Киев под пыткой страхом

Возглавляя Киевскую кафедру, епископ Никодим (Кротков) благословил Державу Скоропадского. Фото 1908 года

Впервые киевляне столкнулись с массовыми преследованиями по классовым, культурным и национальным признакам в начале 1918 года, с приходом в город отрядов «красного полковника» Михаила Муравьева. На улицах хватали тех, кто пусть только по внешним признакам (в виде наличия очков или белых рук) принадлежал к старым правящим классам или офицерству. За предъявление красной карточки гражданина провозглашенной летом 1917 года Украинской народной республики (УНР), за украинский язык следовали арест и расстрел. За 20 дней пребывания в городе муравьевцы уничтожили по меньшей мере несколько тысяч человек. Сотни трупов лежали на улицах непогребенными.

Между тем суровое время, пронизанное зимней стужей и убыстряемое лихорадочными планами политиков, беспощадно меняло и психологический климат в обществе, и привычный облик города. Незадолго до поспешной эвакуации в Житомир Центральная Рада провозгласила независимость Украины и 27 января 1918 года успела заручиться дипломатическим признанием Германии. Через несколько дней, уже из изгнания, руководители УНР обратились к Берлину и Вене с просьбой о военной помощи против советских интервентов. 1 марта немецкие войска вошли в Киев.

Днепровский берег утопий

На древних днепровских кручах началась пора кровавого противостояния беспощадно-утопических проектов: ленинского коммунистического, социалистического украинского и захватнического – Германской империи. Вскоре, правда, идея самостийности избавилась от красного оттенка и превратилась на короткий исторический миг в державный чистый национализм с монархической окраской.

29 апреля левонационалистическое правительство УНР было разогнано, Конгресс украинских хлеборобов-собственников провозгласил гетманом бывшего царского генерала и флигель-адъютанта Павла Скоропадского, происходившего из древнего казацкого рода. Так родилась украинская Держава. Приведенный (при полном одобрении немцев) к власти аграрными собственниками и влиятельными торгово-промышленными кругами, Скоропадский попытался создать модернизированную гетманщину, своеобразный автократический строй, призванный, по его мысли, стать украинской конституционной монархией. В создаваемые им органы управления он привлек как украинских, так и русских патриотов. Но прежде всего постарался собрать в своей администрации настоящих профессионалов в различных областях деятельности. В мае в гетманское правительство вошел бывший председатель Киевского религиозно-философского общества (КРФО) Василий Зеньковский в качестве министра исповеданий, примкнув здесь к влиятельной группе министров-кадетов.

Скоропадский, недавно еще вращавшийся в придворных царских кругах, ментально был близок к правому крылу кадетов, у них были схожие исторические, культурные, бытовые предпочтения. Он стоял за независимую Украину и крепкий союз с Россией, вплоть до вхождения в нее на правах широкой автономии. Единство стремлений характеризовало и убеждения его соратников. Характерно, что Зеньковский, как и гетман, не знал украинского языка и мечтал, по его собственным словам, послужить Украине во имя России, послужить украинскому православию ради русской Церкви, ради укрепления вселенского христианства.

Весной 1918 года в Киеве образовался первый антикоммунистический центр власти на территории бывшей империи. Недаром даже крайне правые русские деятели, каким был, к примеру, митрополит Антоний (Храповицкий), считали, что создателям украинской Державы принадлежит славное первенство в деле спасения России. Отсюда, из Киева, вновь начнется объединение общего великого государства! Уже в июне город на Днепре был переполнен тысячами петербуржцев и москвичей, спасавшихся от большевизма и готовых здесь вкладывать свой капитал и силы в организацию новой жизни.

Зеньковский привлек к работе в министерстве исповеданий своих друзей из религиозно-философского общества. В августе Петр Кудрявцев согласился возглавить Ученый комитет, в который вошли, в частности, профессора Экземплярский, Завитневич, Мищенко. Ни Петр Павлович, ни Василий Ильич, как и многие другие киевские последователи философа Владимира Соловьева, не владея украинским языком, считали необходимым содействовать украинскому движению для расширения церковной свободы и проповеди. Для них наконец представилась возможность через структуры «христианского государства» выйти к широкой просветительской деятельности.

Фантастическая реальность складывалась в Киеве к началу лета 1918 года. «На царство» гетмана благословил (накануне военного переворота) представитель консервативной церковной партии, временный глава епархии и будущий священномученик епископ Никодим (Кротков). Молитвы о здравии «господина нашего, Гетмана всея Украины Павла» возносились во всех храмах края. При этом на второй сессии Всеукраинского Собора епископат во главе с новым Киевским митрополитом Антонием (Храповицким) перешел в атаку на тот проект церковно-государственных отношений, который отстаивал министр исповеданий Зеньковский при поддержке Скоропадского.

Митрополит стремился взять под свой контроль всю церковную политику государства. В печати шли постоянные баталии между сторонниками консерваторов и либералов, не в меньшей степени, чем между русской партией и украинской. Но когда в ноябре власть стала ускользать из рук гетмана и к городу приблизились войска Директории, то владыка выпустил воззвание к пастве с призывом поддержать Скоропадского, за что и был победившим Петлюрой арестован.

Разрушение 

«христианского мира»

В понимании членов КРФО, оказавшихся на короткое время у штурвала, регулирующего отношения власти и религии, перемены в Церкви являлись единственным выходом для ее устойчивого существования в будущем. В их кругу и в недрах министерства вынашивался замысел массовой газеты, которая бы сеяла в обществе «религиозные идеи» и обличала разрушительное неверие социализма. 1 октября замысел воплотился: начала выходить ежедневная двуязычная газета «Слово». В программном тексте Экземплярский писал на ее страницах: «Мне уже не раз приходилось слышать: как хорошо, что политическая смута и озверение народа не коснулись Церкви. По сравнению с ужасами революционных эксцессов и существующий уклад церковного быта представляется благом. Но для церковного сознания этого мало, общее горе слишком велико, чтобы можно было так легко утешиться. А главное то, что морально и религиозно русская Церковь не только не осталась по существу в старом, но напротив, она-то, быть может, и пострадала всего больше и явила миру бессилие своей бытовой организации».

Для Церкви безразличны формы государственного правления, но далеко не безразлично «направление тех путей, по каким идет народ в своей государственной жизни». Более того, Церковь нравственно ответственна за тот разрушительный уклон, по которому покатилось развитие общества. Если путь народа «есть путь насилия, предательства, ненависти, грабежа, то это не безразлично для Церкви, это – ее горе и предмет ее тревоги. Ведь народ, делающий революцию, это церковный народ. Не значит ли это, что тело русской Церкви раскололось, что большая часть его тяжко больна, что Церковь потеряла точно сразу миллионы детей?»

В июне 1920 года Красная армия в третий раз вступила в Киев, и на этом с надеждами на христианское возрождение Украины было покончено. Фото 1920 года

Киевский богослов, завершая свои размышления, вывел чеканную формулу творческого ответа на всеобщее отступничество: «Ужасы революционной разрухи дают руководителям нашей церковной жизни серьезный урок, насколько пагубно откладывать те реформы, которые поставлены на очередь жизнью. Не дай Бог дождаться того, чтобы и в Церкви необходимейшие реформы ее быта были произведены не любовным путем, но нужно, чтобы эти законные и разумные реформы были проведены вдумчиво, планомерно и благоговейно теми людьми, которым дано знание и ревность о Божией правде».

Летом в Киеве оказались многочисленные представители высших деловых, политических и культурных кругов бывшей империи. Казалось, что здесь начнется восстановление нормальной жизни, разрушенной войной и революцией.

Семья философа Льва Шестова, приехавшая из Москвы в июле, нашла столицу независимой Украины «почти сказочным городом по своему продовольственному положению». Сказочным этот город, раскинувшийся на семи холмах над седым Днепром, представлялся и по сохранявшемуся здесь старосветскому быту, теплоте веры прихожан его многочисленных храмов. В то время как в России Церковь уже была лишена юридического лица, объявлена врагом народа, а ее служители преследуемы, в Киеве и во всей бывшей Малороссии духовенство играло активную роль в общественной жизни. Всем казалось, что отсюда, как встарь, начнется возрождение новой жизни, обновленной и исцеленной не только от пороков старого уклада, но и от кровавых язв революционных нововведений. Нужно было только найти способ наилучшего воздействия на местный социум, чтобы излечить от взаимной вражды его обитателей.

Члены КРФО с готовностью предлагают свои услуги местной власти для строительства молодого государства. Главную свою задачу они видят в «христианизации жизни», в раскрытии людским душам православных ценностей. Именно так формулирует общую задачу публицист Анатолий Жураковский в своих газетных статьях этого времени.

Христианская газета должна противопоставить массовой культуре и печати, заполненной классовыми и прочими страстями, настоящее Слово. «Пусть газета, которая до сих пор ежедневно отравляла нас своим ядом, злом ненависти и вражды, пусть она теперь своим, от души исходящим словом, будет каждый день вносить хоть искру света, хоть крупицу тепла в нашу скучную и жестокую жизнь. Это будет началом христианизации нашей жизни, началом просветления ее».

Когда Киев наполнили потоки беженцев с севера (от коммунистической власти) и запада (от австрийско-польской экспансии), прийти им на помощь было некому; как всегда, «обычный» человек, зажатый беспощадными политическими процессами, оказался в отчаянном положении. Задушевный друг юности Кудрявцева священник Константин Аггеев, вырвавшись из московского плена, обращался к местным православным людям: «Украина – накануне открытия новой сессии Всеукраинского церковного Собора. Много вопросов поставлено на его обсуждение… Но как хотелось бы, чтобы первая дума, первое чувство Украинского Собора были отданы гонимой Церкви».

Пытаясь предотвратить церковную катастрофу в Украине, участники КРФО наметили целый ряд мероприятий, которые должны были поднять настрой прихожан, дать им больше прав, воспитать их внутреннюю культуру. Но все усилия кружка Экземплярского–Кудрявцева обстановкой нараставшего в стране насилия и хаоса сводились на нет. Административный аппарат украинской республики разваливался и не мог проводить в толщу масс импульсы просветительских инициатив киевских интеллектуалов.

Вновь кровавая карусель

Когда 14 декабря 1918года  гетманская Держава рухнула и в городе на 20 дней воцарилась администрация Директории во главе с Петлюрой, над Киевом спустились потемки. Бывший студент Киевского университета Полетика вспоминал: «На улицах города каждое утро находили десятки трупов убитых офицеров. Ни одна ночь не проходила без убийств. В местечках и городах вокруг Киева шли погромы. Произвол и расстрелы сделали жизнь тяжелой и напряженной. Киев притаился и замолчал. Улицы и тротуары обезлюдели. Вечером киевляне боялись высунуть нос на улицу. Для хождения по улицам после 9 часов вечера нужен был пропуск. Ночная тишина вплоть до рассвета оглашалась то далекими, то близкими выстрелами: гайдамаки и сичевики обыскивали, вернее, грабили квартиры и случайных прохожих». Один из гласных городской Думы от еврейской социал-демократической партии Бунд, адвокат Алексей Гольденвейзер отмечал главную особенность украинской власти тех дней: утверждение в делах и речах националистической и социальной розни, ненависть ко всем «чужим» по крови и по классовому положению. «Первые дни Директории живо напомнили мне начало ноября 1917 года, когда впервые над нами получили власть украинцы. Сразу в политике и общественности установился тот же грубоватый и вызывающий тон…»

Опьяненные удачей руководители Директории считали, что теперь они не выпустят из своих рук журавля украинской государственности. Не выпустят любой ценой! Отсюда неистовая беспощадность к каждому, кто в малейшей степени казался несогласным с их целями.

Однако 5 февраля 1919 года Красная армия второй раз вступила в город. Власть Советов (при посильном содействии наскоком возвращавшихся в город националов и белых) начала усердно перемалывать киевское общество. Начались (в который раз!) массовые аресты и расстрелы людей из образованных классов. Казни становились интенсивнее при очередном приближении войск противника.

Шесть десятилетий спустя Екатерина Шкинева, дочь ревизора Юго-Западной железной дороги, рассказывала мне, как 31 августа 1919 года окончилось страшное для города второе пришествие большевиков. Под марш и пение «Коль славен наш Господь в Сионе» отряды «добровольцев» спускались с Печерска по Александровской улице. Девушки бросали им цветы. Чуть ли не на следующее утро толпы людей потянулись на Липки, где вместе с представителями новой, деникинской, администрации осматривали раскрытые помещения ЧК на Садовой улице, шли к разрытым братским могилам. Закапывали жертвы прямо во дворе особняка, а главная братская могила была устроена в парке возле Мариининского дворца. Переходя из одного здания в другое, молоденькая девушка стала свидетелем того, как на улице толпа, опознав в прохожем переодетого чекиста, бросилась на него, – она впервые увидела, как у схваченного мужчины поседели усы. Его растерзали.

Журналисты писали об эпидемии усталости и прострации от бесконечной войны (поначалу внешней, а затем внутренней), охватившей людей. «Бездонна эта тоска по отдыху от борьбы…» Большей частью некогда добродушные киевляне превращались в свою тень; менялись, омрачаясь, их характеры.

Белые отряды вошли в город деморализованными и сразу стали искать виновников случившейся всероссийской катастрофы в жителях еврейских кварталов. Музыкант Николай Слонимский вспоминал: «После оккупации Киева белыми были организованы страшные еврейские погромы... Страницы «Киевской мысли» были заняты траурными объявлениями с именами целых семей, с детьми, зверски убитых в их собственных квартирах. Мне запомнился фельетон бывшего члена Государственной Думы Шульгина под названием «Пытка страхом», в котором он проводил идею, что погромы были отмщением евреям за разгром ими России под руководством Троцкого».

В конце октября Киевское религиозно-философское общество обратилось к согражданам с воззванием одуматься. Только раскаяние дает шанс на выход из тупика, в который зашло русское общество. Воззвание стало одним из немногих громких трезвых голосов, внятно обращавшихся к совести людской, звучавших посреди массового психоза. В то время, когда представители крайне правой интеллигенции, подчеркивавшие свою религиозность, признавали правомерность погромов как актов «вразумления» евреев, «разрушавших Россию», воззвание, написанное скорее всего Экземплярским и Кудрявцевым, адресовалось к светлым сторонам человека. «Братья-христиане! – писали деятели КРФО, – вспомните, что вы христиане, вспомните, что вы люди! Вспомните, наконец, кровавые ужасы еще так недавно угнетавшего нас большевизма. Чем он был страшен больше всего? Тем, что не ценил жизни человеческой, тем, что показал миру звериное лицо свое. Зачем же снова льется кровь? Зачем так мало благодарности в душах наших? Мы люди, а не звери. Так будем же людьми!»

В декабре белые под натиском красных стали спешно покидать Киев. Некоторые члены КРФО уходили с добровольцами. Зеньковский бежал в Одессу. Профессор Кудрявцев – в Крым. На древней киевской земле оставались те их друзья, кто не имел сил улететь с нее в иные, более спокойные земные миры.