Державная миссия Исаакиевского собора

Россия нуждалась в памятнике, олицетворяющем ее имперскую мощь, подчеркивающем незыблемость царского самодержавия. Цветная фотолитография XIX века из Библиотеки Конгресса США

Строительство Исаакиевского собора, начатое в 1818 году, шло при трех императорах и завершилось в 1858‑м. Важно понять: монархами преследовались не религиозные, а определенно политические цели. Изгнав Наполеона из своих пределов, сыграв яркую роль в освобождении Европы от тирана, сильно подняв свой международный авторитет, Россия нуждалась в памятнике, олицетворяющем ее имперскую мощь, подчеркивающем незыблемость царского самодержавия. И этим памятником стал собор, далекий от традиций православной архитектуры. Вспомним эпиграмму XIX столетия: «Сей храм – трех царств изображенье… »

Собор воздвигли еще и для того, чтобы прибавить столице величия, представить ее подлинно европейским городом. И цели этой добились. Маркиз Астольф де Кюстин свидетельствовал: собор стал «широко… известным в Европе». «Знаменитым сооружением» назвал его французский живописец Орас Верне.

Собор, не признанный храмом

Даже в имперские времена благоговения к религиозной составляющей Исакия испытывали, похоже, мало, что характерно едва ли не для всей «богослужебной» истории храма. Читая записные книжки Петра Вяземского, узнаем, что при императоре Павле I на Исаакиевский собор (в предыдущем, до Монферрана, архитектурном обличье) кто‑то написал сатирические стихи, введшие монарха в безудержный гнев, и было велено строжайше наказать виновного.

Отношение народа к Исакию и вправду обескураживает. В 1800 году с его звонницы похитили колокол (Центральный государственный исторический архив С.‑Петербурга. Ф. 19. Оп. 3. Д. 198). Кража стала возможной, хотя собор располагался в самом центре тогдашней столицы, месте, явно не забытом блюстителями порядка.

Были и другие события, умалявшие авторитет сооружения. Когда скончался Александр Пушкин, народу объявили, что отпевание поэта состоится в Исаакиевском соборе, способном вместить несколько тысяч человек. Но народ беззастенчиво обманули.

Колонны высотой 17 метров и весом около 110 тонн воздвигали в удивительно короткий срок – 40–45 минут. Максим Воробьев. Подъем колонны на Исаакиевский собор. 1838. Эрмитаж

Искусствовед и художник Александр Бенуа тоже не нашел в соборе ничего сакрального, назвав Исакий гигантской чернильницей с золотой крышкой. С этой меткой метафорой соглашалась масса петербуржцев и гостей города. «Тенью, спустившейся с неба» окрестила собор художница Мария Башкирцева. На Раскольникова, героя романа Федора Достоевского, от собора веяло «необъяснимым холодом… духом немым и глухим полна была для него эта пышная картина…». Осипу Мандельштаму образ собора понадобился для передачи образа скорби: «На мертвых ресницах Исакий замерз…»

Исакий не любили и церковники

14 декабря 1825 года на территории строящегося собора побывал столичный митрополит Серафим (Глаголевский), посланный монархом усмирить декабристов, восставших на Сенатской площади, близ Исакия. Однако, услышав выстрелы, Глаголевский со свитой поспешил к пролому в заборе, окружавшем Исакий, и вскоре скрылся на строительной площадке. Так еще не возведенный храм стал для архиерея убежищем от опасностей восстания.

На фоне свершений строителей и художников особенно неприглядно поведение соборного клира. В 1865 году возбудили дело о заточении в Александро‑Невской лавре одного из церковных «тяжеловесов» – протоиерея Исаакиевского собора Матфея Муретова, ударившего сослуживца‑протодьякона (РГИА.Ф. 815. Оп. 9. 1865 г. Д. 182). Но скандальное дело дошло до монарха, и тот повелел удалить Муретова из столицы (Письма московского митрополита Леонтия /Лебединского/ // ЧОИДР. 1908. Кн. 2. Отд. IV. С. 34).

Другая крайность – дискредитация Исакия словом. В 1905 году, вскоре после Кровавого воскресенья, в соборе проповедовал епископ‑черносотенец Антоний (Храповицкий): он защищал в своей речи царское самодержавие. Запальчивая и страстная проповедь архиерея, которого за экстравагантные и даже скабрезные риторические обороты называли «юродивым», отталкивала народ от имперской церкви, что прибавляло мрака в символику Исакия.

С учетом подобных фактов понятны слова Андрея Белого, тоже не нашедшего сакрального в соборе: «С неба на землю спустился… грязноватый, черновато‑серый Исакий» (роман «Петербург»). Символист Белый описывал больше не внешнее проявление городской жизни, а глубинную суть столицы гигантской империи.

Как же относились к Исакию верующие? Не многие из них испытали здесь «духовную радость», стремились попасть в собор на богослужения. Известный любитель церковных служб, синодальный обер‑прокурор Константин Победоносцев, проезжая мимо Исакия, даже не заходил туда для молитвы, спеша в Казанский собор. Если же Победоносцев оказывался в Исакии, то пребывал вовсе не в благостном настроении, но обычно распекал его служителей, видя не благолепие, а разные досадные неисправности (Русский архив /РА/. 1906. № 9. С. 18).

Претензии к собору высказывались вовсе не ничтожные, а существенные, и высказывались разными лицами. Достаточно рано стало понятно: требованиям церковного пения он соответствует ограниченно, что объясняется недостатками его конструкции. Архиепископ Никанор (Бровкович) утверждал: «Пение, по глухоте и массивности собора (Исаакиевского. – «НГР»), не выходит так полнозвучно, как в Казанском соборе» (РА. 1906. № 9.С. 18).

Внутреннее убранство Исакия, заявлял настоятель подмосковного Угрешского монастыря архимандрит Пимен (Мясников), «мало располагает к молитве». «Собор не имеет того древнего церковного благолепия, к которому мы с детства привыкли, и, глядя на эту базилику, не думается, что стоишь перед православным храмом» – продолжал Мясников, знакомый со многими российскими храмами (ЧОИДР. 1876. Кн. 4. Отд. II. С. 175).

Собор «мрачен» изнутри, «недостаточно освещен», жаловались разные служители алтаря, включая будущего митрополита Арсения (Стадницкого) (Дневник. 1880‑1901. Т. I. М. Запись от 30 июня 1883 г. С. 133). Архиепископ Никанор (Бровкович) отмечал: «Внутренность собора погружена была во мрак, хотя день еще… не потух… » (РА. 1906. № 9. С. 17). Да и отопления в здании тогда не было.

Грандиозный проект

Все это совершенно не означает, что собор был неудачной или малозначимой постройкой. Его сооружение поражает масштабами и сложностью. В основание фундамента вбили 24 тыс. сосновых свай. В 1830‑м была поднята последняя монолитная гранитная колонна из 112, что украшают здание со всех сторон. Колонны высотой 17 метров и весом около 110 тонн ставились на место в удивительно короткий срок – 40–45 минут. Петербуржцев восхищало «грозное и спокойное величие сих столпов».

Между тем перед зодчими стояла бездна задач. Для обработки привезенного итальянского мрамора завели мастерскую с кузницей, затратив на это 30 тыс. руб. серебром. Деньги же на весь Исакий пошли несметные – свыше 20 млн руб. того же достоинства, хотя рабочая сила в России тогда была дешева.

Строительство финансировалось из Главного казначейства (РГИА. Ф. 1409. Оп. 1. Д. 3118. Л. 75). Со временем император Николай I велел перенести казну строящегося собора в казначейство Адмиралтейства. Это означает, что церковный след в финансировании строительства совершенно не просматривается.

Зодчие шли непроторенными путями. Многое делалось впервые. Так, подрядчик и камнетес Самсон Суханов придумал способ раскалывать гранитные глыбы, применяя клинья. Брались лучшие инженерные достижения как российские, так и зарубежные. Украшения в виде медной гирлянды изготовлялись передовым гальванопластическим методом, разработанным физиком Борисом Якоби. Сооружая главный купол, использовали еще одну техническую новинку – металлические фермы.

Для обеспечения пожарной безопасности наняли испытанного в службе брандмейстера и двух опытных унтер‑офицеров. В соборе, «на большом и высоком пространстве», помещались 32 пожарные трубы (РГИА. Ф. 1409. Оп. 2. Д. 6795. Л. 7 об.) Штат пожарной команды достигал 30 человек. Всех же работников было не счесть.

Многое в строительстве и оформлении собора согласовывали с монархом – даже то, что может показаться мелочью. Тем более без утверждения царем не предпринимали значимых шагов. В 1843 году, в ходе обсуждения оформления Исакия, самого монарха «наставлял» француз Орас Верне.

Организационную составляющую тоже тщательно продумали. Комиссия по сооружению собора начала работу в 1818 году, вторая Комиссия – в1822‑м, третья – в 1824‑м. Никто от официальной церкви, включая чиновников Синода, в состав тех комиссий не входил (РГИА. Ф. 1409. Оп. 2. Д. 5540. Л. 5‑5 об.) Председателем первой комиссии стал граф Николай Головин. В свое время данный пост занимал и Василий Ланской, более известный как министр внутренних дел.

Комиссии получали доносы на разных лиц, причастных к сооружению собора, но всякий раз, выясняло следствие, «они оказывались… несправедливыми» (РГИА. Ф. 1409. Оп. 1. Д. 3717. Л. 4).

Особую роль играл комиссар строительства, которому поручалось материальное снабжение объекта. Он тоже был светским лицом. Руководителем технической части назначили знаменитого инженера в генеральском чине – Августина Бетанкура, испанца. В дела вникал и некогда всесильный временщик граф Алексей Аракчеев.

Один из членов комиссии, президент Академии художеств Алексей Оленин осмелился заявить о «неопытности и легкомыслии» автора архитектурного проекта Огюста Монферрана (РГИА. Ф. 1409. Оп. 1. Д. 3118. Л. 4). Действительно, в проекте Монферрана нашли некоторые недочеты. Так что специальная творческая группа дорабатывала идеи француза.

При этом вариантов в решении технических задач у архитекторов было удивительно мало. «На делание дверей… явился один токмо заводчик – Берд (Чарльз Берд, выходец из Шотландии. – «НГР»)… с тем чтобы на отливку дана была ему казенная медь», – гласит архивный документ (РГИА. Ф. 1409. Оп. 2. Д. 6795. Л. 2). Таким образом, в сооружении Исакия большую роль сыграли иностранцы, по определению далекие от православия.

Что до простых рабочих, строивших собор, то ими восхищался сам Монферран: «Двадцать лет, посвященных мною постройке Исаакиевского собора, позволили мне высоко оценить трудолюбие этих людей, которые ежегодно приходят на работы в Петербург. Я отметил у них те большие достоинства, которые трудно встретить в какой‑либо другой среде… Русские рабочие честны, мужественны и терпеливы. Одаренные недюжинным умом, они являются прекрасными исполнителями…» Собор стал монументом и зодчим, и простым русским труженикам, на чьих костях стоит Петербург, включая, разумеется, и Исакий, тоже, как Молох, унесший множество жизней. Только при золочении главного купола погибли от паров ртути десятки людей.

После Великой Отечественной войны поврежденный вражеским обстрелом собор реставрировали около 13 лет (ни о каком участии церкви речь, понятно, не шла в эти годы). Именно советские реставраторы и строители, чуждые религиозным целям, придали собору современный облик. При СССР собор превратили в своеобразный храм науки. Об опытах с маятником Жана Фуко, что проводился здесь десятки лет, широко известно. Музейная функция стала органичной для Исакия – объекта светской культуры в понимании большинства. В последнее время, когда на все здание стала претендовать РПЦ, появились вопросы о том, что станет с уникальным маятником Фуко.

Таким образом, собор вызывал и вызывает отнюдь не церковные ассоциации. Более того, в единоличном управлении духовного ведомства он никогда не был. Поэтому поражает настойчивость нынешних церковников, желающих завладеть Исакием, тем более что в таких популярных храмах Петербурга, как Троицкий собор Александро‑Невской лавры, ныне не тесно и в православные праздники. Жать где не сеял – разве это по‑христиански?

Не состоявшись, по сути, как храм, Исакий утвердился в светском, державном достоинстве.