Как Пушкин Ахматову обидел

Протоиерей Михаил Ардов. Все к лучшему┘: Воспоминания. Проза. – М.: Б.С.Г.–ПРЕСС, 2006, 800 с.

Что ни имя – легенда: Ахматова, Пастернак, Зощенко, Лев Гумилев, Олеша, Ильф, Петров, Утесов, Чуковский, Русланова, Бродский, Арсений Тарковский┘ Протоиерей Михаил Ардов (р. 1937), сын популярного советского сатирика Виктора Ардова, знал этих и многих других знаменитостей не только по их книгам, концертам и фильмам. Кто-то был частым гостем в ардовской квартире на Ордынке, кто-то – другом дома. Сам Михаил Викторович с детства дружил с внуком Корнея Чуковского Женей, с юности – с сыном Дмитрия Шостаковича Максимом и будущими корифеями детектива Аркадием и Георгием Вайнерами (с Георгием учился на журфаке МГУ)┘

Поэтому воспоминания о жизни великих, составляющие основную часть книги, – не парадные портреты, а легкие и точные зарисовки (порой и шаржи). Повествование построено хронологически, охватывая шесть десятков лет. Первый раздел «Сороковые┘» – детские впечатления от эвакуации, послевоенной Москвы: «Отец ведет нас с Борей (младший брат Михаила. – О.Р.) по Ордынке. У брата на лице – бинт, у него обнаружили очень опасное заболевание – злокачественную опухоль глаза┘ Девочка, которая идет нам навстречу, видит повязку на лице моего брата и говорит своей матери: – Такой маленький, а уже – инвалид Отечественной войны». Индийская делегация, посетившая «пионерский лагерь Литфонда», о смуглом и худеньком Мише Ардове: «Это наш, индийский мальчик».

Но самые замечательные – «Пятидесятые┘» и особенно «Шестидесятые┘», которые прошли для будущего протоиерея под знаком Ахматовой, ставшей практически членом ардовской семьи. «┘Начиная с пятидесятого года, Анна Андреевна жила у нас на Ордынке едва ли не больше, нежели в Ленинграде. Сначала тянулось следствие по делу сына, он сидел в Лефортовской тюрьме. А затем этого требовала и работа – Ахматовой давали стихотворные переводы именно в московских издательствах».

«Ребен-ы-к! Разве так я тебя воспитывала?» – эту шутливо-укоризненную ахматовскую фразу младшие Ардовы слышали частенько. Хотя прямых нотаций и назиданий от Анны Андреевны («с раннего детства запрещала нам держать локти на столе┘ учила┘ держать носовой платок во внутреннем кармане пиджака и говорила: – Так носили петербургские франты») было не так уж много. Воспитание «по-ахматовски» – это ее изумительное чувство языка и «царственная речь» (даже любительница непристойностей Фаина Раневская при Ахматовой «всегда держалась сообразно обществу»). Ее беседы с Пастернаком и постоянное цитирование классиков. Любовь к «хохлу» Гоголю и обожание Пушкина, которого Анна Андреевна знала наизусть и лишь единожды упрекнула за онегинские строчки: «┘только вряд ли/ Найдете вы в России целой/ Три пары стройных женских ног». «Ахматова сказала с оттенком обиды за соотечественниц: – У русских женщин прелестные ноги». Ее фразы-воспоминания – часто в духе исторических анекдотов: «Демьян Бедный сказал мне: «Я считал бы вас первым поэтом, если бы не считал им себя». О жизни в имении Гумилевых: «На престольный праздник там непременно кого-нибудь убивали. Приезжал следователь, оставался обедать┘» Ее чувство юмора. Некая дама, навещая Ахматову, каждый раз спрашивала: «Вы опять одна?» Как-то она застала Анну Андреевну лежащей на диване и задала все тот же вопрос. «А с кем я должна лежать? – спросила Ахматова. – С командующим флотом?»

Судя по книге, шестидесятые были самым смешным временем – несмотря на тотальный «политконтроль» и цензуру (после МГУ автор работал на Всесоюзном радио в редакции сатиры и юмора) и «самый разгар гонений на верующих» (тогда будущий священник Ардов крестился и стал регулярно бывать в храме). Впрочем, в молодости жить всегда лучше и веселее.

Главы про 1980-е и 1990-е посвящены церковной жизни, и веселого уже поменьше. Труды и дни сельского священника: пьяные мужики, отощавшие совхозные коровы, которым из-за бескормицы давали хвою и опилки (как говорили доярки, «а у них каждую зиму ленинградская блокада»), кражи икон...

Кроме воспоминаний, в книгу вошли два десятка рассказов (в основном монологи и диалоги) из деревенской жизни: «Родилась я в девятьсот втором году, в первый день Пасхи, а на второй меня крестили. И была я третья у тяти – Мария, Анна, потом я. А всего нас было не сосчитать┘» Да, взрастая в таком блестящем литературном окружении, грех не попробовать себя в писательском деле. Тем более, старшие коллеги по перу начинающего прозаика поощряли: во «вспоминательном» разделе приводятся отзывы Лидии Чуковской («Ну вот, теперь буду знать, что есть такой писатель – Миша Ардов»), Михаила Вольпина («Какой язык! Сказку бы так написать»), Павла Нилина («Написать, что у лошади вятской породы «какой бы ни был цвет, а по спине – темный ремешок», может только человек, который очень внимательно слушает»)┘

Но и это не все – в самом конце имеется раздел под названием «Appendix». Помимо отрывков из постановления «О журналах «Звезда» и «Ленинград», ждановского доклада на ту же тему и разного другого автор воспроизводит старые публикации (в том числе свои собственные из «Независимой газеты» конца 90-х) об Анатолии Наймане, которого еще Фаина Раневская называла еврейским Молчалиным. «И вот теперь приходится констатировать прискорбный факт: когда этот Молчалин разговорился, то явил себя личностью мелкой, завистливой и неблагодарной». Ардов опять вспоминает скандал на Франкфуртской ярмарке, где Найман получил пощечину от прототипа антигероя своего романа «Б.Б. и др.». Наверное, для автора, хорошо знакомого с Анатолием Генриховичем, эта история до сих пор не закончилась...