Епископы против законников

На архиепископа Аркадия (Федорова) один за другим пошли в Синод «справедливые доносы». Неизвестный автор. Портрет архиепископа Аркадия (Федорова). XIX век. Пермский краеведческий музей. № ПОКМ 4030

Для управления епархиями Российской Православной Церкви в XVIII веке создали духовные консистории (администрации) при правящих архиереях. Важную роль в этих государственно-церковных учреждениях играло светское лицо – секретарь, утверждаемый Синодом и имевший право доклада о епархиальной жизни. Подобно обер-прокурору Святейшего Правительствующего Синода, ему поручалось, по сути, быть противовесом архиерейской вседозволенности, только на уровне своей епархии. Естественно, происходили конфликты между епископами и секретарями. Особенно остро противоречия проявились при Николае I. Расскажем несколько историй о подобных трениях между духовной и светской властью.

Без вины виновный

Богатую пищу для размышлений дает конфликт в Оренбурге между титулярным советником Василием Маминым и епископом Иоанникием (Образцовым). Все началось с того, что вскоре после своего перевода в Оренбургскую епархию, в 1836 году, при достаточно мягком обер-прокуроре Степане Нечаеве, Образцов отстранил Мамина от секретарства.

Но Мамин имел вес как в Оренбурге, так и в столице. К нему благоволили два предыдущих оренбургских епископа – Амвросий (Морев) и Михаил (Добров). При последнем Мамин обрел «всесильное» значение в консистории, чем раздражал ее присутствие («присутствием» называлась коллегия, своего рода совет епархии), тем более что, выполняя наказ обер-прокурора, обличал членов совета в пассивности. Радетель законности, он стал неугоден и Образцову, привлекшему на свою сторону троих членов присутствия. Они-то и пожаловались на Мамина, что тот в консистории не только секретарь, но и, по сути, прокурор.

Защищаясь, Мамин обратился к обер-прокурору. Изучив доводы сторон, Синод не уважил жалобу на Мамина. Его вернули к исполнению секретарских обязанностей, но, чтобы не обидеть и епископа, объявили строгий выговор за «дерзость» в адрес архиерея, одновременно осудив самоуправство последнего.

Конфликт, впрочем, на этом не закончился. Посыпались взаимные жалобы: епископ жаловался в присутствие Синода, Мамин – обер-прокурору. Образцов винил оппонента во лжи, дерзости, бессовестности, непочтительности к присутствию и даже злоупотреблениях, Мамин епископа – в беззакониях, корыстолюбии и произволе.

В итоге в 1837 году Синод послал в Оренбург ревизию. А прежде уволил Мамина – за «дерзость» и нарушения в делопроизводстве. Но ревизоры не нашли в его действиях злоупотреблений, отметив лишь отдельные недочеты, объяснимые враждебной настроенностью присутствия и трудностью нанять дельных канцеляристов на непрестижную работу в консистории. Видя его правоту, ревизоры обвинили в недочетах членов присутствия. Нашлись доказательства и беззаконий епископа.

Ревизия была бы результативней, если бы было принято решение проверить жалобы Мамина на Образцова, «крайне слабого в управлении», но Синод не поручал такую проверку. Не случайно суждения его об Образцове мягки и снисходительны. В отношении Мамина синодалы поступили жестче – при недоказанности обвинений ему не вернули должность, изгнав из духовного ведомства. Перейдя в Пермскую палату госимуществ, он стал чиновником особых поручений, подтвердив свой высокий профессиональный уровень.

Что до епископа Иоанникия (Образцова), то дореволюционный автор сообщал: правление его отличалось «слабым развитием церковной жизни… события предоставлены были собственному их течению». В Оренбурге про епископа злословили: «ограниченных способностей, преданный… неправде и корысти». По мнению оренбургского губернатора, об управлении Образцова нечего сказать положительного.

Со слов историка Игоря Смолича, ревизии епархий, проведенные при обер-прокуроре Николае Протасове, «умеряли всевластие епископов». Но в то же время «в Синоде… считали нужным охранять престиж епархиальной власти».

Беды церковного 

интеллигента

В 1844 году ревизовали и Пензенскую епархию, где вскрылся конфликт епископа Амвросия (Морева) с секретарем Александром Ошаниным, перешедшим в Пензенскую консисторию с поста дворянского заседателя Симбирского совестного суда.

Конфликт имел предысторию, когда иерарх стал «забываться» – отнимать служебные места для своей родни. «Совершенно опутанный… родными», он «сделался… несправедливым, корыстолюбивым и жестоким». В архиерейском доме и консистории царило взяточничество. Жалоба Ошанина на эти злоупотребления в Синод вызвала ответную – архиерейскую – жалобу, в которой уже секретарь обвинялся в затягивании дел и пренебрежении канцелярскими нормами.

Епископ надеялся на помощь своего фаворита протоиерея Феодора Островидова, члена консистории, и своего племянника Ивана Морева, помощника секретаря. Доверенные лица восстановили членов присутствия против Ошанина, вызвав «насмешки и дерзость» в его адрес. Смело конфликтовал с Ошаниным и его помощник, племянник архиерея. Но главной мукой для чиновника были епископские оскорбления: из-за них Ошанин чувствовал «беспрерывный прилив в голову».

Ревизия 1844 года к миру и порядку не привела. В 1845 году Ошанин поведал Синоду о принудительном денежном сборе «на обед преосвященного» с принятых в клир. В ответ епископ предал его суду Уголовной палаты «за непредъявление консистории… рапорта… о самовольном устройстве при Успенской церкви придела». В действиях Ошанина не было криминала, и обер-прокурор смог его защитить, пытаясь даже помочь в получении очередного чина.

А после новой ревизии (1846 год) Синод осудил нападки епископа на секретаря, назвав иерарха главным виновником епархиальных беспорядков. «В Синоде все были против него», – говорит источник (Материалы для истории Православной Церкви в царствование императора Николая I / Под ред. Н.Ф. Дубровина. М., 1902). В ходе ревизии выяснилось, «что во многих… случаях… Амвросий расширял права иерархические далее пределов, законами постановленных», удалял клириков от приходов без следствия и суда (что, кстати, так характерно и для нынешней РПЦ).

Помощника секретаря Ивана Морева убрали, вместе с ним некоторых членов консистории, епископу же объявили выговор – «в весьма жестких выражениях». Ревизия нашла недостатки в консисторском делопроизводстве, в чем несколько был грешен и Ошанин.

После ревизий епископ не изменил своего поведения, и Ошанин, которому совесть не давала молчать, продолжал жаловаться на него в Синод. В отместку епископ удержал у секретаря жалованье за время болезни и вновь предал уголовному суду: теперь по делу о незаконном венчании и «дерзких выражениях» против архиерея. Синод заставил взять дело из суда. Но Ошанин попросил об отставке: «Преследования… совершенно лишили меня сил и здоровья… когда же настанет минута избавления моего?» – жаловался чиновник. Вновь оправданному, в 1846 году ему дали отставку. Черту подвел Синод: «Возводимые на Ошанина обвинения суть следствия личного неудовольствия к нему… архиерея и членов консистории». Епископ Амвросий (Морев) оставался на кафедре в Пензе до своей смерти в 1854 году, пережив еще одну ревизию, принесшую ему новый выговор.

Пиррова победа

В 1845 году Синод рассматривал также конфликт в псковском епархиальном управлении. Консистория в Пскове была поначалу «послушным орудием» ее члена протоиерея Иоанна Знаменского. Протоиерей держал в руках архиепископа Нафанаила (Павловского) вкупе с консисторским секретарем. В епархии множились злоупотребления, и Синод послал в 1843 году в Псков другого секретаря – надворного советника Василия Сварацкого-Сварика, наделив его прокурорскими полномочиями. Поняв предназначение нового чиновника, архиерей его возненавидел, тем более что уже приготовил своего кандидата в секретари.

Чтобы обвинить чиновника, искали грешки в консисторском делопроизводстве. Ф.С. Журавлев. Чиновник. 1884. Художественный музей Узбекистана

Архиепископ не допускал к себе нового секретаря. Вместе с протоиереем Знаменским он восстановил против Сварацкого членов присутствия, из-за чего рассмотрение дел резко замедлилось. Особо старался Знаменский, желая, без ведома Сварацкого, поставить ему помощника, чтобы поссорил со Сварацким консисторских чиновников, и завладеть секретарскими правами.

Епархиальное управление становилось недееспособным. Однако, жалуясь в Синод, архиепископ валил всё на секретаря, инкриминировав тому «превышение власти». «Умоляю Синод избавить меня от секретаря», – писал Павловский в 1845 году. Сварацкий же сообщал о непорядках в епархии, «охраняя правду и силу законов». Справедливость восторжествовала. Защищая секретаря, Синод осудил Павловского, заставив его отвечать по жалобам Сварацкого. Тем не менее архиерей не смирился, вызвав новые проверки епархии. В 1846 году Сварацкого перевели в секретари Пензенской консистории (на смену Ошанину) затем – в синодские чиновники.

Принять «нехристианские меры»

Показателен также пример Перми, где боролись друг с другом секретарь, титулярный советник Иван Архаров и архиепископ Аркадий (Федоров). В 1848 году Архаров сообщил в Синод о произволе со стороны архиепископа, о том, что дела в консистории идут не в законном порядке (порой в ущерб казенному интересу), что доклады Федорова в Синод не всегда истинны. Особо показал засилье в епархии родных архиерея и притеснения клириков из местных, из-за чего многие пермяки переехали служить в другие епархии. Так, членом Пермской консистории был родственник Федорова архимандрит Павел (Смирнов), упомянутый Синодом как недальновидный, ибо однажды подписал определение о том, что, закупив много чая, сам рассылал его клиру епархии, получая взамен «разные вещи». Синод узнал также, что Федоров восстанавливает против Архарова духовенство и чиновников консистории.

Еще в 1836 году, когда Архаров секретарствовал в Архангельской консистории, обер-прокурор Степан Нечаев указывал ему: «Если встретите… действия епархиального начальства, не во всем согласные с законным порядком… можете доложить, что обязаны донести о том в Синод… что и… должны исполнить при неуспехе ваших законных объяснений». Таким образом, жалуясь на архиепископа, Архаров исполнял служебный долг.

Реакция архиерея была резкой. «Епархиальное начальство, вооружившись против меня всеми силами, не находя за мною таких поступков, по которым бы могло меня подвергнуть законно всем ужасам суда и наказания, – решило отомстить мне за справедливые мои доносы… выдумываемыми случаями», – жаловался Архаров. В другой раз он заявил: «Чтобы погубить и уничтожить того, кто не захочет заодно действовать с ним и с… кучею родных его», Федоров может принять и «нехристианские меры». В исторических источниках находим указания на его деспотические наклонности, тягу к самовластию и даже жестокие поступки.

Продолжая словопрения, архиепископ утверждал, что Архаров «не занимается должностью, как следует, ибо выходит из присутствия раньше членов… что секретарь… вреден… ибо… склонил членов консистории сократить часы заседаний». Несмотря на скудость компромата, Федоров просил о замене Архарова другим чиновником – и в рапорте в Синод, и в четырех письмах обер-прокурору.

Сочтя, что по заявлениям противников нужна проверка, Синод направил в Пермь следователей под началом ректора Казанской духовной академии архимандрита Григория (Миткевича). Можно себе представить реакцию Федорова. В то время «ревизии (в церковной сфере. – «НГР») признавались оскорблением священного сана», по свидетельству товарища обер-прокурора в 1916–1917 годах Николая Жевахова. Для начала комиссия решала, виновен ли секретарь Архаров: в проволочках, изъянах в делопроизводстве, развале дисциплины в консистории. Ответы Архарова убедительны. Члены консистории в совершенной зависимости от архиепископа, возмущался он, чиновники, трудившиеся до него, все уволены. Еще шла проверка, когда архиепископ вновь осудил консисторию перед Синодом из-за того, что дела ведутся не на гербовой бумаге – в ущерб казенной выгоде. Архаров же донес о неправильной разверстке чиновникам наградных денег.

После ревизии, в 1850 году, Синод объявил Архарову строгое замечание: «за несоблюдение долга подчиненности», непредставление Федорову дел и бумаг, нередкое отсутствие на своем рабочем месте в урочное время, задержку ревизии консисторских сумм, «за неприличный в присутствии консистории разговор», а также «неисправность и преувеличение доноса в тех пунктах, в которых он по следствию не оправдан». Архиепископ получил строгий выговор. Синод имел богатые материалы для оценки его деятельности. Проверив в Перми также семинарию, Миткевич выявил незаконное содержание архиерейских певчих за счет и без того бедных бурсаков.

По итогам ревизии Синод внушал Пермскому архиепископу: «С крайним прискорбием обозревали распоряжения ваши, которые оказались выходящими из порядка… вредными службе и нравственному благу… епархии. Произвольное… и без законных причин перемещение духовенства… представляет собой действительно крайне… разорительное для подчиненных и вредное для паствы. Вызов… столь значительного числа… родственников с представлением сим… выгодных мест… составляет несправедливость и стеснения для местного духовенства, обнаруживает такое… пристрастие, которое противно законам, притом крайне неприлично для вашего сана. Показание значительного числа раскольников, присоединившихся к Церкви, тогда как они продолжают чуждаться ее, как противное истине… может вредить самому делу».

Почти все жалобы секретаря Архарова получили доказательства. Что до хулы в его адрес, то по большей части комиссия заключила: «Не оправдалось ничем». Синод констатировал: «Удовлетворительное течение дел со времени поступления Архарова на ту должность (секретаря. – «НГР») свидетельствует об исправности его по службе».

Хотя комиссия не нашла значимой вину Архарова, Федоров все же его «добил». В 1851 году Архаров потерял должность и был уволен из духовного ведомства. Утрата одного из консисторских дел (в чем секретарю могли «помочь») была причиной увольнения.

Тогда же архиепископа (Аркадия) Федорова перевели на менее престижную кафедру – в Петрозаводск. Прочитав о том указ, «он… так расстроился, что не в состоянии уже был служить литургию». Благодаря пермскому опыту Федоров поумнел. В Петрозаводске как-то признался: «С секретарем консистории надо в ладах жить, а нет – подведет такую штуку, что и-и!»

Атака на секретаря, предпринятая Федоровым, – знамение времени. В дальнейшем, когда добились большего правопорядка, подобные тяжбы предпочитали не затевать. Василий Розанов писал: «Едва какой-нибудь епископ начинает вести себя, в личной биографии, соблазнительно, или оказывает сопротивление воле обер-прокурора, или даже настояниям приставленного к нему местного чиновника, секретаря духовной консистории, который назначается обер-прокурором и сносится только с ним, – так его или переводят на худшее место по службе, то есть в более бедную епархию, или даже вовсе «увольняют на покой» (В. Розанов. Русская Церковь. Дух. Судьба. Ничтожество и очарование. Главный вопрос. Спб, 1909).

Но начинался XX век, когда духовенству стало уже не до самодурства.