. В одном ханском ярлыке, в частности, говорилось: «Да все… повинуются митрополиту… да не вступается в церковное и митрополичье никто».

«Житие» князя гласит: на поездку в Орду в 1252 году для переговоров с ханом Сартаком Александра благословил митрополит Кирилл. Утверждают, что Александр пожаловался Сартаку на своего брата Андрея: тот не выполняет обязанностей пред ордынцами, занимая княжеский стол во Владимире. Признав первенство над собой хана и получив ярлык на великое владимирское княжение, Александр вернулся на Русь, куда устремилась и карательная ордынская рать. Понятен праведный гнев Андрея, вызванный дипломатией брата: «Покуда нам между собою ссориться и наводить друг на друга татар…» Приход ордынцев означал разорение и смерть очень многих русских.

Въезд Александра во Владимир был торжественным. У Золотых ворот его встречал довольный митрополит Кирилл, ведь церковь тоже получала свои ярлыки – о неприкосновенности веры и духовенства, освобожденного от дани и всяческих поборов. Католической экспансии теперь должно было противиться и ханское войско. Народ был обложен данью, становясь жертвой все новых нашествий ордынцев, заложником альянса князя и церкви.

Ордынскую власть на Руси отныне поддерживает Александр. Без него не обошлась и перепись населения в Новгороде, предпринятая ордынцами для сбора дани, чему новгородцы отчаянно сопротивлялись. По словам историка Сергея Соловьева, в Новгороде «все лето продолжалось смятение». Александр ответил жестокостью: кому-то выкололи глаза, кому-то отрезали нос, писал Николай Карамзин.

В отличие от великого князя многие на Руси хотели сражаться с Ордой, чьи ограниченные возможности уже стали понятны: захлебнулся натиск Орды на Европу. Но таким «западникам» противилась церковь.

Подчинение Орде означало цивилизационный «поворот на Восток», социально-политические и культурные нормы которого в результате перекочевывали на Русь. Подобно власти ханов, власть русских правителей приобретает деспотический характер. Руси предстояли 200 с лишним лет прямой зависимости от Орды. Изучение европейского опыта возобновилось потом только при Петре I. Россия в итоге сохранила свою религиозную самобытность. Но что это дало? Вот тема для дискуссии.

Важен и другой вопрос: стал ли бы верующий люд защищать православие, случись Александру пойти на поводу у Римского папы? Думается, не стал бы, как почти не сопротивлялся, когда при большевиках шел разгром церкви. Заметим, что в XIII веке еще было памятно насильственное крещение Руси. Как утверждал академик Борис Рыбаков, еще долго после Владимира Святославовича «в лесах горели огни погребальных костров, а язычники убивали киевских миссионеров».

Некоторые историки считают, что Русь была не готова к борьбе с Ордой. Но когда она была готова к войне? Тем не менее регулярно побеждала. Не осуждают Александра и летописи. Но в силу меняющейся конъюнктуры в них часто вносились поправки. Ясно одно: правление Александра Невского стало переломным в судьбах страны. Сделанный в XIII веке цивилизационный выбор во многом отражается на современности.

Бывал ли Александр Невский в Петербурге

Читатель, конечно, сразу отметит парадокс: князь умер за 440 лет до основания Северной столицы. Но с городом на Неве связан вопрос о его «мощах». В 1723 году Петр I повелел перенести их из владимирского Рождественского монастыря в Александро-Невский в своей новой столице.

Для предварительного осмотра «мощей» во Владимир ездил настоятель Невского монастыря архиепископ Феодосий (Яновский). При осмотре с ним был архимандрит Рождественского монастыря Сергий. Но на другой день эта церковная комиссия из Петербурга допрашивала об Александровых «мощах» двух престарелых рождественских монахов (ОДДС. Т. III. Стб. 319–320). Такое впечатление, что Яновского посетили сомнения.

И действительно, в том, что в 1724 году в Петербург доставили останки именно Александра Невского, сомневались уже при Петре I. В день привоза праха Фридрих Берхгольц занес в свой дневник: «Около часа пополудни показался гроб с мощами святого Александра (если они только были в нем)…» (Дневник камер-юнкера Ф.‑В. Берхгольца… М., 1902. Ч. IV. Запись от 30 августа 1724 г.). Любопытно, что публикатор дневника Петр Бартенев, патриот и апологет православия, оставил этот отрывок без комментариев, хотя прореагировал в сносках на другие спорные места. К тому же, читая Берхгольца, не скажешь, что у него предвзятое, неуважительное отношение к России. Любопытно также, что среди свидетелей церемонии Берхгольц увидел и таких, «которые смеялись или смотрели с сожалением на слепую и глупую толпу», искренне верившую в истинность действа.

Мощи во второй раз вернулись в Александро-Невскую лавру в 1989 году, из Государственного музея истории религии и атеизма, куда их поместили большевики. Фото РИА Новости

А церемония была яркой, поэтому неудивительно, что толпа простолюдинов, над которой так смеялись знатные гости, была увлечена происходящим. Гроб «везли на большой… адмиральской галере, на которой спереди помещались три… пушки» («Дневник камер-юнкера…»). При подходе галеры, над которой развевался императорский флаг, ей стала салютовать вся флотилия, участвовавшая в церемонии. Император вместе со знатью ступили на галеру. Когда та причалила и гроб доставили на берег, вновь раздался артиллерийский салют и офицеры торжественно понесли мощи в монастырь. Позолоченный гроб помещался под бархатным балдахином, увенчанным серебряным распятием. «Все духовенство в богатейшем облачении встретило его у моста», следуя затем впереди и сзади гроба.

Император шел среди певчих. «Звонили во все колокола, и не было видно ничего, кроме необъятного множества зрителей, кто крестился и кланялся. Бóльшая часть из них, проникнутая глубоким благоговением… плакала… некоторые старые дамы заливались слезами не менее простолюдинов» («Дневник камер-юнкера…»). Наконец, выкинули флаг – сигнал к новой пушечной пальбе. Действо было помпезным. Но пальба и флаги придали ему несколько светский характер. Тем самым проявилась политическая подоплека церемонии.

Публикуя дневник другого дипломата, Даниеля де Корберона, тоже посетившего Невский монастырь, упомянутый Бартенев также не комментировал отрывок, пронизанный недоверием: «Над часовней находится церковь св. Александра Невского… серебряная гробница которого не поражает глаз ничем иным, кроме своего богатства…» (Русский архив /РА/. 1911. № 5).

Итак, на невских берегах установили гробницу в память великого князя. Но насколько искренним было почтение к предполагаемым останкам? Статс-секретарь Екатерины II поведал в своем дневнике, как в монастыре обращались с ракой князя: «Золотая шпага со всаженным солитером (крупным бриллиантом. – «НГР») в 10 тыс. руб. и с надписью на чашке: «Avec Dieu pour le Roi» (С Богом для короля. – «НГР») положена была на гробницу святого Александра Невского. Митрополит (Гавриил /Петров. – «НГР»), отслужа молебен, окропил ее святой водою, а Зубов (Платон Зубов. – «НГР») с прочими подарками отнес к графу д’Артуа (брату короля Людовика XVI. – «НГР»), который сего же дня с сею шпагою был на вечеринке…» (Храповицкий А.В. Памятные записки… М., 1862. Запись от 11 апреля 1793 г.).

Шпага, какой бы она ни была, символизирует убийство, и обряд ее «освящения» воспринимается кощунством и оскорблением памяти Александра, чтимого в церкви святым. К тому же оружием владел иностранец, и здесь не прибегнешь к демагогии о «защите Отечества», употребляемой в таких случаях церковниками. Обряд был угоден имперским властям, решавшим политические задачи, а ради союза с властями церковники способны пренебрегать своими же установлениями.

При императоре Александре II в верхах обсуждался все тот же сложный вопрос – о подлинности «мощей» Александра Невского, хранящихся в Невской лавре. В 1879 году обер-прокурор Синода Дмитрий Толстой обратился к знатоку документов Петровской эпохи академику Афанасию Бычкову, почетному члену всех духовных академий России: «Не правда ли, что при перенесении мощей… Александра Невского из Владимира в Петербург никаких мощей найдено не было? Мне нужно это сведение для доклада государю о трудах вашей комиссии (Комиссии для сбора писем и бумаг Петра I. – «НГР»)» (ОР РНБ. Ф. 120. Ед. хр. 1333. Л. 27). На письме гриф «секретно», и это значит, что дело интересовало первых лиц империи, глав церковного ведомства. Ответ Бычкова в архиве автор этой статьи не обнаружил.

Перенесение «мощей» было для Петра I важным политическим актом: требовалось придать новый импульс все еще идущей борьбе со шведами, возвысить Петербург – уже столицу России. И в случае, если бы настоящие «мощи» не нашлись, монарх вряд ли просто так отказался бы от своего плана. Не мог не понимать этого и Феодосий (Яновский).

Некоторые исследователи приводят свидетельства, что идея перенесения «мощей» возмущала представителей «реакционных кругов – противников петровских преобразований», которых было немало (Кудрявцев А.И., Шкода Г.Н. Александро-Невская лавра… Л., 1986). Этим может объясняться предполагаемое некоторыми историками исчезновение останков. Что до имперских властей, то им было невыгодно открывать подлог, если, конечно, он был доказан.

Вопрос о подлинности в очередной раз возник именно в XIX веке. Во всяком случае, предшественник Дмитрия Толстого, занимая обер-прокурорский пост при Александре I, однажды сожалел, что «не мог поклониться мощам святого в лавре» в день своих именин (РА. 1893. № 4).

По поводу «мощей» Александра Невского есть разные мнения. Одно из них – известного иерарха Антония (Храповицкого) – гласит, что останки сохранились лишь малой своей частью. Митрополит откровенничал: «Вполне достоверно… что св. мощи Александра Невского, по перенесении их в новую столицу, были поставлены… в постоялый двор для изготовления… речного судна… но… постоялый двор загорелся и… сгорели св. мощи с деревянной ракой… осталось только несколько косточек, сложенных в серебряный ковчежец… я стал всем доказывать, что не должно скрывать положение дела… что… серебряная рака… содержит… только малый ковчежец со священными косточками… Меня не послушались, и разоблачение истины было представлено революционерам… что и исполнено было ими в 1918 году, а самая рака… была перемещена в столичный музей…» (Цит. по: Никон /Рклицкий/. Митрополит Антоний… Н. Новгород, 2003. Кн. 1).

***

Защитника церковных вожделений, Александра превознесли в дореволюционной России, где православие было идеологией империи. По воле Сталина культ его был воссоздан в СССР в канун немецко-фашистской агрессии. Став символом борьбы с врагом, Александр снискал новые благодарные чувства, получив от историографов очередную охранную грамоту. Но любая идеализация далека от науки! Не стоит идеализировать и Александра – яркую историческую личность, но при этом и церковно-петровско-сталинский пропагандистский «проект».