«Гордый абсолютизм» патриаршества

Только что избранный патриарх Тихон (в центре) старался не отделять себя от других епископов. Фото 1917 года

В начале XX века в Российской православной церкви возник особый интерес к проблеме патриаршества. Многие тогда задавались вопросом, нужно ли оно стране и народу. Мнения разделились. Учитывались взгляды и тех авторитетных деятелей, кого к тому времени уже не было в живых. Вспомнили, к примеру, митрополита Московского Филарета (Дроздова), который выступал против возврата к патриаршему правлению. Во время работы Предсоборного присутствия (1906) тема еще больше актуализировалась. С закрытием же Присутствия интерес к ней пошел на убыль.

После крушения монархии и победы большевиков обсуждение вопроса о патриархе было начато снова. Потребовался харизматичный лидер, наделенный большими полномочиями, способный хотя бы на символическом уровне заменить монарха, без которого многие Россию не представляли. На Поместном соборе 1917–1918 годов «первосвятитель» был избран – им стал Тихон (Беллавин).

Сторонники патриаршества оправдывают его церковными канонами. Но еще в дореволюционной России некоторые богословы заявляли об отсутствии у канонов универсального характера действия: о привязке канонов к конкретным историческим эпохам, о том, что каноническое право тоже должно развиваться, обосновывая и перемены в церковном управлении.

Одной из таких перемен стало учреждение патриаршества в России в 1589 году. Но поскольку патриаршество есть креатура царской власти, исходившей скорее из своих интересов, то власть эта могла его и ликвидировать, что и сделал император Петр I. Помимо прочих такую правомочность государства оправдывал дореволюционный профессор Московского университета канонист Алексей Павлов.

Рассмотрим взгляды противников патриаршества, представляющих имперскую Россию: духовного лица, ученого и двух богословов, занимавших высокие посты в синодальном ведомстве.

«Да не господствуют клиру»

Первым развернутую критику патриаршего правления дал архиепископ Феофан (Прокопович, 1681–1736), чьи взгляды изложены в широко известном «Духовном регламенте», опубликованном в 1721 году при Петре I. Утверждается, что автором «Регламента» выступил именно Прокопович. Но возникает резонный вопрос: насколько искренним был автор, чувствуя на себе властную руку монарха? Ответ в исторических фактах. Когда после смерти Петра I подняли голову сторонники патриаршества, Прокопович не отступил ни на шаг, представ поборником церковной реформы, верным «птенцом гнезда Петрова».

Рассмотрим «Регламент». Патриаршее правление именуется в нем единоличным, чему противопоставлено правление коллегиальное как «совершеннейшее и лучшее». Дескать, решать «предложенную нужду» лучше умами многих. Коллективное решение имеет больший авторитет и больше мотивирует к подчинению. Властные амбиции патриархов «Регламентом» решительно отвергаются. Церковное правление не есть монархическое, гласит «Регламент», «и правителям заповедуется, да не господствуют клиру», не подавляют его. В этом одна из главных идей «Регламента».

Анализу подвергается также церковное делопроизводство. Когда многое замыкается на одном лице, то в делах возможна заминка в силу разных причин.

Да и пристрастие патриарха – тоже немаловажное обстоятельство. Оно решает судьбу Церкви, как в наши дни показала встреча патриарха Московского и всея Руси Кирилла с папой Римским Франциском, готовившаяся в обстановке строгой секретности, без предварительного обсуждения. Судьбу своей Церкви часто кулуарно определяли и константинопольские патриархи, которых неоднократно обвиняли в измене православию.

Петровский «Регламент» добавляет к пристрастию «коварство» и «лихоимный суд» иерархов, во многом бесконтрольных в условиях патриаршества. Но что еще за «коварство», не публицистический ли это прием? Ответ на этот вопрос могут дать староверы, убежденные, к примеру, в коварстве патриарха Иоакима (Савелова) (подробнее в «НГР» от 16.03.16).

«Регламент» не обходит стороной и отношения патриарха с высшей государственной властью. Патриарх «гнева сильных боится», утверждает документ, и потому интересы Церкви могут приноситься в жертву нуждам первых лиц в государстве, ничуть не пренебрегающих такой сильной стороной, как Церковь. Более того, единоличное правление чаще вызывает «мятежи и смятения». Так, упорство патриарха Никона (Минова) способствовало церковному расколу.

При единоличном правлении увеличивается вероятность ошибочных решений. Да и примеры нечестия тоже можно привести. Основатель Русской духовной миссии в Святой земле епископ Порфирий (Успенский) рассказывал об иерусалимском патриархе Кирилле II (позже низвергнутом), чья сожительница зачала от него младенца, но плод «вытравил святогробский аптекарь» (Братство Святого Гроба – сообщество греческих монахов в Иерусалиме). Привлечь же патриарха к суду – дело отнюдь не простое. «На злого такового единовластителя нужда есть созывати Собор Вселенский, что и с великою… трудностью и с немалым иждивением бывает…» – гласит «Регламент». Морока со снятием иерусалимского патриарха Иринея Скопелитиса, виновного в незаконных сделках с недвижимостью, служит тому подтверждением, являясь историей уже нашей эпохи.

Патриаршество негодно и потому, утверждал петровский документ, что само звание «патриарх» приводит его обладателя к гордыне, противоречащей христианству.

«Позорнейшее зрелище эксплуатации…»

Любопытный взгляд на патриаршество высказал управляющий Контролем при Святейшем синоде действительный статский советник, магистр богословия Игнатий Зинченко (1833–1901). Откроем архивный документ конца XIX века, показывающий взгляды Зинченко (см.: РГИА. Ф 858. Оп. 1. Д. 16). Учтем и выводы из его книги «О нашем высшем церковном управлении», вышедшей в Санкт-Петербурге в 1891 году.

Приступая к анализу темы, синодальный чиновник и богослов заметил, что патриаршество пришло к нам от греков, которые потребовали, чтобы российский патриарх ни в чем не противоречил восточным Церквам. К тому времени Византия уже не существовала, и обнаружилась разница между византийским патриаршеством и турецким его аналогом. Если византийские василевсы контролировали церковную иерархию, не позволяя ей выходить за пределы, обозначенные Отцами Церкви, то при султанах патриархи получили огромную свободу во внутренних церковных делах и даже заведование иными гражданскими делами. И открылось «позорнейшее зрелище» «эксплуатации и угнетения».

С патриархами «совершилась удивительная метаморфоза: вместо того чтобы сделаться при… благоприятных обстоятельствах истинными пастырями своего стада, они превратились в турецких пашей». Были далеки от идеала и российские патриархи, и напрашивались нововведения. «Перемена высшего церковного управления, происшедшая при Петре Великом, – заявляет Зинченко, – была не столько личным его делом, сколько совершенным, по разуму русского народа, выполнением требования исторического хода и силы вещей…»

Зинченко утверждает, что «патриаршая форма сама по себе никаких особенных преимуществ не имеет… что лучшие результаты для Церкви она дает… когда… ограничивается известными пределами и контролируется другой властью, а худшие – когда ей предоставляется полная свобода действий».

Поскольку переход к патриаршеству некоторые воспринимали как предоставление Церкви свободы, то Зинченко предостерег от поспешных заключений в этом вопросе: не стоит «отождествлять свободу Церкви с самовластием церковной иерархии», которая внушает большое недоверие, ибо на протяжении веков строила свою власть по образцу власти светских правителей, явно предпочитая деспотические методы, пользуясь властью слишком неэффективно для Церкви. Уважаема лишь та свобода иерархии, пишет Зинченко, когда строго соблюдаются церковные законы и установления. Свобода церковного народа и свобода иерархии – одинаково ценны. А для обеспечения этих свобод необходим контроль государства над важнейшими церковными делами и процессами.

Академик Евгений Голубинский предполагал, что над «далай-ламайской важностью» патриархов будут смеяться. Фото начала XX века

«Нужно радоваться» отмене патриаршества

В 1905–1906 годах о проблеме патриаршества активно размышлял и академик Евгений Голубинский (1834–1912), один из маститых преподавателей Московской духовной академии (см.: Голубинский Е.Е. О реформе в быте Русской Церкви // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1913. Кн. 3. Отд. III. С. 1–132).

Голубинский лишает патриаршество какого-либо сакрального ореола. По его словам, «патриарх, экзарх… митрополит не суть степени священства (к каковым относятся в том числе епископы. – «НГР»), а суть церковно-административные должности», манипуляции с которыми вправе осуществлять и государственная власть, которая этим и занимается. Вот как оценивает академик реформу Петра I: «Нужно радоваться, что патриаршество было упразднено вовремя и без скандалов».

Научно-критический склад Голубинского проявляется уже в том, что он не абсолютизирует ни одну форму церковного управления – ни патриаршую, ни синодальную, видя и в той и другой существенную удаленность от идеала. Но в превосходстве синодальной формы над патриаршей он не сомневался.

Голубинский выдвинул собственное предложение: не просто соборное управление Церковью, а коллегиально-соборное «с преимуществом коллегиальности». Но для этого, размышлял он, вовсе не обязательно отказываться от синодального строя. «Если бы Церковь имела нужду в каких-либо реформах и улучшениях ее быта, которых не в состоянии произвести Святейший синод и которое мог бы произвести патриарх, то, конечно, должно было бы желать и восстановления патриаршества… Но таких реформ… вовсе нет…» – считал академик.

Резюме Голубинского: «Восстановление патриаршества было бы весьма большой ошибкой». Нынешняя интеллигенция, писал Голубинский, смеялась бы над «далай-ламайской важностью» патриарха, случись ему вновь появиться в жизни российской Церкви.

Патриаршество как разновидность папства

В 1917 году вышла книга директора Хозяйственного управления Синода, действительного статского советника, кандидата богословия Александра Осецкого (1869–1922) «Поместный собор. Свободный опыт организации. Пг., 1917», где отражен новый опыт критического осмысления патриаршества. В 1917 году, будучи довольно авторитетной личностью, Осецкий входил в Предсоборный совет, где, в частности, выступал за участие мирян в церковном суде. На Поместном соборе 1917–1918 годов Осецкий был заместителем председателя одного из отделов. Об издании его книги ходатайствовали 10 священников – депутатов Государственной думы и профессор Московской духовной академии Николай Каптерев, автор капитальных трудов по истории Русской церкви.

По мнению Осецкого, безусловным злом для Церкви служит «неограниченное самовластие» архиереев, при котором рядовое духовенство впадает в «крепостную зависимость» от своих духовных владык. Причем самовластие это на порядок выше при патриаршей форме церковного управления.

В дореволюционной России взгляды архиереев на патриаршество все же разделились. Некоторые иерархи называли патриаршество «золотым сном русской церковной мысли». Другие всерьез опасались деспотической неограниченной патриаршей власти.

Чиновник особых поручений при синодальном обер-прокуроре Василий Скворцов заявил в начале XX века: «Всегда были… среди епархиальных архиереев такие, которые предпочитают синодальную систему управления патриаршей…» Причем защитники синодальных порядков не преувеличивали степень несвободы Церкви в синодальный период. Товарищ синодального обер-прокурора Николай Жевахов разъяснял это так: «Иерархи Церкви, не исключая и самых искренних противников синодальной системы, конечно, отлично знали, что ссылки на оковы и рабство, в коих Церковь находилась 200 лет (время синодального управления. – «НГР»)… все это только ходячие фразы, выдуманные честолюбцами…»

Но вернемся к книге Осецкого. Более единодушными в отношении патриаршества, заметил он, оказались представители белого духовенства, видя в нем «эмблему монашеского или, вернее, иерархического засилья», аномалии которого они хорошо сознавали. Правоту Осецкого подтвердили дальнейшие события. На Поместном соборе 1917–1918 годов многие представители белого духовенства не голосовали за патриаршество, понимая, что оно обернется диктатурой иерархии.

Что до массы верующих, заметил Осецкий, то в ней вовсе не замечалось приверженности к патриаршеству, и потому переход к синодальному управлению был воспринят в народе спокойно: отмену патриаршества при Петре I народ встретил вполне равнодушно.

Подобно другим исследователям, Осецкий применил метод сравнительного исторического анализа. По его мнению, с появлением экзархов, патриархов, митрополитов «церковный строй эволюционировал в сторону гордого государственного правопорядка». Аналогичные процессы происходили в Римско-католической церкви, где епископы «начали с первенства чести, а окончили гордым абсолютизмом папства». Пример Рима стал заразительным. «Восточное патриаршество является отчасти по подражанию, отчасти в противовес нараставшему папизму», – утверждал Осецкий.

Упомянутые исследователи рассматривали патриаршество как некую искусственную форму, не вытекающую из логики церковного развития и не содержащую в себе ничего сакрального. Главными ее адептами выступают честолюбивые иерархи, устанавливающие при патриархах свою диктатуру. Служа иллюстрацией горделивых амбиций, патриаршество не соответствует христианскому идеалу. Таковы взгляды противников патриаршества.