Душа без разума

Николай Переяслов. Литература после Шукшина: Сборник статей. – М.: Союз-Принт, 2006, 128 с.

Хороший литературный критик должен верить в то, что говорит. Именно поэтому в наше время в России их почти нет. На протяжении второй половины ХХ века литературная критика отчетливо разделялась по определенным позициям. В этой войне каждый стан защищал, пропагандировал для читателя свои ценности и бдительно следил за чистотой рядов. Представить тогда, чтобы кто-то куда-то переходил или чтобы случались какие-то подвижки в ту или иную сторону без урона для репутации того или иного критика, было просто невозможно. Разве что подобное позволялось Льву Аннинскому.

Это противостояние не утихает до сих пор. И каждая из сторон вербует себе смену из молодых авторов, правда, наше поколение пока смысла в этой застарелой борьбе не видит. Пока только единицы присоединились к одному из лагерей. Но, думаю, и они сделали свой выбор неокончательно┘ Мы не помним, почему старшее поколение начало войну, и поэтому нам она неинтересна┘

О разделении литератур говорит в своей книге и Николай Переяслов: «Главная дифференциация, которая произошла на рубеже 50–60-х годов и расколола русскую литературу на два принципиально отличимых лагеря, носила не столько политический, как многие думают, сколько, как мне кажется, мировоззренческий, этико-философский характер, и разделила писателей не на «верноподданных режиму» и «диссидентов», а – на представителей городской прозы и деревенщиков. При этом городская проза как бы приватизировала для себя такую составляющую литературы, как ИДЕЯ, из-за чего основным ее признаком сделалась интеллектуальность, а деревенская – приняла на себя ДУШУ, вследствие чего ее главным показателем стала совестливость».

Вот так и повелось с тех пор: душа без разума или разум без души. К несчастью, из-за этого разделения современная литература утратила целостность, нет ее и во взглядах литературных критиков. Большинство из них проституируют, а не отстаивают свое мировоззрение.

Валерия Пустовая в статье «Китеж непотопляемый» дала настоящему литературному критику определение, с которым я более чем согласен:

«Помимо адекватного восприятия и понимания Другого в литературе, помимо умения трактовать и препарировать, разлагая уже и так не первой живости явления текста на еще более мертвые элементы идей и приемов, – помимо, в общем, всего того, что должно быть доступно всякому среднему рецензенту, в критике есть своя собственная задача, никак не связанная с познанием Другого, служением чужому тексту. Именно исполнение этой задачи отличает критиков, так скажем, большого стиля. Это – построение собственного мира, подобно тому как писатель создает индивидуальный художественный мир. В своей сфере аналитического критик строит мир не художественный – мир идей. Мир идей критика основан не на образности – на его вере┘» – и далее у Пустовой: «Итак, критика в высшем смысле – это исповедание утопии, преданность идеалу, который дорог не столько возможностью своего воплощения, сколько самим существованием в личности критика».

А если нет веры, то нет и критика.

Николай Переяслов – верит. И в чем-то я с ним согласен, в чем-то нет, но целостность мировоззрения не вызывает сомнений: все статьи ложатся одна к другой, выстраиваясь в крепкое строение. В этой книге критик собрал свои лучшие работы за последние десять лет. Если в первом тексте он предполагает, с чем мы входим в третье тысячелетие, то в последних уже, оглядываясь, констатирует, с чем вошли, и пытается найти определение литературе, которую мы сейчас имеем┘ Он старается не лицемерить, насколько это возможно в его положении (Переяслов – второй секретарь правления Союза писателей России). К примеру, он может написать такое: «┘Прочитал на днях в выпуске газеты «НГ-Ex libris» (№ 29 от 21.08.03) манифест бывшего члена Центрального совета НПСР Михаила Бойко «Как я стал либералом», в котором он, в частности, заявляет, что, оглядываясь назад, на свое патриотическое прошлое, он не видит ничего, кроме лжи и позора... «Алкоголическое мычание патриотов не имеет никакого отношения к национальным ценностям... В патриотическом лагере нет ни одного человека, который бы сносно писал. Цветник этот разбушевался на черноземе мизантропии, подбадриваемый горячительными вливаниями...»

Увы, как ни обидно читать такое про свой же лагерь, но приходится с сожалением признать, что в сказанном не так уж и много перебора. По крайней мере к целому ряду тех, кого я знаю как лидеров патриотического крыла нашей литературы, эти слова подходят почти со стопроцентной точностью...»

Мало кто из его коллег-литфункционеров с Комсомольского проспекта решится публично признать подобное. Это смелость. Он, рискуя по меньшей мере неприятностями на работе, говорит правду. Другое дело, что у каждого она своя – у него такая. Смысл даже не в том, чтобы подойти к чему-то однозначно верному, а в преданности своим взглядам, невзирая на внешние факторы. В нашем случае это карьера.

Сразу хочу предостеречь тех, кто усмотрит в моих словах некую поголовщину – я ни в коем случае не обвиняю всех чиновников Союза писателей России в трусости, бездарности и т.д. Например, я очень хорошо отношусь к творчеству поэта и секретаря СП Геннадия Иванова, о чем уже писал в газетах. Однако в современном литературном мире, особенно в среде молодых писателей, слово «литфункционер» стало синонимом «карьерист» и «подлец». Частично в этом виноваты еще советские литературные чиновники, частично нынешние. Николай Переяслов пытается совместить в себе несовместимое. Бог ему в помощь┘

В одном он уже преуспел – дал в своей книге, хотя бы пунктиром, представление о новом положении дел в литературе. Какая она, литература после Шукшина?..

Вообще приход Шукшина в искусство был неожиданным, в то время литература уже свернула с магистрального пути, а он попытался конкретными текстами ее вернуть┘

Тут нужно сделать пояснения о том, что такое магистральный путь. Если отбросить все лишнее, надуманное и оставить суть, то это путь обретения веры либо в человека (в народ), либо в Бога.

Незадолго до смерти Шукшин писал о том, что русский народ за свою историю отобрал и сохранил главные человеческие качества, которые не подлежат пересмотру: честность, трудолюбие, совестливость, доброту. И весь этот путь обретения записан в нашей литературе. Ей нельзя изменять, более того – дело, начатое отцами, необходимо продолжать. «Уверуй, что все было не зря: наши песни, наши сказки, наши неимоверной тяжести победы, наше страдание – не отдавай всего этого за понюх табаку». Он предостерегал нас от потери веры в свое прошлое и в себя, но мы не послушались и поэтому утратили целостность. Разум отдельно от души, а душа от разума┘

По Переяслову, литература сейчас находится в расчлененном состоянии, а вот как ее вернуть назад, что для этого необходимо, попытайтесь найти в его книге сами. Я вас уверяю – ответ там есть, только нужно читать, подключив и разум, и душу┘