Под бременем церковного ростовщичества

Ростовщичество ведет христианина прямиком в ад. Византийская фреска в церкви Панагии ту Арака в деревне Лагудера, Кипр

Современная Русская православная церковь все активнее заявляет себя на экономическом поприще, причем предлагает ни много ни мало альтернативный путь развития хозяйства и финансов для всей России. Доверчивому обывателю внушают мысль о существовании особой «православной экономики», ее будто бы нравственных преимуществах. Спору нет: былая Церковь имела богатый хозяйственный опыт, породив серию любопытных феноменов. Один из них – церковное ростовщичество.

Монастыри и церковные приходы уже на заре христианской истории России получали большие пожертвования в виде денежных сумм. Предполагалось, что деньги послужат нуждающимся, каковых всегда было множество. Но церковники нарушали волю жертвователей: мало благотворя за счет полученного или вообще не благотворя, «не брезговали отдавать деньги под процент, хотя Церковь давно уже осуждала эту операцию как греховную», – обобщается в научном дореволюционном журнале (Шмелев Г.Н. Из истории московского Успенского собора // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1908. Кн.1. Отд. III. С. 32).

Особая тема – ростовщичество монахов. Возьмем доимперскую эпоху. В число монастырей, где можно было заложить земли под ссуду, входили подмосковный Троицкий (с 1744 года – Троице-Сергиева лавра) и Калязин Троицкий Тверской епархии, как установил в начале XX века историк Александр Изюмов (Жилецкие землевладения в 1632 году // Летопись Историко-родословного общества в Москве. 1912. Вып. 3 и 4. С. 23). В заклад принимались в числе прочего ювелирные изделия, то есть был устроен своеобразный церковный ломбард. В приходо-расходных книгах Азовского Иоанно-Предтеченского монастыря, изученных дореволюционным исследователем Николаем Оглоблиным, значится выручка «за закладные серьги, что Ивана-кузнеца» (Приходо-расходные книги Азовского Предтечева монастыря. 1699–1701 гг. К характеристике монастырского быта) // Чтения в Историческом обществе Нестора Летописца. 1907. Кн. 19. Отд. V. С. 31). Указанная история видится так: кузнец впал в нужду, и монастырь этим ловко воспользовался.

Вообще монастыри широко практиковали выдачу ссуд. С учетом стяжательского духа, характерного для многих обителей, что подтверждают разные источники, вряд ли можно предположить, что ссуды были беспроцентные. Аппетит приходит во время еды. «Чем богаче становились монастыри… тем изобретательнее они делались на разные способы увеличивать свои богатства», – заключил Дмитрий Ростиславов, преподававший в Санкт-Петербургской духовной академии (Ростиславов Д.И. Опыт исследования об имуществах и доходах наших монастырей. СПб., 1876. С. 28).

Завесу над грехом стяжательства порой приоткрывали сами монахи. Насельник Кирилло-Белозерского монастыря Вассиан (Патрикеев) признался: «Мы (монахи. – «НГР»), волнуемые сребролюбием и ненасытимостью, всевозможным способом угнетаем братий наших, живущих в селах, налагая проценты на проценты» (Цит. по: Ростиславов Д.И. Указ. соч., С. 28). За столь смелые откровения Патрикееву отомстили: в 1531 году его заточили в Иосифов Волоколамский монастырь, бывший оплотом «православной экономики» со времен Иосифа Волоцкого, идеолога стяжательства и кумира нынешних апологетов богатой Церкви. В монастыре том совестливый чернец и скончался.

Другой монах – Максим Грек, чтимый Церковью как преподобный, высказывался еще категоричнее: «Мы же не только остаемся бесчувственными и не сострадательными к такой их горькой участи и не удостаиваем их никакого утешения, хотя имеем заповедь заботиться милостиво о терпящих убожество и скудость житейских потреб, но еще и весьма бесчеловечно увеличиваем для них эту их скудость ежегодными требованиями обременительнейших ростов за взятое ими у нас взаем серебро, и никогда не прощаем им этой ежегодной уплаты, хотя бы в десять раз уже получили с них данное в долг. И не только угнетаем их этим способом, но еще, если бы кто, по причине крайней нищеты не мог внести процентов на наступающей год, то требуем с него – о бесчеловечие! – другие проценты; если же не могут внести, отнимаем у них все, что имеют, и выгоняем их из своих сел с пустыми руками» (Нравоучительные сочинения. Слово 4). Проблема церковного ростовщичества была столь острой, что Максим Грек возвращался к ней по крайней мере еще раз. В «Повести страшной и достопамятной и о совершенной иноческой жизни» он клеймит «бесчеловечное ростовщичество» применительно опять к монастырям (Памятники литературы Древней Руси. Конец XV – первая половина XVI века. М., 1984. С. 483). Как и упомянутый выше Патрикеев, Максим Грек был наказан и провел годы в заточении.

Известный церковный историк митрополит Макарий (Булгаков) подчеркнул, что наряду с монастырями ростовщичеством занимались архиерейские дома и приходские церкви. В рост отдавался также хлеб. Таким образом, к лихоимству приобщалось как белое, так и черное духовенство.

Но дело не в отдельных фактах: складывалась система церковного ростовщического гнета. Богатую пищу для размышлений дают исторические документы. Ростовщичество церковных структур подтверждается 16-м вопросом царя Ивана IV Стоглавому собору 1551 года. Царь вопрошал соборян «о церковной и монастырской казне, еже в росты дают: угодно ли се Богови и что Писание о сем глаголет?» Подключение к делу царя говорит о критичности ситуации, важности немедленных оздоровительных мер. Далее в материалах Собора есть такая фраза: «Божественное Писание и миряном резоимство (ростовщичество. – «НГР») возбраняет, нежели церквам Божиим деньги в росты давати… Церковное богатство – нищих богатство…», что значило одно: деньги должны идти на благотворительность. И потому в главе 76 соборных решений было сказано: в рост денег не давать.

Казалось бы, после Собора уже не будет «духовных» гобсеков. Ан нет! Православные «банкиры» на Руси не перевелись. В 1569 году ловчий Ивана IV Григорий Дмитриевич пожертвовал московскому Успенскому собору 50 руб. (для сравнения: стрельцы при Иване Грозном получали жалованье 4 руб. в год), с тем чтобы на эти деньги была куплена земля. Условие было таким: «А по собе им (соборному протопопу и всему причту. – «НГР») тех денег не делити и в росты не давати» (Шмелев Г.Н. Указ. соч., С. 33). Условие высказывалось не случайно: духовенство сохраняло репутацию ростовщиков, в руки которых попадали обездоленные. Поэтому невозможно согласиться с мнением упомянутого Макария (Булгакова) о том, что после Стоглава церковное ростовщичество прекратилось. Лишь меры Екатерины II по отдалению духовенства от «православной экономики» лишили почвы церковное лихоимство.

В нынешнюю эпоху «возрождения православия» наблюдается возврат к пройденному, но плохо усвоенному историческому уроку. Среди банкиров немало людей «воцерковленных». Стала ли от этого наша экономика более нравственной? Не похоже на то.

Предложения строить «православную экономику» напоминают планы строительства коммунизма. Но православие не в состоянии отменить экономические законы. Да, они часто бесчеловечны! Однако РПЦ пока не дает вразумительного ответа на вопрос, как эти законы сделать гуманнее.

Что же случится, если паче чаяния эксперимент начнут? Напрашивается антиутопическая картина будущего. Могущественные епископы, подобно монгольским ханам, будут выдавать ярлыки: «Получатель сего – бизнесмен истинно православный». И когда победит «православная экономика», снабжение пойдет из «православных» кладовых – каждому по потребностям… без продолжения. Уже сейчас, в условиях кризиса и сокращения социальных расходов, РПЦ выпрашивает себе у государства особые льготы: то на ЖКХ, то на командировки «духовно уполномоченных» по регионам.

Основанная на налоговых льготах, возросшая на недобросовестной конкуренции «православная экономика», несомненно, обогатит Церковь, вызовет, как и в прошлом, вражду в обществе, очередную волну ненависти к духовенству. За право принадлежать к «православному сектору» развернется борьба. Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник. В общем, недостаточно прилежно мы учим уроки отечественной истории.