Дмитрий Войтовский Отправной точкой этого спора стало появление в 1907 году книги схимонаха Иллариона "На горах Кавказа", посвященной теме мистического единения с Богом через призвание Его имени в молитве. Книга была одобрена духовной цензурой и пользовалась популярностью как на Афоне, так и в России, выдержав несколько изданий. Ее рекомендовал своим духовным чадам известный в то время старец Варсонофий Оптинский: "Все описанное в его (схимонаха Иллариона. - Авт.) книге заслуживает полного доверия, как дознанное им на опыте".
Однако часть афонской братии негативно отнеслась к учению Иллариона. Завязавшийся спор вскоре вышел за пределы Афона. Началась полемика в русской печати, в основном в журнале "Русский инок", главным апологетом учения Иллариона стал иеросхимонах Антоний (Булатович). Его наиболее влиятельным оппонентом был архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий).
Все споры велись вокруг развиваемой Илларионом идеи о том, что имя Божие есть Сам Бог, ставшей главным тезисом его сторонников (имяславцев). Имяславцы учили об энергийном соприсутствии Бога в Его Имени, призываемом в молитве, их противники, напротив, считали, что имя Божие - лишь символ, косвенно напоминающий нам о Нем.
К сожалению, сам Антоний (Булатович) не имел богословского образования, поэтому многие его построения вызывали сомнения даже у сочувствующих имяславию. Богословская неразработанность имяславия явилась одной из главных причин его неприятия со стороны официальных церковных властей. 18 мая 1913 года после предварительного слушания докладов архиепископов Антония, Никона и проф. Московской духовной академии Сергея Троицкого следует послание Священного Синода, в котором тезисы имяславцев признаются еретическими. Причем некоторые пункты послания противоречат выводам Троицкого, на доклад которого ориентировался Священный Синод. Так, по мнению Троицкого, "Имя Божие есть вечная неотделимая от Бога энергия Божия". В синодальном п ослании, напротив, говорится, что "оно не есть и энергия Божия". Это говорит о том, что Священный Синод сделал слишком поспешные выводы, недостаточно глубоко проанализировав вопрос.
Предпринятые Синодом практические меры носили еще более радикальный характер. Было решено вывезти с Афона всех имяславцев. Для этой цели отправили военный корабль, однако часть монахов Пантелеймонова монастыря оказала сопротивление. Тогда против них применили силу. Это был, пожалуй, самый драматический эпизод в истории имяславческих споров. Солдаты избивали безоружных иноков штыками и прикладами, итог борьбы с "ересью" - сорок шесть раненых и четверо убитых монахов. Больше шестисот иноков были вывезены в Россию. Из них сорок после допроса отправлены в тюрьму, а остальные расселены по местам приписки.
Курсы церковной истории, как правило, только вскользь упоминаю об этом, хотя случай в новейшей истории Русской Церкви просто беспрецедентный.
Однако даже само выдворение с Афона и расселение по России во многом способствовало укреплению позиций имяславцев. Враждебное отношение к ним на местах постепенно сменилось сочувствием, церковные власти во многом благодаря поддержке императора Николая II также смягчили свое отношение к имяславцам. В 1914 году решением Священного Синода с них были сняты обвинения в ереси. Поместный Собор 1917 года создал специальную подкомиссию для рассмотрения вопроса об Имени Божием, однако вследствие революционных событий никаких конкретных решений вынесено не было.
Несмотря на негативное отношение церковной власти, имяславие нашло широкую поддержку среди русской интеллигенции и духовенства. Такие выдающиеся философы и богословы, как священник Павел Флоренский, Сергий Булгаков, Алексей Лосев, епископ Полтавский Феофан (Быстров), разработали необходимую для имяславия теоретическую базу.
Может возникнуть вопрос: почему споры об Имени Божием носили столь ожесточенный характер? Ведь часто высказывалось и высказывается мнение, что, мол, проблема слишком надумана и вообще не может быть решена.
Во-первых, этот вопрос крайне важен хотя бы потому, что он носит догматический характер, а следовательно, должен иметь вполне конкретное решение. Во-вторых, спор об Имени Божием напрямую затрагивает молитвенную практику, т.е. имеет предельно практическое значение. Протоиерей Георгий Флоровский писал по этому поводу: "...Илларион говорит о Божественном соприсутствии в молитве и называет призываемое имя Иисусово Самим Богом. Для Иллариона это было, по-видимому, не столько богословским утверждением, сколько простым описанием молитвенной реальности". Поэтому обвинения в адрес Иллариона были вполне справедливо расценены имяславцами как покушение на саму реальность мистического общения с Богом. Это было настолько важно, что нашло отражение даже в поэзии. У Осипа Мандельштама есть строки, посвященные имяславческой "ереси":
Всенародно, громогласно;
Чернецы осуждены;
Но от ереси прекрасной
Мы спасаться не должны.
Каждый раз, когда мы любим,
Мы в нее впадаем вновь.
Безымянную мы губим
Вместе с именем любовь.
Вообще если мы обратимся к истории догматических споров, то увидим, что со временем они все более непосредственно затрагивают мистическую, молитвенную практику. Во времена иконоборческих споров ставился вопрос о возможности видения Бога через изображения, итогом исихастских споров XIV века стало провозглашение догмата о нетварности божественных энергий. Наконец в имяславческих спорах речь идет о приобщении к Богу через произнесение Его Имени в молитве.
Что же касается причин негативного отношения к имяславию, то, на мой взгляд, их следует искать в свойственном тому времени чрезмерном позитивизме и рационализме. Не случайно Павел Флоренский был крайне недоволен тем, что вопрос об Имени Божием подвергнут столь широкому обсуждению: "Имяславие - древняя священная тайна Церкви - вынесено на торжище и брошено в руки тех, кому не должно касаться сего, и кои по всему складу своему не могут сего постигнуть".
На первый взгляд может показаться, что суть проблемы лишь в неприятии частью богословов формулировки "Имя Божие есть Сам Бог". Но вряд ли это могло стать причиной столь ожесточенных споров, все гораздо глубже и серьезнее. Сам реализм мистического общения с Богом, описанного в книге Иллариона, многим показался слишком смелым. Истолковывать молитвенный опыт субъективно психологически представлялось более безопасным, смиренным и благочестивым. При этом православие фактически вырождается в протестантизм. Более того, такая позиция приближает человека к опасной грани между верой и неверием. Ведь, если религиозные установки не проецируются в молитвенную, мистическую практику, разувериться в них становится гораздо проще. Поэтому не случайно, что имяславческие споры почти совпали с революционными событиями: выбор между верой и неверием многими был сделан в пользу второго.
В течение всего синодального периода в русской церковной жизни существовало как бы два направления: с одной стороны, молитвенная практика, продолжающая мистические традиции Восточной Церкви; с другой - чисто западная схоластичность академического богословия. Долгое время они шли параллельно. Имяславческие споры явились точкой их столкновения. Ограниченность, скудость схоластического подхода, его неспособность решать важные догматические вопросы (как и во время исихастских споров XIV века) стали совершенно очевидны. Думаю, что именно тогда впервые была осознана необходимость возврата к святоотеческой традиции, не знающей разрыва между богословием и мистическим опытом.
Несмотря на то что вопрос об имени Божием разрабатывали многие известные богословы, в послевоенные годы он был почти забыт, однако в наше время интерес к нему снова резко возрос. Остается надеяться, что теперь обсуждение этой проблемы не будет прервано и она наконец получит общецерковное решение.
