Тайный совет управляет Церковью

Екатерина I развивала синодальную систему, заложенную Петром Великим. Жан-Марк Натье. Портрет Екатерины I. 1717. Государственный Эрмитаж

В начале 1725 года на российский престол взошла вдова Петра Великого Екатерина I (1725–1727). К столь высокому поприщу она не была готова. Огромную власть при ней приобрел новый орган – Верховный тайный совет, ведавший в числе прочего церковными делами. В совет входили «птенцы гнезда Петрова», лица во многом талантливые: Александр Меншиков, Андрей Остерман, Петр Толстой и другие. Первенствовал «светлейший князь» Меншиков. Если он не был на заседании совета, дела возили ему во дворец, даже важные, например, дело о составе реформированного Синода, когда Меншиков заменял одного епископа другим. Впрочем, императрица тоже участвовала в кадровых перестановках в Церкви, да и в других делах православия. Велась активная церковная политика. Два года и несколько месяцев продлилось царствование Екатерины, но оно весьма насыщено событиями.

И пряником, и кнутом

Новая власть не чувствовала за собой той силы, которую имел Петр I. После долгих лет его сурового царствования понадобились популярные меры, облегчающие жизнь народа. Французский посланник Жан-Жак Кампредон заметил в феврале 1725 года: «Во всей империи принимаются меры для утверждения вновь установленного правления. Удовлетворяют духовенство…» И действительно, в среде духовенства заговорили о «милосердых» указах. Церковная политика смягчилась.

Что до высшего духовенства, то оно вновь почувствовало себя влиятельным. У Кампредона находим такое свидетельство: «Долго спорили… где хоронить императора: здесь (в Санкт-Петербурге. – «НГР») или в Москве. Но и в этом князь Меншиков, Толстой и архиепископ Новгородский восторжествовали…» Этот отрывок показывает, что князь Церкви принимал важные государственные решения наравне с важнейшими сановниками империи.

Росту власти иерархов на местах помог Святейший правительствующий синод, ликвидировав в 1727 году институт инквизиторов. Контролируя духовенство, инквизиторы несли «обиды и озлобления», как считали в Синоде. На смену им пришли «закащики» (благочинные) и поповские старосты. Все они подчинялись архиереям.

Однако окончание эпохи Петра Великого отнюдь не означало ревизию его реформ. Принципы государственной жизни остались те же. Синодальная система сохранялась, вернее, развивалась в соответствии с требованиями времени.

Дав духовенству больше свободы, власть тем не менее по-прежнему чутко следила, чтобы оно не шло наперекор государственным интересам. В 1726 году Берг-коллегия, орган по руководству горнорудной промышленностью, потребовала привлечь для допроса соловецкого архимандрита Варсонофия. Он препятствовал «сыску руд», расправлялся с теми, кто заявлял о находке полезных ископаемых в землях, принадлежащих монастырю. Победы казенного интереса над церковным и добивалась коллегия.

От духовенства требовали исполнять «богослужебный долг» перед государством. Упущений не прощали. В 1727 году через Преображенский приказ прошло дело архимандрита Иоанна, который не поминал на ектеньях императрицу. Бывало и так, что клирики, наоборот, слишком усердствовали ради империи. Так, игумен Уфимского Николаевского монастыря донес на некоего драгуна, будто бы оскорбившего верховную власть.

Тем не менее взаимопонимания между духовенством и гражданским начальством явно не хватало. В Казани священнослужители препятствовали сооружению церквей – вот парадокс! С другой стороны, отношение к духовным лицам иногда отличалось неприкрытой грубостью. В 1726 году вотчинный приказчик Михаил Заборский бил плетью «смертным боем» священника Иоанна Логинова, клирика Ростовской епархии.

Чиновники откровенно не доверяли священнослужителям. В журнале заседания Верховного тайного совета за 1726 год находим, что «венечные» деньги, собираемые на архиереев, теперь требовалось сдавать в казну. Регламентируя положение иерархов, власть доходила до мелочей. Тем из них, кто вызывался в столицу, дозволялось брать с собой лишь дьякона, иподьякона и четырех певчих, тогда как в старину ездили с огромной свитой и помпой. Но главное ограничение состояло в другом. Указом Екатерины I синодальным архиереям велели довольствоваться лишь жалованьем, а епархий «ни в чем не касаться». Предполагалось описать всё, чем архиереи владели: церковных и домовых служителей, ризницу и даже «всякую посуду». А начиная с 1727 года с иерархов брали подписку, чтобы, оставляя должность, они ничего не присваивали из церковного имущества.

Решая финансовые задачи, поначалу полагались на синодальную Камер-контору, включающую светских чиновников, достаточно независимых от синодального присутствия. Контора строго следила за перечислением ей части епархиальных доходов. Так, Вологодская епархия заплатила в контору в 1727 году 1464 руб. при годовом доходе в 2798 руб. Известны статьи расходов конторы: содержание типографий, богаделен, госпиталей, славяно-латинских школ… Но система работала не без сбоев. За 1725 год президент Камер-конторы Кирилл Чичерин получил лишь половину жалованья. Причина – позиция Синода: он определял подобные выплаты, вменив себе право не давать «лишнего».

Согласно указу Екатерины I о разделении Синода на два департамента – духовный и светский, дела Камер-конторы, упраздненной этим указом, предстояло вести Коллегии экономии (светскому департаменту).

Со стороны иерархов проявилось сопротивление. В мае 1725 года был лишен сана и сослан в отдаленный монастырь архиепископ Новгородский Феодосий (Яновский): он связал безвременную смерть Петра I с ограничением духовенства, о чем объявлял публично. Почитателей икон он называл идолопоклонниками, тем самым подвергая сомнению учение Церкви. В довершение всего утверждалось, что, собрав серебро со старых митр и омофоров, он изготовил себе сервиз. Кафедру опального занял архиепископ Феофан (Прокопович) – в награду за преданность. Ведь Екатерину провозгласили императрицей не только «велением Меншикова», но и «помощию Феофана», на что указывает Александр Пушкин в «Истории Петра».

Канитель с церковными вотчинами

При Петре I церковные вотчины разделили на две группы: «определенные», обслуживающие нужды Церкви, и «заопределенные», доходы с которых шли в казну. Это был шаг к секуляризации вотчин, которая завершилась позже, уже при Екатерине II.

Поводов заниматься вотчинами было много в царствование вдовы Петра Великого. В одном из журналов заседаний Верховного тайного совета сказано, что епископ Георгий (Дашков) «неправо», «противно указам» решил дело о вотчинном крестьянине. Когда вмешался Синод, туда представили фальшивую копию дела. Епископ Рязанский Сильвестр (Холмский) поведал Синоду о своем подчиненном – архимандрите Муромского Спасского монастыря Матфее, который «чинил немалое истощение в том монастыре и крестьянам разорение, монастырский хлеб распродавал и пропил, а иным награждал родственников своих, и менял на вино, и монастырскими деньгами корыствовался…». О другом церковном феодале сообщил епископ Белгородский Епифаний (Тихорский). Из его «доношения» середины 1725 года следует, что игумен Хотминского Знаменского монастыря Серапион «не радел о монастырской казне, но занимался торговлей анисом, рыбой, солью, медом и орехами, пьянствовал… и вел… дружбу с ворожеями…».

В 1725 году выяснилось, что вотчинных крестьян притесняют стряпчие подмосковного Троице-Сергиева монастыря, «ловят и держат под арестом». Пришлось вмешаться Главному магистрату (начальствующему учреждению над городскими магистратами): он запретил стряпчим «своевольничать». Были и другие случаи злоупотреблений. Костромской Ипатьевский монастырь захватил земли крестьян. Архимандрит Смоленского Авраамиева монастыря «извинялся» «в сборе с крестьян излишнего хлеба». Поступали сигналы об изнасиловании духовенством вотчинных крестьянок.

Ограничивая церковных феодалов, власть одновременно им помогала. По прошению архимандрита Новгородского Хутынского монастыря о непослушании монастырских крестьян Синод определил в 1726 году послать дело в провинциальный суд – учинить ослушникам «достойное… истязание без упущения…».

Князь Меншиков первенствовал в тайном управлении государства при вдовой императрице. Иван Витали. Скульптурный портрет А.Д. Меншикова. Вариант оригинала работы Бартоломео Растрелли. Государственный Русский музей. Фото автора

Усиливался ропот, назревал мощный социальный протест. В 1726 году архимандрит Боровского Пафнутьева монастыря донес о непокорстве крестьян и неплатеже ими податей. Донос типичный. Одновременно шли письма крестьян об «обидах и излишних, сверх подушного оклада, сборах» со стороны церковных феодалов. Жалоб было много. Пришлось вмешаться Верховному тайному совету, который назначил в 1726 году расследование в ряде епархий под началом президента Юстиц-коллегии, известного своей набожностью Андрея Матвеева. С ним должны были сотрудничать депутаты от духовного ведомства. Затевалось объективное расследование. Но вскоре Матвеев вышел в отставку.

Требовались новые решительные меры. Перемены шли по петровскому сценарию. Светский элемент при этом крепнул. Вотчинными делами монастырей, включая петербургский Александро-Невский, нередко управляли офицеры. Объяснение простое: в эпоху дворцовых переворотов усиливалось дворянство. Но офицеры не всегда были морально безупречны. По мнению компетентных лиц, причина недобора оброчных денег в «заопределенных» вотчинах состояла в том числе в «незаконном вмешательстве в эти сборы… офицеров… в притеснениях, которые они делают и крестьянам, и сборщикам синодального ведомства, насилии над ними и взяточничества».

Тем временем проблема церковных имений обострялась, требуя скорейшей развязки. В октябре 1726 года в Верховном тайном совете дебатировали вопрос: вернуться к порядкам, бывшим при патриархах, то есть изменить курсу Петра I, или отдать «заопределенные» вотчины в ведение Коллегии экономии? Сановники рассуждали о доверии духовным лицам: «Когда они своими вотчинами сами владеть будут, то лучше могут экономию содержать. Однако ж за ними да смотрит Коллегия экономии, чтоб излишне крестьян не отягощали». Но обнаружилось, что данные о доходах архиерейских домов и монастырей поступили не отовсюду, означая сопротивление реформе, упорство церковников в защите своей выгоды. В таких условиях государство не знало, как поступить с церковными феодалами.

Совет продлил изучение вопроса. 17 декабря решили учесть мнение Сената, запросив его мнение: «Ежели все епархии и монастыри положить на жалованье… а до вотчин им ничем не касаться, а ведать оными светским командирам под смотрением… Коллегии экономии – то не может ли из того последовать крестьянам наибольшие тяжести, а доходам… умаление?..» В Тайном совете учли, что вотчины находятся в разных местах и потребуются тысячи «командиров», причем каждого придется содержать и за каждым надо смотреть, «чтоб… крестьянам налог не чинили».

Верховный тайный совет предложил Сенату рассмотреть и второй вариант, когда церковные структуры будут ведать как «определенными», так и «заопределенными» вотчинами, собирать сами доходы, с тем чтобы платить установленную сумму в казну, «прежде нежели себя удовольствуют». Но за ними надо тоже смотреть, заметили в совете, чтобы крестьян не разорили.

4 января 1727 года Сенат дал ответ: не спешить с выводами, ведь нужны точные данные о церковных вотчинах и их доходах. А пока вотчины, находившиеся в ведении архиереев и монастырей, оставить на прежнем положении. Прочие же вотчины, чьи бывшие владельцы (архиереи и монастыри) получают жалованье, оставить в ведении Коллегии экономии. Стало быть, деление вотчин на «определенные» и «заопределенные» сохранялось.

Сенат также предложил вернуть на прежние места и свое пропитание монахов из небогатых монастырей, которые были переведены в другие обители на казенное обеспечение. Сенат выразил надежду, что Церковь найдет средства и на нищих, отставных воинов, сирот, освобождая от лишних забот государство. Тайный совет утвердил данное предложение.

Мнение Сената по церковным делам в Верховном тайном совете изучали еще не раз. Члены совета стремились к взвешенным и продуманным решениям, что в отечественной историографии, к сожалению, не отражено.

Так или иначе, церковные крестьяне пока не получили свободу. Но совет их не забыл, приказав в марте 1727 года подчинить этих крестьян «в делах судных и розыскных» ведомству губернаторов и воевод.

Екатерина I не забывала о сугубо духовных вопросах. В 1725 году императрица поручила сверить вновь исправленный перевод Библии с греческим оригиналом. Не обошлось и без щедрой помощи церковным структурам. Киево-Печерскому монастырю монархиня подарила богослужебные облачения. В 1726 году по ее распоряжению была восстановлена знаменитая Оптина пустынь. Другим ее актом монастырям вернули изъятые у них при Петре I мельницы. Особое внимание она уделяла подмосковному Троице-Сергиеву монастырю, жертвовала на него. В указе Троицкому архимандриту Варлааму (Высоцкому) пожелала: «Понеже Троицкий… монастырь ныне в худом состоянии… надеемся, что вы тот монастырь исправите». (Под «худостью» понимались и непорядки в монастырских вотчинах.) Высоцкий же клялся в преданности: «Яко самого Христа, ножки ваши объемля, кланяюсь».

Штраф за «латинство» и «старолюбие»

Как всегда, власть блюла «чистоту православия». Донос 1727 года, что в Церковь Малороссии «вкрались латинские обычаи», прошел через пыточно-репрессивный «чистящий» орган – Преображенский приказ.

Но православие в карательном варианте не имело успеха. И без того плохие отношения со староверами теперь заходили в тупик. В 1727 году архиепископ Казанский Сильвестр (Холмский) ходатайствовал перед Синодом, чтобы в распоряжение его архиерейского дома послали военных для розыска на Иргизе «старолюбцев», то есть для расправы над ними. Поддержав ходатайство, Синод снесся с Сенатом, а Холмскому выслал указ о согласии с его инициативой. Однако Казанская губернская канцелярия указ тот, представленный Холмским, аттестовала необязательным для себя, тогда как Сенат отмалчивался даже после третьего обращения туда синодалов.

Здесь мы наблюдаем типичный случай. В гонениях на староверов Церковь выступала активнейшей силой. Но проблема раскола не разрешалась силой. И власть вносила коррективы в свою политику. Указом императрицы сбор штрафов со «старолюбцев» был передан Сенату; лишенным доходов от «раскольников» синодалам оставалось только терпеть. В свое время суммы, взысканные со староверов, расхищал священник Феоктистов, причастный к данному финансовому потоку.

Таким образом, Екатерина I и ее сановники продолжали дело Петра Великого, связав обустройство Церкви с дальнейшим подчинением ее государству. Но церковный феодализм изживался мучительно, ведь Церковь «сильна» неподвижностью, верностью традициям, что не всегда выходит на благо государству и его подданным.