Острота вопросов и ясность ответов

КАРДИНАЛ Йозеф Ратцингер родился 16 апреля 1927 г. в Великую субботу в горной Баварии в семье жандарма. Семья была церковная и антигитлеровски настроенная. В годы, когда христианство и Церковь Гитлер считал порождением еврейского духа, врагами государства, расы и партии, когда общим направлением антицерковной политики были и борьба с религиозным обучением молодежи и террор против священнослужителей всех конфессий, он поступает в семинарию. По окончании ее принимает сан. Далее служит профессором теологии в университетах Бонна, Мюнстера, Тюбингена, Регенсбурга. Много читает, один из любимых романов "Степной волк" Генриха Гессе. Из русских авторов отдает предпочтение Достоевскому. Будучи советником кельнского кардинала Йозефа Фрингса, становится активным участником Второго Ватиканского собора (1962-1966 гг.). В те же годы имеет репутацию одного из самых "прогрессивных" теологов, лекции которого проходили в переполненных залах. Сегодня у него репутация одного из самых консервативных теологов. С 1977 г. - архиепископ Мюнхенский и кардинал. С 1981 г. - префект Конгрегации вероучения.

ЦЕРКОВЬ И ГОСУДАРСТВО

Его отношение к современной "прогрессивной" теологии характеризует следующее высказывание: "Это Его Церковь, а не поле для экспериментов". В 1984 г. под его руководством была составлена Инструкция о некоторых аспектах теологии освобождения, в которой социализм был назван "позором нашего времени".

Книга кардинала Ратцингера и католического журналиста Петера Зеевальда поражает остротой поставленных вопросов и ясностью ответов. Ее первая часть ("Человек") посвящена личности кардинала и его взаимоотношениям с Иоанном Павлом II, вторая - обсуждению состояния Католической Церкви ("Проблемы Католической Церкви") и третья - ее перспективам ("На пороге новой эпохи"). Они равны по объему, и каждая из них заслуживает отдельного разговора.

Но знакомство с ней лучше всего начать со второй части. В ней говорится не только о состоянии Церкви, но и о способности одного из руководителей Курии охватить ее проблемы во времени и пространстве и изложить их современным языком. О языке говорят обсуждаемые собеседниками темы (они же - названия глав): "Проблемы Церкви", "Состояние Церкви", "Причины регресса", "Ошибки, допущенные Церковью", "Канон критики". Критика в адрес Католической Церкви, как и предлагаемые извне рецепты выхода из кризиса, на страницах книги формулируются современным светским языком. На нем же сформулированы и ответы кардинала.

Сознание человека Церкви не похоже на сознание светского человека. Прежде всего это касается отношения ко времени. Наиболее отчетливо это различие проявляется в период столкновений и кризисов во взаимоотношениях Церкви и государства. Лет 25 назад в одной из католических газет я прочел, что "коммунисты смотрят на Церковь, как на пережиток прошлого, а Церковь смотрит на коммунистов, как на одну из многих социальных революций, которую она пережила за две тысячи лет". Еще раньше такую же отповедь на угрозу уничтожить Церковь получил от кардинала Консальви Наполеон I ("Если мы, папы и кардиналы за 1500 лет не смогли уничтожить Церковь, то это едва ли удастся Вашему величеству"). И об этом следует помнить каждый раз, когда заходит речь о кризисе Церкви.

ВЕРА КАК ФАКТОР КУЛЬТУРЫ

В западной светской прессе о Католической Церкви сегодня пишут как о пережитке прошлого, как об институте в склерозе, в панцире, который подавляет внутреннюю жизнь верующих. В странах западного мира, который сформировался под влиянием христианства, сегодня основные положения о Боге, который послал Своего Сына, чтобы он искупил человечество, для многих непонятны или звучат как шутка. По словам Петера Зеевальда, "еще немного, и Церковь можно будет сравнить с известными черными дырами Космоса, с затухающей звездой, центр которой давно стал невидимым и сокращается до карлика. Существование такой звезды еще можно констатировать, но только благодаря удивительным движениям в кругу некогда огромной массы".

"...Очень интересная метафора, - замечает кардинал. - И для многих наблюдателей именно так выглядит положение Католической Церкви... Звезда не становится вновь массивной и не возвращается к прежнему величию и свету". Он не отрицает наличие кризиса, но исходит из того, что это не первый кризис в истории Католической Церкви. Были и посерьезнее, говорит Ратцингер, например, гностики, ариане. Они угрожали самой вере. Кризис XVI века был обширным, но не затронул корней. Переживаемый кризис - не самый большой вызов в истории Церкви, но он, безусловно, затрагивает ее суть.

На явления кризиса, говорит кардинал, следует смотреть через призму конкретной исторической эпохи, и в некотором смысле следует признать правоту Карла Маркса, который считал, что идеология эпохи всегда является отражением ее экономической и социальной структур.

В этих условиях религия в действительности не отмерла, но перенеслась в субъективную сферу. "Вера терпима как одна из субъективных форм религии либо как фактор культуры". Публично представляемая СМИ современная культура - это культура отсутствия трансцендентного, в ней христианство уже не является творческой силой. Исчезло знание о вере так, как бы неожиданно и таинственным образом его вымела какая-то чужая сила. Например, в Германии 30% взрослых считают, что Рождество - это сказка братьев Гримм (это при обязательном религиозном образовании в школе - Б.Ф.). "Священники не знают уже, кем собственно они являются, а верующие не знают, во что собственно они должны верить, теологи не перестают нарушать одну за другой фундаментальные Традиции, сокровище литургии подвергают реформе..."

Атмосфера, в которой живет Католическая Церковь, формируется СМИ. Формально они все время сообщают о ней и ее проблемах. Но как замечает кардинал, СМИ информируют только о темах, связанных с запретами в сексуальной сфере, о разного рода "острых" сюжетах. Благодаря СМИ у нас, в Германии и в Центральной Европе, Церковь видится единственно как враг прогресса и защитник своих структур. "Когда же мы говорим о Боге, о Христе и многих столь принципиальных вопросах веры, эти темы не могут быть осознаны миром, который не в состоянии их увидеть. Когда мы хотим все это сделать максимально доступным для общественного мнения, встает проблема искажения пропорций". В этих условиях христианство теряет свое значение, а христианское общество отчетливо рассыпается, говорит кардинал. Поэтому можно сказать, что отношение общества и Церкви и в дальнейшем будет трансформироваться, и возможное развитие приведет к дехристианизации общества. Разумеется, в этих условиях было бы ошибкой ожидать возвращения массового движения в сторону господствующей на исторической арене веры.

"Внешне техника и СМИ создают климат общемирового единства. Но униформизации и мировой технической культуры... недостаточно для конструирования глубокого единства человеческого рода, единства, которое бы касалось подлинных глубин человека". Поэтому кардинал говорит о "тенденции к унификации и бунте против нее во имя защиты своей тождественности. В защите этих глубин покоится очень сложная... важнейшая функция Церкви".

Часть вины за случившееся, утверждает Ратцингер, "с уверенностью лежит также на нашей стороне... мы не можем найти общий язык, который позволил бы нам выразиться привлекательно для современного сознания. Быть может, мы еще говорим о таких понятиях, как первородный грех, искупление, покаяние, грех и т.д. - все это слова, выражающие некую истину, но они уже ничего не воспроизводят в сознании современных людей".

Реалистическая оценка ситуации, в которой живет современная Католическая Церковь, не свидетельствует о пессимизме кардинала. По его мнению, "то там, то тут происходит тихое пробуждение... Церковь вновь концентрируется среди язычников, и в этом смысле повторяется апостольский опыт. Когда Спаситель говорил: "Даже в Израиле не нашел я такой веры", то ожидал огромного пробуждения после языческого мира, которого не знают современные христиане, уставшие от своей веры и трактующие ее как багаж, который волокут за собой без какой либо радости... И в этом смысле метафора угасающих звезд не точна. Христианство постоянно находится в положении горчичного зерна, благодаря чему постоянно молодеет. Нет необходимости гадать о том, будет ли оно как в Средние века способно формировать ход истории, но оно будет существовать в новых формах, в том числе и как историческая сила, и снова будет местом, в котором сохранится человечество".

Современная Католическая Церковь стала более разнородной, утверждает монсеньор Ратцингер, но эта разнородность культур, традиций, народов и рас не нарушает ее единства. В своей основе она по-прежнему является Католической Церковью, единство которой выражается в Символе веры, а также в практической связи с Римом... Живут рядом друг с другом разные миры, которые, несмотря на все различия, сохраняют единство. Мы всегда можем вместе служить литургию, вести общий диалог и соглашаться по основным понятиям и аспектам. Все читают Священное Писание в духе католической традиции и чувствуют себя связанными тем же самым Символом веры и учительским служением.

ВНУТРИЦЕРКОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ

На первом месте, по словам кардинала, стоит борьба с теологией освобождения, которая нашла своих почитателей во всем мире. Ее основная идея - христианство должно также оказывать влияние и на земное существование человека. Христианство должно гарантировать человеку свободу совести и подчеркивать социальные права человека. В случае одностороннего понимания этой идеи христианство начинает восприниматься как политический инструмент переустройства мира. В мире ислама, добавляет Ратцингер, эта теология стала обоснованием террористических движений.

Производное теологии освобождения - феминизм. С течением времени "идея освобождения - если ее вообще мы можем признать главным знаменателем современной духовности и нашего столетия - прочно связалась с феминистской идеологией. Женщину начинают считать угнетаемым существом, поэтому ее освобождение должно стать стержнем любой освободительной деятельности. Политическую теологию освобождения как бы заменила антропологическая теология освобождения. Ее представители думают не только об освобождении женщин от давления социальной роли, но и в конце концов об освобождении от биологической обусловленности...".

По их мнению, не может уже быть никакого голоса "природы", человек имеет силы свободно сам себя моделировать, он должен быть свободным от всяких предпосылок своей природы. Человек делает себя таким, каким хочет быть, только таким образом он действительно становится "свободным" и освобожденным.

Следующая проблема, говорит Ратцингер, связана с поиском культурной идентификации, выражаемой понятием "инкультурация". После того как схлынула марксистская волна, новое открывание погибших культур является заметным течением в Католической Церкви Латинской Америки. Theologia india хочет воскресить предколумбову культуру и религию, чтобы, если можно так сказать, освободиться от европейского влияния. Интересна связь с феминизмом: они пропагандируют культ Матери Земли и вообще "женских аспектов Бога". Таким образом укрепляются тенденции американо-европейского феминизма, который уже не ограничивается чисто антропологическими высказываниями, но желает по-новому сформировать понятие Бога, в которое якобы "вкомпонованы" патриархальные отношения, как бы и с этой стороны укрепляющие угнетение женщины.

Космический элемент (Мать Земля и др.) этого обновления старых религий связан с тенденциями, выступающими в движении New Age, который своей целью ставит синтез всех религий и единство человека и космоса.

Не менее важной внутрицерковной проблемой стало отношение к экологии. Сама эта идея породила сознание, что мы уже не можем вести себя по отношению к Земле по-прежнему. Экология может быть христианской, ограничивающей человеческое самоволие, а может быть антихристианской на основе принципов New Age, на основе идей о божественности космоса.

Важной проблемой, связанной с секуляризацией, является тенденция говорить об относительности истины. Она приобрела сегодня небывалую силу. У нее различные источники. Во-первых, "в глазах современного человека факт, что мы обладаем истиной, кажется чем-то недемократичным, нетерпимым, невозможным для согласования с неизбежным скептицизмом ученого. Во-вторых, в глазах современного человека правда не существует или раздроблена на кусочки. Демократическое понимание жизни и связанная с ней идея терпимости, - продолжает кардинал, - привели к тому, что вопрос, можем ли мы поддерживать, как прежде, наше, христианское понимание человеческой сущности, стал действительно горячей необходимостью".

ФУНДАМЕНТАЛИЗМ КАК БЕГСТВО ОТ РЕАЛЬНОСТИ

Эти общемировые настроения в религиозной сфере обострили проблему, "в какой мере можно вообще говорить о правде?", поставили вопрос о том, как "христианство должно вписаться в универсальную структуру религии?". Дискуссии на эту тему приобрели особый характер в Индии, а благодаря theologia india в южноамериканской теологии и благодаря релятивизму в Европе.

Как реакция на эту ситуацию в мире появился фундаментализм. Ратцингер характеризует его как проявление самообороны человека, который почувствовал себя лишенным своей духовной родины, своих фундаментов и отреагировал отрицанием современного мира как враждебного религии и вере. Под этим понятием, по мнению кардинала, скрываются различные явления.

Фундаментализм, возникший в XIX веке среди американских протестантов, был реакцией на историко-критическую интерпретацию Библии в мысли Просвещения. Для протестантизма, в котором отсутствует Папа, это создало смертельную угрозу. На нее, как отмечает Ратцингер, протестанты отреагировали принятием принципа дословности в интерпретации Библии. Такого рода фундаменталистские секты и сегодня обеспечивают людям "простую веру" (они очень популярны в Латинской Америке и на Филиппинах).

В то же время, по мнению кардинала, у нас "фундаментализм" - лозунг, которым заменяют подлинный образ возможного врага.

"Общим элементом у фундаменталистских течений является поиск уверенности и простоты веры. Само по себе это еще не плохо, в конце концов... вера предназначена простым и обычным людям..." Такого рода поиски становятся опасными тогда, когда ведут к фанатизму и косности. "Кто ставит под сомнение всякий разум, тот фальсифицирует также и веру, которая становится некоей партийной идеологией, не имеющей ничего общего с доверчивым обращением к живому Богу как праоснове нашей жизни и нашего разума". С фундаментализмом Ратцингер связывает и возникновение патологичных форм религиозности, таких, как поиск паранормальных явлений и информации из космоса. Кардинал говорит об ответственности теологов за уход людей в мир болезненных форм бегства от мира. "Бегство становится неизбежным, если предлагать им только вопросы и не показывать никакого позитивного пути".

НОВЫЕ ФОРМЫ ВЕРЫ

Еще одна важная проблема для Католической Церкви, о которой говорит кардинал, - это поиск веры вне Церкви. Все говорит о том, что люди разными способами ищут религию, но прежде всего выискивают новые формы вне христианской Церкви. "С ее помощью люди пытаются создать противовес для обыденности или соскальзывают в магию и сектантство".

"Молодые люди, как это можно очень часто заметить, чувствуют, что от них слишком мало требуется. Наплыв молодежи в секты, которые ставят перед своими членами радикальные требования, частично проистекает из того, что молодые ищут чувства уверенности, что хотят чувствовать себя в безопасности, а также хотят, чтобы от них чего-то потребовали. Человек знает, это где-то в нем существует. Он должен помериться силами с препятствиями, должен сформировать свою личность согласно некоей высшей мерке, должен научиться давать и приносить себя в жертву".

Одной из причин поиска веры вне церкви кардинал считает, чрезмерную институционализацию национальных Церквей, их институциональную мощь, тяжесть истории. Вера в традиционной Церкви уже не является чем-то живым и простым. С горечью кардинал говорит, что сегодня "быть христианином - это только принадлежать к огромному аппарату и в какой-то мере знать бесчисленные этические нормы или утрудняющие жизнь догматы. В таком случае христианство кажется грузом традиции и институтов, который не отвергается только потому, что где-то там понимается его полезная роль. Но подлинная искра уже не в состоянии пробиться сквозь покрывающую ее груды пыли".

Проблемой остается и преподавание религии в школе. О положении в этой области после реформы в ней, кардинал говорит следующее: "Поддались, я полагаю, ошибочному убеждению, что передаем слишком много информации. Учителя справедливо защищались перед тем, чтобы обучение религии было только передачей новостей и подчеркивали, что оно должно быть чем-то большим и чем-то иным, что следует учить самой жизни, что в большей степени следует обращать внимание на жизнь. Они заботились о пробуждении симпатии к христианскому образу жизни, но опустили собственно информационное содержание.

"Если в этом светском мире, - пишет кардинал, - у нас в школах имеется религиозное образование, то в самом начале мы должны исходить из того, что смысл преподавания не в обращении в веру многих. Но ученики должны узнать, чем является христианство, должны получить исчерпывающую информацию, разумеется подаваемую симпатичным и доступным образом, который бы побуждал их задать вопрос: что это означает для меня?".

РЕФОРМЫ В КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ

Тема внутрицерковных реформ часто появляется на страницах книги. Прежде всего в связи с итогами Второго Ватиканского собора, а затем в связи с современными требованиями реформ в Католической Церкви.

Спустя 30 лет после окончания Собора кардинал делает вывод: слишком многого хотели. Оказалось, что "мы не можем сами строить Церковь. Можем лишь исполнять свое служение, но не все зависит только от нашей активности. История шла своим путем. Попросту не сумели правильно оценить ее движение..." Его вывод: "путь облегчений, приспособлений и уступок не является подлинной формой сосредоточения, опрощения и углубления веры. Это значит, что существует в принципе две концепции реформ Католической Церкви. Согласно первой, следует ясно отказаться от внешней власти, от внешних факторов, чтобы мощнее укрепить Церковь на вере. Согласно второй, выражу ее почти карикатурно, следует сделать жизнь максимально удобной".

В Германии и главным образом в немецкоязычных странах (в других странах без успеха) во второй половине 90-х гг. стали популярны церковные плебисциты Kirchenvolksbegehren - призывы к реформе Церкви под лозунгом: "Мы - Церковь".

Плебисциты касаются пяти проблем: 1) строительства Церкви более братской (речь идет о влиянии мирян на назначения епископов), 2) равноправия женщин в Церкви, 3) отказа от обязательного целибата для священников, 4) изменения отношения к вопросам, связанным с сексуальной жизнью (прежде всего к противозачаточным средствам), проповедь "радостной новости" вместо "педагогики страха и угроз". В Австрии инициаторы акции "Мы - Церковь" собрали свыше 500 тысяч подписей, в Германии - почти 2 млн.

Комментируя это внутрицерковное движение, кардинал процитировал известного немецкого теолога Иоганна Баптиста Метца, призвавшего реформаторов не дублировать евангеликов. Те разрешили все тревожащие реформаторов проблемы, но не решили главной, то есть не ответили на вопрос: что означает быть христианином в современном мире, где 80% окружающих тебя людей неверующие? И если сегодня Церковь страдает, комментирует кардинал, то совсем не по тем причинам, о которых говорят сторонники реформ.

КАРДИНАЛ О ЛИТУРГИЧЕСКОЙ РЕФОРМЕ

Об отношении кардинала к внутрицерковным реформам лучше всего говорят его слова о литургической реформе: "Разумеется, литургия должна быть понятна, поэтому мы должны хорошо произносить, а затем интерпретировать и преподавать Слово Божие. Но к осознанию Слова Божьего ведут иные пути понимания. Прежде всего литургия не является чем-то, что выдумывают все новые комиссии. Как дело комиссии она стала бы продуктом, все равно, сидит ли комиссия в Риме, в Тревире или Париже. Литургия должна сохранять свою великую непрерывность, свою окончательную нерушимость, благодаря которой мы действительно встречаем в ней тысячелетия, а с ее помощью саму вечность - тогда я включаюсь в общее торжество, которое не является чем-то иным, чем выдуманной какой-либо комиссией или организационным комитетом программой.

В книге Петером Зеевальдом ставится проблема восстановления давних ритуалов, противопоставлении их униформизации, которая лишает литургическое действие его обаяния.

По мнению Ратцингера, "это не было бы подлинным решением проблемы, поскольку я считаю, что мы должны с большим пониманием позволять тем, кто этого хочет, пользоваться старым ритуалом. Вообще невозможно понять, что же такого могло быть в этом опасного и неразрешенного. Община, которая все, что до тех пор было для нее самым святым и чистейшим, ни с того ни с сего признает за сурово запрещенное, а тоску за этими запрещенными элементами рассматривает как прямо-таки непристойность, ставя саму себя под сомнение. Ибо как человек должен отныне верить - не окажутся ли завтра сегодняшние распоряжения под запретом?"

И действительно, обычное возвращение к прежним ритуалам не было бы подлинным решением. "В прошедшие после Собора 30 лет наша культура так радикально изменилась, что литургия, которую бы служили исключительно на латыни, вызвала бы ощущение чужеродности, которое было бы для большинства невыносимо. Поэтому мы нуждаемся в новом литургическом воспитании, которое в большей мере касается духовенства. Снова должно стать ясным, что литургика существует не для того, чтобы постоянно предлагать новые модели - это не машиностроительная отрасль.

Литургика существует для того, чтобы вводить человека в существо праздника и торжества, чтобы сделать его способным к мистерии. Мы должны этому учиться не только у Восточной Церкви, но вообще у всех тех религий, которые знают, что литургия является чем-то большим, чем выдумывание новых текстов и ритуалов, что литургия питается собственной традицией, которой никто не может манипулировать. Это прекрасно понимает молодежь. Центры, в которых литургия служится без всяких штучек, с уважением и достоинством притягивает молодых людей, даже если не каждое слово им понятно. Увы, терпимость даже для экстравагантных игрушек у нас почти неограниченна, в то время как ничего подобного нет по отношению к старой литургии. Полагаю, что это ошибочный путь".