Надежда Муравьева Ольга Семенова. Юлиан Семенов. – М.: Молодая гвардия, 2006, 278 с.
Не все могут похвастаться тем, что в детстве их тетешкал Отец народов Иосиф Виссарионович Сталин. А вот легендарный писатель Юлиан Семенов – мог. Дочь Ольга описывает эту историческую сцену с большими подробностями и даже с поэтическим пафосом. Дело было так: «Узнав, что маленький папа сидел один возле машины, Сталин велел его привести. Отец не смог поднять глаз на вождя, потому что торжественное, цепеняще-робкое смущение обуяло его, но он увидел его небольшие руки, ощутил их тепло. Сталин легко поднял отца, посадил его на колени, погладил по голове┘»
Собственно, со Сталина и начинается биография писателя – она, так сказать, определяет стиль этой книги. Несмотря на то что Сталин, а также прочие представители верхов, по мнению автора, к сожалению, не всегда образцы добродетели, одна из самых частых характеристик этих милых людей – слово «добрый».
К примеру, так описывается жизнь семейства Сергея Михалкова, которому Юлиан доводился зятем: «┘К Сергею Владимировичу власть благоволила, несколько раз звонил сам Сталин, добро внося правки в текст гимна┘» «Особняк в центре сада показался мне огромным. Громыко в легких брюках и рубашке встречал отца на пороге. Рядом стояла его жена, светившаяся доброжелательностью┘»
Вообще атмосфера, в которой жил и творил писатель, поражает своей мягкой и лиричной задушевностью: все «власть имеющие» по домашнему называются по имени-отчеству: «Леонид Ильич», «Юрий Владимирович» и т.д. Сцены между Юлианом Семеновым и всеми этими выразителями воли русского народа разыгрываются прямо-таки душещипательные: «Ближе познакомившись с Андроповым, отец заговорил с ним о Праге 68-го. Юрий Владимирович в ответ рассказал о будапештском восстании. Во время событий он работал в Венгрии и навсегда запомнил побелевшее лицо маленького сына, когда тот увидел на фонаре перед резиденцией повешенного за ноги доброго дядю Пишту, их служителя по дому, – мальчик любил играть с ним в шахматы┘»
Правда, автор не может на этом успокоиться – и от всеобщей милоты и доброты (вон и повешенный за ноги дядя Пишту запомнился маленькому Андропову именно своей добротой) делается душновато: оказывается, после этого трогательного рассказа Юрий Владимирович «сказал, что на пост председателя КГБ не стремился – Леонид Ильич настоял┘»
Заканчивается сцена разговора Семенова и Андропова совсем уж слезовыжимательно: «Так сидели и говорили они о самом больном и постыдном в истории страны: шеф Комитета госбезопасности и известный писатель. Могущественные рабы системы, по-мальчишески робко мечтавшие об изменениях┘»
Прямо жалко делается их, бедных страдальцев: ведь поди ж ты, по-мальчишески робко мечтали они об изменениях в большевистской Стране Советов! Кругом психиатрические клиники с диссидентами, глушилки не дают прорваться «Голосу Америки», о свободе политических взглядов можно только шепотом и про себя, КГБ таскает людей по допросам и прослушивает телефоны, границы закрыты намертво, а они мечтают! Милые, нежные создания┘
Вообще этой атмосферой как-то заражаешься.
В квартире Михалковых пахнет благополучием и апельсинами, все вокруг – творческие, веселые и понимающие люди, всех печатают и ко всем благоволят. Папа – прекрасный человек: «открытый, увлекавшийся, романтичный, любивший выпить, он в любой компании так веселился, что на следующий день с трудом вспоминал, что говорил сам, не то что другие┘»
Видно, что автор обожает папу: при малейшем поползновении каких-либо презренных людей пикнуть про него нечто двусмысленное сразу кидается в бой: «Одна старая, всеми забытая актриса описала в своих мемуарах такую сцену: 64-й год, юг, море. Семенов, влюбленный в нее без памяти, рассказывает о своей дружбе с Хэмом и встрече со Скорцени, а она ему в ответ, такая гордая и красивая: «Тебе стучать приходится!» Поскольку не папа бегал за актрисами, а они вешались на него┘ о достоверности всех мемуаров лучше не говорить┘ Не приврешь – не будет красиво. Не будет красиво – не купят издатели. А жизнь-то прошла, и нет ничего впереди, и одиночество такое, что хоть криком кричи, и часы угрожающе тикают в пустой квартире. Тут не только Юлиана Семенова, маму родную обкакаешь с ног до головы, только бы вспомнили о твоем существовании┘» После такой отповеди «всеми забытая актриса», очевидно, должна поступить, как герой Хармса: «как тростинка, закачался и неожиданно скончался» – другого просто не дано.
Любовь к незаслуженно оболганным родителям превращает авторов воспоминаний в гибрид Медузы горгоны с фурией, и от этого делается жутковато на душе. Сразу куда-то испаряется благостная атмосфера михалковско-семеновского быта, встреч с великими и задушевных бесед с шефом Комитета госбезопасности.
Правда, тут сам автор должен все-таки внести некоторую ясность: «Отрицать связь отца с КГБ было бы нелепо – он был с ним связан тесно и на самом высоком уровне. Дело в том, что┘ творчеством отца заинтересовался либерал и интеллектуал Юрий Владимирович Андропов и начал его поддерживать. Причин на то было несколько. Во-первых, искренно любил то, что отец писал; во-вторых, симпатизировал по-человечески; в третьих, человеку образованному, сочинявшему стихи, Андропову было далеко не безразлично отношение к нему творческой интеллигенции, и при любой возможности он творческим людям помогал┘ Это был скорее интеллектуальный флирт просвещенного монарха с творцом┘»
По крайней мере теперь читатели наконец узнают, кто на самом деле стоял у руля в СССР: «Писатель не собака, ошейника не любит», – говорил отец. Андропов это понимал. Понимал, что ни пайками, ни деньгами такого человека не завоюешь, и дал то, к чему отец стремился, – свободу передвижения»┘ Прямо какая-то «Ода к вольности» в действии!
┘Всегда приятно узнать то, о чем доселе и представления не имел. Особенно если речь идет о борце за свободу слова и искреннем благоволении к нему довольно-таки своеобразной, но симпатичной власти. Мимо такой книги просто невозможно пройти, ведь она – новый шаг к познанию великой российской действительности.
